отов.
— Нет, — ответил Изгоев. — У меня пошла кровь из носа. Целитель потом сказал, что это от напряжения. Кровь попала на шерсть Дружка, и он… он открыл глаза и лизнул мне руку!
Странное дело — на вопросы о Собакине Изгоев отвечал спокойно. А как только вспомнил своего пса, его голос задрожал и стал хриплым.
— Хотите воды? — участливо предложил Зотов.
Не дожидаясь ответа, он поднялся, налил стакан воды и протянул его Изгоеву. Изгоев сделал несколько глотков и благодарно кивнул.
— Призраков я стал видеть позже. Так и понял, что у меня дар некроманта.
— Раньше вы когда-нибудь использовали запрещённую магию? — спросил Зотов.
— Никогда, — покачал головой арестованный. — Я не собирался нарушать законы Империи. Наоборот, хотел применить свой дар ей на пользу.
— Не сомневаюсь, — с легкой усмешкой кивнул Зотов. — Что ж, подпишите ваши показания.
Он подтолкнул к Изгоеву заполненный протокол. Изгоев пробежал глазами по строчкам и без колебаний подписал признание.
Зотов убрал бумагу в стол и достал новый лист.
— А теперь поговорим о том, что подтолкнуло вас напасть на Собакина. Когда вы узнали, что Фёдор Кораблев — ваш отец?
— В детстве, — не колеблясь, ответил Изгоев. — Мне рассказала об этом мама.
— Она сказала, что ваш отец участвовал в заговоре против Империи и был арестован?
— Нет, — покачал головой Изгоев. — Об этом я узнал недавно. До тех пор я считал, что мой отец погиб в море.
— Понятно, — кивнул Зотов. — Обычная история. Так как же вы узнали о настоящей судьбе вашего отца?
— Полтора месяца назад я начал получать письма, — ответил Изгоев. — Из этих писем я всё и узнал. Я показал их матери, и она рассказала мне, что случилось с отцом.
— И кто же писал эти письма? — прищурился Никита Михайлович.
Изгоев равнодушно покачал головой:
— Не знаю. Они не были подписаны.
Зотов машинально посмотрел на меня, и я улыбнулся в ответ. Что-то подобное я и рассчитывал услышать от Изгоева.
— Эти письма при вас? — недоверчиво спросил Никита Михайлович. — Я хочу на них взглянуть.
— Прошу вас, — кивнул Изгоев, доставая из кармана несколько сложенных пачкой конвертов.
Он снова выглядел абсолютно спокойным, даже немного сонным. Наверное, именно это меня и насторожило. Слишком спокоен для человека, которого Тайная служба арестовала за применение запрещённой магии. Слишком безразличен, учитывая, что ему грозит каторга.
— Почему вы так спокойны? — неожиданно для себя спросил я Изгоева.
— Я сделал то, что должен был сделать, — ответил арестованный. — Собакин должен был признаться.
Этот ответ насторожил меня ещё больше. Особенно дважды повторенное слово «должен». Изгоев будто повторял давно заученный текст.
А Никита Михайлович тем временем достал из конверта первое письмо и внимательно вчитывался в строчки.
Мой магический дар забился в груди, словно предчувствуя опасность. Я машинально проверил эмоции Зотова и удивлённо застыл.
В Зотове клокотала ярость. Она была совершенно необъяснима, но нарастала с каждой секундой.
Черт! Это было магическое воздействие!
Я, не раздумывая, шагнул к Зотову и вырвал из его рук письмо. Бумага обожгла мне ладонь. Я кожей чувствовал исходящую от неё опасность.
— Отдайте! — прорычал Никита Михайлович, вскакивая с кресла. — Верните немедленно!
Он был готов взорваться. Но я, не слушая, скомкал письмо, сунул его в карман и на всякий случай попятился к двери.
Зотов шагнул ко мне.
— Какого чёрта вы творите, господин Тайновидец? — выкрикнул он.
Вдруг остановился и удивлённо моргнул. Затем провёл ладонью по лбу.
— Что это со мной? — изменившимся голосом спросил он.
— Письма, — подсказал я. — На них наложено заклятие. Это не просто письма, а магический артефакт!
Глава 16
— Но как-то ведь мы должны прочитать эти письма, — сказал Никита Михайлович.
Он залпом допил остывший кофе и стремительно прошёлся по кабинету, обогнув стул, на котором сидел Изгоев. Затем снова уселся в своё кресло и требовательно посмотрел на меня.
— Но хоть что-то вы успели запомнить? — спросил я. — Вы читали письмо минуту, не меньше.
— Да в том-то и дело, что ничего я не запомнил, — с досадой поморщился Зотов. — Проклятые строчки сразу же ускользают из памяти. Я почувствовал только ненависть к Собакину. Ну убейте меня, если я знаю, за что я его ненавижу.
Никита Михайлович откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу. А я посмотрел на Изгоева.
— Данила Федорович, вы носили эти письма с собой. И наверняка не один раз их перечитывали.
— Да, — равнодушно ответил Изгоев.
— Расскажите, как можно подробнее, о чем написано в этих письмах, — предложил я.
— В них написано, что ректор Собакин предал моего отца, — ровным голосом ответил Изгоев.
— Это мы понимаем, — кивнул я, — но какие-нибудь подробности предательства вы запомнили?
Изгоев смотрел на меня, и в его взгляде впервые мелькнула растерянность.
— Нет.
— Замечательно, — усмехнулся я, — но так просто я от вас не отстану. Давайте начнем с призраков. Почему вы отправились именно на Охтинское кладбище? Почему вызвали именно этих призраков, а не каких-нибудь других? Это вы можете объяснить?
— Могу, — не задумываясь, кивнул Изгоев, — эти полицейские арестовали моего отца.
— Отлично, — обрадовался я. — А откуда вы об этом узнали?
— Из писем.
Я многозначительно покосился на Зотова.
— В деле Кораблева есть фамилии полицейских, которые его арестовали?
Вместо ответа Зотов достал из стола папку с делом и погрузился в чтение.
— Нет, их фамилии не упоминаются, — через несколько секунд сказал он. — Есть только запись об аресте всех участников заговора.
— Вот видите, — усмехнулся я. — Но кто-то знал про этих полицейских. Кто-то отдал им приказ.
Я снова повернулся к Изгоеву.
— А почему вы решили превратить статую в голема? Об этом тоже было написано в письмах?
— Нет, это вышло случайно, — покачал головой Изгоев. — Собакин не захотел признаваться. И тогда я понял, что нужно напугать его сильнее. Призраки не помогли, тогда я решил оживить статую.
— Вы хотели, чтобы статуя убила Собакина? — спросил я.
Изгоев отрицательно качнул головой.
— Мне не нужна его смерть. Я только хотел, чтобы он во всем признался.
— Это мы уже поняли, — кивнул я. — Куда интереснее, чего добивался автор этих писем.
— Интересно, — согласился Зотов. — А еще интересно, почему молчит сам Собакин. Допустим, что он каким-то боком был замешан в том давнем заговоре. Возможно, даже выдал его участников. Ну так пришел бы в Тайную службу, честно во всем сознался. Помочь в раскрытии заговора — это не преступление. Что думаете, Александр Васильевич?
— Я думаю, что не все так просто, — усмехнулся я. — Недаром участие Собакина в этом деле так старательно скрыли. Я почти уверен, что признание полностью разрушит его репутацию, а, возможно, поставит под угрозу его жизнь.
— Мы с вами гадаем на кофейной гуще, — бросил Никита Михайлович. — Проклятые письма лежат перед нами, а мы не можем их прочитать.
— Я был на другом кладбище, — неожиданно сказал Изгоев, — и хотел вызвать еще одного призрака.
— Что? — нахмурился Никита Михайлович. — Объясните, на каком другом кладбище вы были?
— Не знаю, — ответил Изгоев, — я не запомнил. Это был очень важный призрак. Он мог заставить Собакина признаться, но я не сумел его вызвать. Призрак оказался очень хитрым, он не пришел ко мне.
Никита Михайлович посмотрел на меня.
— Чертовщина какая-то, — пожаловался он, — ну и что будем делать?
— Может быть, обратимся за помощью к артефактору? — предложил я. — Наверняка автор писем наложил на них магическое плетение, подчиняющее волю того, кто их читает. Мне кажется, Сева Пожарский отлично справится с этим плетением.
— Ваш приятель? — с сомнением спросил Зотов, — А он не слишком молод для таких дел?
— Вообще-то мы с Севой ровесники, — улыбнулся я. — Он очень способный артефактор, да вы и сами это знаете. А еще у Севы есть доступ в Незримую библиотеку.
— Можно попробовать, — с сомнением сказал Никита Михайлович. — В конце концов, мы ничего не теряем.
Все время, пока я разговаривал с Севой, Зотов нетерпеливо барабанил пальцами по столу.
— Сева очень заинтересовался этим делом, — улыбнулся я. — А это значит, что очень скоро он будет здесь.
А затем мы с Зотовым не на шутку поспорили. Никите Михайловичу даже пришлось вызвать охранника, чтобы он временно вывел Изгоева в коридор. Дело в том, что Зотов ни в какую не хотел освобождать Кораблева.
— Вы же понимаете, господин Тайновидец, что эти письма мог написать кто угодно, — разгорячившись, доказывал мне Никита Михайлович. — В том числе и ваш драгоценный шаман.
— Вы сами в это не верите, Никита Михайлович, — устало ответил я. — Кораблев ни за что не стал бы так рисковать своим сыном. Это первое. Во-вторых, все письма ссыльных проходят тщательную проверку. А в-третьих, почему именно сейчас?
— О чем вы говорите? — не понял Зотов.
— Почему эти письма появились только сейчас? Почему не раньше? Где-то есть человек, который вот уже двадцать лет знает подробности давнего заговора, и все эти годы он молчал, словно воды в рот набрал. А теперь вдруг начал писать Изгоеву письма и добиваться, чтобы Изгоев разоблачил Собакина. Что изменилось?
— Не знаю, — пожал плечами Зотов. — Вот найдем Собакина, он нам все и объяснит.
— Может быть, и объяснит, — согласился я, — но я думаю, что это как-то связано с приездом Кораблева в столицу.
— Ну, это уже ваши догадки, — отмахнулся Зотов.
— У вас нет причин держать Кораблева в камере, — сказал я. — Он не совершил ничего незаконного, даже подозреваемым не является. Отпустите его и позвольте им с сыном увидеться. А потом мы вместе разыщем автора этих писем.