и перемещались по балконам и пальмам вокруг площади. Их выступление привлекло уже изрядную толпу — у фонтана резвились дети, кто-то выгуливал своих собак, влюбленные держались за руки. Ночь выдалась прохладной и напоенной ароматом цветов, и люди на площади казались дружелюбными и внимательными друг к другу. Я подумал, что нечасто видел столь чудесную картину: столько мексиканцев с одухотворенными, возвышенными лицами, внимающие волшебной музыке. Было уже довольно поздно, и ласковый ветерок играл в кронах деревьев, и куда-то испарилась та тропическая грубость, которая преследовала меня весь этот день в Веракрусе. Передо мной были добрые люди и красивое место.
Но вот гимн кончился. Зазвучали аплодисменты. Оркестр заиграл марш, а я обошел по краю всю площадь. Здесь царило некоторое оживление. Поскольку карнавал только что закончился, в Веракрусе оказалось огромное количество безработных проституток, и, пока я шел по краю площади, мне стало ясно, что они явились сюда не ради музыки. Если уж быть точным, бо́льшую часть аудитории составляли именно эти темноглазые особы в юбочках в обтяжку и блузках с низким вырезом, окликавшие: «Пойдем ко мне!» или заступавшие дорогу с предложением: «Трахать?» Все вместе показалось мне смешным и в то же время приятным: бравурный военный марш, розовые блики фонарей на деревьях и зданиях вокруг площади и произносимые шепотом предложения от этих доступных девиц.
Теперь оркестр исполнял Вебера. Я решил присесть на скамейке, чтобы спокойно послушать музыку. Свободное место нашлось рядом с парой, вроде бы увлеченной разговором. Оба говорили одновременно. Женщина была блондинкой и на английском уговаривала мужчину уйти и оставить ее в покое. Он же на испанском предлагал ей выпить и расслабиться. Она была непреклонна, он — настойчив и вдобавок намного младше ее. Я прислушивался с возрастающим интересом, поглаживая усы и надеясь, что на меня не обратят внимания. А женщина сказала: «Мой муж — понимаешь, мой муж! — через пять минут придет сюда за мной!»
— Я знаю отличное место, — отвечал парень по-испански. — Это совсем рядом.
— Вы говорите по-английски? — женщина обратилась ко мне.
Я утвердительно кивнул.
— Как сказать этим людям, чтобы они уходили?
Я обратился к парню. Теперь, глядя ему в лицо, я точно мог сказать, что ему едва исполнилось лет двадцать пять, не больше.
— Леди желает, чтобы вы ушли, — сказал я.
Он пожал плечами и посмотрел на меня с нескрываемой злобой. Он не проронил ни слова, однако его вид говорил сам за себя: «Ты выиграл». Он повернулся и ушел. За ним поспешили две девушки.
— Не далее как сегодня утром мне пришлось огреть одного такого зонтиком по голове, — пожаловалась женщина. — Он не хотел от меня отстать.
Ей явно было сильно за тридцать, и она все еще оставалась привлекательной в грубоватой, но броской манере: обильный макияж, яркие тени и много мексиканских украшений из серебра и бирюзы. Ее волосы отливали платиной с проблесками розового и зеленого, возможно, из-за причудливого освещения. На ней был белый костюм и белые туфли, и сумочка в руках тоже белая. Трудно было обвинять мексиканцев в том, что они не давали ей прохода. Уж слишком она походила на типичную американку, персонаж из пьесы Теннесси Уильямса или мексиканских фотокомиксов, — взбалмошную туристку с повышенным либидо, проблемами с алкоголем и символичным именем, приехавшую в Мексику в поисках любовника.
Вот и ее звали Ники. Она провела в Веракрусе уже девять дней и, когда я искренне удивился, что же она столько времени здесь делает, заявила:
— Да я бы и месяц здесь провела или даже больше, кто знает?
— Неужели вам так здесь понравилось? — спросил я.
— Конечно, — и она испытующе уставилась на меня. — А вы что здесь делаете?
— Отпускаю усы.
Она не рассмеялась. Она сказала:
— А я ищу друга.
Я с трудом удержался от того, чтобы не ринуться наутек. Таким тоном это было сказано.
— Он очень болен. И ему нужна помощь, — в ее голосе прозвучало отчаяние, а лицо застыло. — Только я не могу его отыскать. Я посадила его на самолет в Мацатлане. Я дала ему денег, немного одежды и билет. Он никогда прежде не летал на самолете. И теперь я не знаю, где он. Вы читаете газеты?
— Постоянно.
— А вот это вы видели?
И она показала мне местную газету. Газета была сложена так, чтобы можно было увидеть одну широкую колонку, где под рубрикой «Частные объявления» красовалась заметка в жирной рамке с испанским заголовком: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Начиналась она с увеличенной фотографии. Фотография была из разряда тех снимков, на которых застигнутые врасплох посетители ночных клубов глупо улыбаются в объектив, а фотограф приговаривает: «А теперь скажем: „Пи-ицца“!» На снимке была изображена Ники в огромных темных очках и вечернем платье — покрытая роскошным загаром и довольная жизнью, она сидит за столиком на двоих (цветы, бокалы с вином) с худым усатым мужчиной. Он кажется испуганным и развязным одновременно и с нарочитым вызовом обнимает Ники за плечи.
Я прочел заметку: «Сеньора Ники желает как можно быстрее найти своего мужа, сеньора Хосе, который жил в Мацатлане. Есть предположение, что сейчас он может находиться в Веракрусе. Любого, кто узнает человека с этого снимка, просят связаться…» Далее шла подробная инструкция о том, как можно найти Ники, и три телефонных номера.
— Вам уже звонили? — поинтересовался я.
— Нет, — ответила она и спрятала газету обратно в сумочку. — Ее только сегодня опубликовали. Я собираюсь публиковать заметку в течение недели.
— Наверное, это очень дорого.
— У меня хватит денег, — сказала она. — Он очень болен. Он умирает от туберкулеза. Он сказал, что хочет повидаться с матерью. Я посадила его на самолет в Мацатлане и прождала несколько дней — у него был номер моего телефона в отеле. Но он так и не позвонил мне, я забеспокоилась и приехала сюда. Его мать живет здесь, и к ней он направлялся. Но я не смогла его найти.
— А вы не встречались с его матерью?
— Ее я тоже не нашла. Понимаете, он не помнил ее адреса. Он только точно знал, что это где-то возле автовокзала. Он даже нарисовал мне план. Ну, я попыталась найти дом по этому плану, но там никто его не видел. Он собирался попасть самолетом в Мехико, а оттуда доехать сюда на автобусе, чтобы рядом с автовокзалом найти дом своей матери. Довольно сложно.
А кроме того, довольно неправдоподобно, подумал я. Но вместо этого буркнул что-то сочувственное.
— Но это серьезно. Он очень болен. Он сейчас весит килограмм пятьдесят, а то и меньше. В Ялапе есть больница. Они могли бы ему помочь. Я дам денег, — она посмотрела на оркестр. Он играл попурри из музыки к «Моей прекрасной леди». Ники продолжала: — Честно говоря, сегодня я даже побывала в городском морге — искала его среди умерших. Но, по крайней мере, он пока не умер.
— В Веракрусе.
— Что вы хотите сказать?
— Он мог умереть и в Мехико.
— Он никого не знает в Мехико. Он не стал бы там задерживаться. Он бы отправился прямо сюда.
И тем не менее он сел на самолет и пропал. За девять дней поисков Ники не обнаружила ни единого его следа. Возможно, я все еще находился под впечатлением недавно прочитанного мной романа Дэшила Хэммета, но ее ситуация представилась мне с точки зрения прожженного детектива. Трудно было придумать более банальную мелодраму в духе фильмов с участием Хамфри Богарта: темная полночь в Веракрусе, оркестр исполняет ироничные песни о любви, площадь битком набита добрыми шлюхами, а женщина в белом костюме жалуется на исчезновение своего мексиканского мужа. А что, очень даже может быть, что именно ради такой вот кинематографической фантазии и отправляется в дальние края одинокий путник! Она получила ведущую роль в своих драматических поисках, и я охотно исполнил свою партию. Мы оба далеко от дома, и каждый из нас может стать тем, кем пожелает. Путешествие предоставляет широкие возможности стать актером-любителем.
И если я собирался оставаться в романтической роли Богарта, мне следовало выразить участие и сказать: да, очень жаль, что она так и не нашла своего друга. Но я, напротив, был полон отстраненного любопытства. И спросил Ники:
— А он знает, что вы его ищете?
— Нет, не знает. Он даже не знает, что я здесь. Он думает, что я вернулась в Денвер. Мы расставались совсем ненадолго: он собирался повидаться с матерью, и все. Он не был дома восемь лет. Понимаете, это больше всего его расстраивало. Он жил в Мацатлане. Он всего лишь бедный рыбак и даже читать едва умеет.
— Интересно. Значит, вы живете в Денвере, а он в Мацатлане.
— Да, это так.
— И вы были с ним женаты?
— Нет… С чего вы взяли? Мы не были женаты. Он был просто другом.
— Но в газете сказано, что он ваш муж.
— Ничего такого я не писала. Я не говорю по-испански.
— Но так там написано. По-испански. Что он ваш муж.
Эх, так и не получился из меня Богарт! Скорее я теперь мог претендовать на роль психиатра, которого играл Монтгомери Клифт во «Внезапно, прошлым летом». Кэтрин Хепберн протягивает ему свидетельство о смерти Себастьяна Венейбла. Себастьяна съели заживо маленькие мальчики, и причина смерти изложена вполне подробно. «Это на испанском», — говорит она, уверенная, что ужасная тайна не откроется. А Монтгомери Клифт холодно цедит: «Я читаю по-испански».
— Это ошибка, — говорит Ники. — Он мне не муж. Он просто очень хороший человек.
Ее слова повисают в пустоте. Оркестр играет вальс.
— Я познакомилась с ним год назад, когда приехала в Мацатлан, — продолжила Ники. — Я была на грани нервного срыва — от меня ушел муж. Я не знала, куда податься. И просто брела по берегу. А Хосе увидел меня и вышел из лодки. Он погладил меня и улыбнулся мне… — Ее голос прервался. Наконец она заговорила снова: — Он был очень добрым. Мне как раз этого не хватало в тот миг. А он спас меня. Иначе я бы не выдержала.
— А какая у него лодка?
— Совсем маленькая. Он бедный рыбак, — сказала она и поморщилась. — Он просто протянул руку и погладил меня. Я захотела узнать его получше. И мы пошли поесть. В ресторан. У него никогда ничего не было: он даже не был женат. У него не было хорошей одежды, он никогда не обедал в ресторане и даже не знал, что такое возможно. Это все было ему незнакомо. Он не мог понять, почему я так много ему даю. Я ему говорила: «Ты меня спас». А он просто улыбался. Я дала ему денег, и мы провели вместе несколько чудесных недель. А потом он сказал мне, что у него туберкулез.