Вроде бы ситуация беспроигрышная для всех. Но всплывают нюансы.
С учетом, что скелет после «кражи» чувствовал себя не очень, то и человеку будет не слишком приятно. «Кража» — не копирование. Я заберу сотни вариантов выполнения приема, и технику выполнения, которая нужна для конкретно этого приема. То есть, вариант «договориться», может, и сработает, но здесь нужно будет учесть:
1. Человеку будет больно. Скелет даже шел медленнее.
2. Мне будут идти сопутствующие эмоции, может, привычки или еще что-то, идущее в довесок. Возможно, человек этого лишится в процессе кражи.
3. Слишком большой шанс засветиться с неизвестной способностью.
4. Мечник разучится выполнять конкретный прием и возможно, потеряет знания, как правильно стоять, как правильно рубить/колоть. Я заберу не единственный его прием, а сотни и тысячи его повторений. Я могу вдовесок забрать его умение держать меч, и человек из хорошего бойца превратится в растерянного инвалида, из памяти которого вырезали десятки часов.
Так что, опять же, использовать заклинание на людях я не стану.
Вздыхаю. В доме тихо — мать сейчас спит, либо засыпает. Время разобраться с наследием костлявого.
Закрываю глаза, стараясь успокоиться и выбросить из головы лишние мысли. Сосредотачиваюсь на дыхании. Вдох — глубокий, медленный. Выдох — до-олгий. Еще вдох. Еще выдох.
Постепенно окружающий мир начал растворяться, оставляя только тишину.
Я представил в своих руках фотоальбом, раскрытый на фотографии, где я стою на лестнице, по которой бежал от скелетов. Вспомнил эмоции, которые нахлынули на меня в тот момент.
Это не мое, — прошептал я мысленно. — Это чужое.
Я представил кисть с мягкой щетиной, окунул ее в серую краску и начал замазывать воспоминание, эмоции. Сперва не получалось — голод и ненависть будто просачивались сквозь серую краску, но я продолжал наносить слой за слоем серую краску. С каждым движением кисти воспоминание становилось все более тусклым, безликим, пока наконец эмоции не исчезли.
Я перешел к следующему воспоминанию. Это был момент, когда я почувствовал голод скелета — не физический голод, а что-то более глубокое и первобытное: жажду жизни, тепла, движения. Это воспоминание было особенно сильным, и обезличить его не выйдет.
Я представил ластик. Провел им по краям воспоминания и начал стирать его слой за слоем. Оно сопротивлялось дольше других, но в конце концов исчезло. Я даже вздохнул с облегчением.
Однако это была верхушка айсберга. Стоило мне представить у себя в руках копье, как появлялось мучительное желание его в кого-нибудь воткнуть.
Я начал искать. Ни о каком «медитативном отдыхе» речи не шло: я работал, отслеживая чуждые эмоции, находя мертвенный холод и даже парочку чужих воспоминаний.
Каждое воспоминание цеплялось за несколько других маленькими и тонкими нитями и вместе составляли невероятно огромный клубок из переплетенных и связанных в узлы кадров. Я скользил между ними, просматривая свои воспоминания и те, что принадлежали Китту. Я мог сосредоточиться на эмоциях мертвяка и уловить направление, в котором мне нужно двигаться, чтобы найти похожие воспоминания, но у меня не было кнопки «сделать нормально».
Я медленно и осторожно перебирал свои воспоминания и один за другим находил моменты, когда чужая ненависть и жажда жизни проникли в мой разум вместе с памятью скелета. Они цеплялись за мои мысли, пытались срастись с ними, спрятаться. Некоторые эмоции стирались легко, другие требовали больше усилий, но я не торопился, работал методично и внимательно.
Закончив, устало выдохнул и открыл статус.
Два последних дня выдались насыщенными. Я дважды повысил травничество, четыре раза — медитацию.
Имя: Китт Бронсон.
Ранг: закалка, 3 ступень.
Тело: 2
Дух: 3
Разум: 1
Специальности:
Навыки 2/6:
Травничество: 17 — обычный:Сборка трав.
Медитация: 14 — обычный:Погружение в себя.
Заклинания:
Кража воспоминаний (Memory Theft): 2 — эпический
Я лег на кровать, вытянулся. Снова закрыл глаза и позволил своему телу расслабиться.
Хочется верить, что теперь мой разум свободен от чужой злобы, но сомневаюсь в этом — слишком мало у меня опыта работы с воспоминаниями.
Я отрешился от мыслей и вскоре очутился в мягких объятиях сна.
И все бы ничего, если бы я не проснулся посреди ночи от лютого холода. В изголовье кровати застыл иней, дома было прохладно.
Я мешком свалился с кровати. Прогнал по телу Ци, поприседал, разгоняя кровь, которая будто загустела и заледенела — отвратное ощущение, когда холодная кровь начинает двигаться по телу.
Нужно срочно искать выход! Завтра нужно понять, как избавиться от засевшей в груди глыбы.
Глава 16
Я проснулся неожиданно поздно. Солнце успело взобраться высоко, лучи рассыпались по комнате мягким светом. В доме тихо, значит мать ещё спит. Сегодня у неё выходной: она, наконец, может отдохнуть.
Осторожно поднимаюсь с кровати, стараясь не шуметь. Самочувствие хорошее, несмотря на ледяную Ци. Ни соплей, ни простуды. Не иначе, травяной сбор роль сыграл.
На столе стояла пустая кружка — забыл вчера убрать. На скатерти остались крошки. Убрал со стола, заглянул на полку с продуктами. Там только кульки с крупами — не слишком большие, и не то что бы разнообразные.
Вздохнув, решил приготовить опостылевшую кашу.
Растопил печь, налил в кастрюлю воды и бросил туда крупу, размышляя о том, что сегодня-то мы обязательно купим что-нибудь вкусное. Слишком уж однообразным стало наше питание в последнее… да что там — оно таким почти всегда было.
Пока каша томилась на печи, выглядываю в окно.
Улица оживает: соседи уже хлопочут во дворе, кто спешит с вёдрами к колодцу, кто возится с инструментом на скромном участке. День обещает быть ясным и безветренным.
Когда каша приготовилась, я поставил тарелку на стол и тихонько позвал мать. Она вышла из своей комнаты немного сонная, но довольная.
— Доброе утро, — сказала она, садясь за стол.
— Доброе утро. Сегодня мы идём на рынок, — напомнил я. — Только сначала я немного потренируюсь.
Она улыбнулась, но ничего не сказала. Мы быстро позавтракали, я убрал со стола.
На улице вдохнул свежий воздух, по влажной траве дошел до деревянной перекладины. Хват крепкий: ладонь скользнула по отшлифованному дереву.
Правая рука крепко держится за перекладину, левая — прижата к груди. Медленно подтягиваюсь, чувствуя, как напрягается каждая мышца. Лопатки сходятся, сердце колотится быстрее. Раз. Два. Три… Смог сделать тринадцать и опустился вниз, чтобы сменить руку. Теперь левая. Лёд в груди будто бы начинает трескаться от этих усилий, или мне кажется?
После нескольких подходов перехожу к следующему упражнению. Отжимания. Нагрузка уходит в плечи и грудь. Опускаюсь медленно, контролируя каждое движение, а затем выпрямляю дрожащие руки. Раз… два… три… Дыхание становится глубже. С каждым повтором чувствую, как тепло разливается по телу.
Когда я закончил тренировку, тело горело от напряжения, а дыхание ещё некоторое время оставалось учащённым и глубоким. Но на сердце стало чуть легче. Похоже, лед действительно отступает. Хотя выходит логично — медитацией ты набираешь энергию, а тренировками — поглощаешь.
— Китт, ты готов?
— Да, иду!
Рынок полнился гомоном присущим этому месту с утра и до вечера. Торговцы неустанно расхваливали свои товары, им помогали дети, работающие здесь за корку хлеба и медную монету — звонкими голосами зазывали прохожих.
Мы с матерью обошли несколько рядов с продуктами, купили свежих овощей и фруктов. Но главной целью были вещи. Мать по привычке, или не желая тратиться, все время пыталась выбрать что-нибудь серое или тёмное, что-то простое и незаметное.
— Нет, мам, — остановил я её у одного из прилавков. — Лучше возьми яркое. Хватит уже этой серости.
Она посмотрела на меня с доброй улыбкой и пожала плечами.
— Мне всегда нравились простые платья, в которых нет ничего лишнего или вызывающего.
— Но разве наличие ярких цветов — это лишнее? — удивился я. — Давай, покажи, что тебе нравится, но не из дешёвого.
Мать огляделась и указала на один из нарядов в дальнем углу лавки. Платье из плотной ткани, с широким поясом. Без вычурных узоров, но хорошо сшитое. Пусть я и не разбирался в женской моде, мне показалось, что сшито оно со вкусом.
— Сколько? — обратился я к торговцу, указывая на платье. Тот выглядел сонным — сидел за небольшим столиком и медленно потягивал чай с блюдца.
— Серебряный, — лениво бросил он, окинув меня беглым взглядом.
— Беру.
Монета, эффектно слетевшая с моей ладони, стукнулась о столешницу в опасной близости от чашки с чаем.
Торговец среагировал мгновенно. Чуть не опрокинув чашку, молниеносно двинул рукой, ловко ухватив серебряный. А потом, осмотрев монету, дошел до угла и снял платье.
— Дорого, — качает головой мать. — Ой, дорого, Китт. Я же не знала, что оно целую серебрушку стоит, надо было дешевле взять что-нибудь или хотя бы поторговаться.
— Мам, ты шестнадцать лет заботилась обо мне, — мягко переиначил я слова «сидел на шее». — Дай мне отблагодарить тебя.
Тем временем торговец поднёс матери платье. Но обратно не сел — замер у стола, глядя на нас с приклеенной улыбочкой. Распробовал деньги.
Мама тщательно осмотрела платье, убедилась, что с ним всё отлично, затем посмотрела на меня и не смогла сдержать улыбку.
— Хорошо, мне нравится. Мы берем! — и обратилась ко мне. — Только не трать на меня слишком много, Китт.
Закупились. Набрали продуктов: кроме постоянных круп взяли копченого мяса, овощей и даже засахаренных фруктов. Столько всего закупили, что я даже опасаться стал за еду. Если и в этот раз к нам придут забирать съестное два гада, я их сам сожру.