— Вам нужен не я!
— Именно ты, — отвечает человек в серой куртке. Он видел эту рожу и на бесчисленных фото, и на видео, а главное, живьём. Целый год он видел его в поганых снах. Не ошибёшься. Он скатывает с лица «чеченку», превращая её в шапочку, и спрашивает:
— Узнаёшь меня?
— Н-нет, — трясётся Босс.
— Врёшь.
— Подождите, я всё объясню!
— Да насрать, в чистилище объясняй.
— А-а-а… — тоненько взвывает Босс.
— С наступающим тебя, мразь.
— А-а-а-а-а…
Гость стреляет ему в рот. Время не ждёт, разговоры в программу не входят. Аборигены, небось, уже все провода в милиции оборвали.
Салон загажен, долго придётся отмывать. Герой хренов, думает убийца, испытывая острое разочарование, и непонятно, о ком он так думает — об убитом или о себе. Кто здесь герой, кто трус?
Столько всего передумано за этот год, столько невидимых миру слёз выкипело, а встретились, и поговорить не о чем. Не такой он представлял эту встречу, совсем не такой.
Одолевает гостя дурацкое чувство, что слизняк недостоин был пули…
Снова раскатав шапочку, чтоб спрятать лицо, он возвращается к уцелевшим. Первый — Арбуз, почему-то ещё жив, пытается подняться, ищет оружие.
— Ну возьми, возьми, — разрешает человек, ногой подвигая пистолет.
— Гад, гад, гад… — шепчет бандит, выплёвывая слова пополам с кровью.
— Что ты больше любишь, стрелять в детей или трахать женщин?
— Я не… — произносит Арбуз.
— Ты — да, — возражает гость, уткнув ствол автомата ему в пах, и щёлкает переключателем стрельбы.
Звучит короткая очередь, отстреливая альфа-самцу гениталии. Всего три пули, а какие вселенские последствия. Арбуз опрокидывается и воет, но не долго. Добить, не добить? — размышляет стрелок. Нет, пусть живёт, если это будет для него жизнью…
Бандит в шоке, и всего дальнейшего не видит.
Шпунтик между тем всё ещё стоит на коленях.
— Вы обещали… — всхлипывает инженер-взломщик. — Я же вам всё… как на духу…
— Не бойся, не трону. Но тебе, сам понимаешь, бежать надо.
— А семья? Мои… они, это… — Шпунтик замолкает, боясь закончить фразу.
— Живы-здоровы, не психуй. Вот адрес, найдёшь их там. Хватай семью — и сегодня же ночью. Беги, мужик. Беги.
Сделав это напутствие, убийца поворачивается и уходит. По безымянной улочке, потом в лесок, к ждущей его «Ниве».
Во тьму ночного мегаполиса.
Миссия первая, провинциальная
Низкий дом без меня ссутулился,
Старый пёс мой давно издох,
На московских изогнутых улицах,
Умереть, знать, судил мне Бог.
1
Что такое высшее счастье? Это быть дома, ходить голым и заниматься онанизмом. А почему? А потому что по сути это означает три простые вещи — быть в безопасности, быть самим собой и получать наслаждение, ни от кого не завися.
Так мне говорил один рецидивист, три четверти жизни проведший на зоне. Может, оно и правда, если ты ещё молод и не лишён оптимизма. Но когда, выползая голышом из-под простыни, кряхтишь на весь свой пустой и безопасный дом, как-то не до счастья. Не говоря уже о том, что мастурбировать в этот момент попросту глупо — особенно поутру.
В пятьдесят пять лет многое из того, на что ты тратил время по молодости, кажется глупым…
Я сел на постели, старик стариком.
Поднявшееся солнце било сквозь занавеску, намекая на то, что утро уже позднее. В деревне рано встают, стыдись, дядя. С другой стороны, с каких пор я стал деревенским? Плевать мне на их стыд и неписаные правила, на их просторы и бездонные небеса, а заодно — на их солнце, рассветы и закаты. Чем дольше спишь, тем меньше времени проводишь в этой постылой реальности.
А разбудили меня вопли, доносившиеся от соседей. Наверное, опять Глашка не пускает Фёдора домой, мельком подумал я, не собираясь вмешиваться. Глашка — баба с тяжёлым нравом, а её муж, как известно, не дурак покуролесить.
С чего вдруг эти мысли о счастье, удивился я сам себе. Да ещё о каком-то там «высшем»! Года утекают, как песок сквозь пальцы, а Вселенная стоит на паузе — вот уже шестнадцать… нет, уже семнадцать лет. С тех пор, как жизнь кончилась. Так что нет у вас для меня ни жизни, ни этого, как его, слово забыл… а-а, «счастья». Возможно, сон что-то такое навеял? Про то, как Босс отбрасывает копыта и отбывает к большому начальству, как хорошая пуля кастрирует Арбуза. Вполне, вполне… У меня в коллекции есть несколько таких повторяющихся снов, скрашивающих мои холостяцкие ночи, так вот этот — единственный, от которого по утрам подъём духа, а не привычная тоска…
Что-то соседи не на шутку разошлись. Если Глашка раньше выплёскивала от сердца «Чтоб ты сдох, скотина!», «Ах ты, тварь рогатая!», «Не трогай, убью!», то теперь — просто вопила без слов. Вдобавок собака их цепная рычала, срывая горло, и плюс ещё кто-то кричал совсем уж нечеловеческим голосом. Дикая какофония.
Я встал, подошёл к раскрытому окну и отдёрнул занавеску…
Потом я смеялся.
Громко, смачно, чуть челюсть не свело, с облегчением ощущая, как испаряется, пусть на короткое время, чёрная гниль, заполнившая голову.
Пришлось быстро надевать трусы. К трусам, наверное, полагалась майка… ладно, и так сойдёт. Погоды в этом августе жаркие, а нравы свободные. Я вылез прямо в окно, прихватил лопату, прислонённую к дому, и поскакал по грядкам к соседнему участку…
Когда страсти остыли, Глашка рассказала, как развивались события. Фёдор уехал в город ещё с первым автобусом, повёз внукам деревенские гостинцы, дары уходящего лета. Отправив мужа, Глашка вывела козу во двор и занялась делами. А собака их, злющая овчарка, страшно не любила, когда хозяин уезжал. Умудрилась сорваться с цепи и напала на козу — едва не вцепилась той в горло. Вовремя заметив это, хозяйка бросилась спасать свою скотинку. Оттащила собаку и обхватила козу, не подпуская к ней зверюгу. Собака крутилась вокруг, хватая зубами то козу, то женщину. А дальше — всё это безобразие увидел козёл. Он решил, что женщина обижает его возлюбленную, а может, приревновал, в общем, что-то нехорошее подумал. Разогнался — и рогами Глашке под зад. Снова разогнался — и снова ударил. А та не может отпустить козу из-за собаки… Вот такое кино узрел я, когда выглянул в окно. Псина страшно рычит, женщина кричит, коза тоже орет — тем самым нечеловеческим голосом (а каким ещё, не человеческим же?), и всё это нанизано на сочные звуки ударов (работает козёл). Короче, психушка.
С кого начинать, вопроса не было: черенком лопаты я отогнал собаку, после чего Глашка утащила козу в сарай. И на том бы конец истории…
Странное совпадение, думал я, возвращаясь к себе. Во сне фигурировал козёл. И здесь, наяву — козёл. Случайность или знак свыше? Не слишком ли много козлов на единицу моего многострадального мозга?
Впрочем, эти мысли, конечно, были не всерьёз. Выверты ментовского юмора, чтоб их всех.
— Митрич, тормозни! — позвал меня дядя Витя, когда я возвращался с утренней пробежки. Он стоял у себя, по ту сторону металлической оградки, лишь голова торчала над пиками. Тоже сосед, но если Глашин участок примыкает к моим четырнадцати соткам с задов, то этот симпатичный мужичок жил напротив.
— Припозднился ты сегодня, — констатировал он для затравки разговора. — Раньше по тебе можно было проверять часы.
— Не поверишь, проспал.
— Проспал — это хорошо, — произнёс он мечтательно. — Богатырский сон, целебное безделье… Я-то, грешный, бессонницей маюсь.
— А ты, дядь Вить, за мной пробегись, днём заснёшь, как младенец.
— Ну да, ну да. Убежал от бессонницы, прибежал к инфаркту, убежал от инфаркта, прибежал к инсульту…
Кокетничал сосед. Здоровяк был почище меня; врача, небось, только в кино видел. Невысокий, коренастый, этакий чурбачок на коротких ножках. С пивным животиком, но это простительно. Был он, кстати, моим ровесником, посерёдке между пятьюдесятью и шестьюдесятью, однако ж я звал его дядей Витей, — привык. Его так, впрочем, все в Озерцах звали, даже старики за семьдесят. То ли из уважения, то ли наоборот. Во всяком случае, в двухтысячном году, когда я сюда перебрался, «дядей Витей» он уже был.
— Не обижайся, Митрич, просто смотреть на тебя завидно. Волевой ты мужик.
— Какой там волевой? Армейские привычки — это наркотик. Гимнастику утром не сделал — весь день чего-то не хватает.
— А не лучше по старинке — дров наколоть, землицу вскопать? — пожурил он меня как бы в шутку.
— Дом вырастить, яблоню построить, — продолжил я мысль.
— Яблоню мою не тронь, — погрозил он пальцем.
— Боже упаси, — ужаснулся я. — Как можно!
Дружно посмотрели на его яблоню (деревце ненамного выше меня). Высадил её дядя Витя три года назад и относился, натурально, как к дочери. Говорил, редкий элитный сорт под названием «Энигма», чем страшно гордился. Ухаживал с фанатичным прилежанием: чуть не каждый день выпалывал сорняки, рыхлил землю, кормил, поил и что там ещё. И вот, в этом сезоне яблоня подарила хозяину первый и единственный плод. Дядя Витя был счастлив. С восторгом хвастал, мол, этот сорт плодоносит обычно с пяти лет, а «моя девочка» уже в три готова…
Крона деревца была накрыта сеткой — от птиц.
— А если доберутся и склюют? — предположил я.
Он посерьёзнел.
— Тьфу на тебя. Не доберутся! А доберутся… — взгляд его полыхнул. — Всей стае шею сверну. Потом найду гнёзда и разорю. Птенцов отдам кошкам.
По лицу соседа было ясно — шутки кончились. И вправду шеи свернёт, гнёзда найдёт. Нет пощады.
— Ты чего хотел-то, дядя Витя? — напомнил я ему.
— А-а! Звонил участковый, спрашивал, дома ли ты. Просил, чтоб я тебе трубку отнёс. Я ему, дескать, ты в бегах, скоро вернёшься.
— А он? Просил перезвонить?
— Сказал — нет. Сказал — сам позже заедет.
— И чего ему надо?