— сказал он. — Мне нужна папка с копиями дел, которые я вам сделал. На время.
— Обещаешь вернуть?
— Обязательно. Срочно восстанавливаем потерянное.
— Копия с копии, — покивал я.
Не понравилась мне его просьба. Что-то витало в воздухе, нехорошее, недосказанное; и Аллочку, опять же, убили из-за дела Франкенштейна, и бандюки, напавшие на нас с Ортисом, требовали папку… Я принял мгновенное решение:
— Только ведь, Игорь, нет у меня больше копий. Мафиози возле Бюро отобрали, тебе разве Ортис не доложил?
Всё правильно, похвалил я себя. Никому не доверяю. Имеются основания, товарищи офицеры.
— Ортис где-то шляется, — проворчал Игорь. — И трубка его не отвечает.
Полковник юстиции был страшно разочарован. Ну и пусть, его проблемы.
— Мальчики, может, вас покормить? — нетвёрдым голосом вопросила Викторина.
«Мальчики…» Ах да, они ж с Рудаковым тоже знакомы накоротке — через Радика. Вика с детства была со всей нашей бывшей командой знакома… От кормёжки мы дружно отказались и приступили к работе, направившись при этом как раз на кухню.
На то место, где Радика убивали.
— Ты успел просмотреть дело? — спросил Рудаков.
— Основные пункты просмотрел.
Протоколы в папке не много добавляли к тому, что мне уже рассказали по пути из деревни в Тверь. Восемнадцатого августа, в пятницу, в 23:15, через проходную въехал минивэн хозяина художественной галереи. Его пропустили без вопросов, жилец известный, и в машину, разумеется, не заглянули. А зря. Злодеи попали на территорию именно таким путём, спрятавшись в минивэне. Автомобиль проехал до последнего, третьего подъезда, хотя галерейщик обитал в лофте по первой лестнице, ближайшей к проходной. Охрана не придала значения сему странному факту. Мало ли к кому из соседей клиент направился в гости, тут многие были дружны между собой, часто устраивали вечеринки. Короче, стражи явным образом обделались, но в том, на первый взгляд, не было ничего удивительного.
— С охраной не всё чисто, — сказал я Рудакову. — Фирма «Верность». Та же, что перегоняла броневик.
— Та же самая? — изумился следователь.
— Ты на эмблему внимания не обращал? Ставлю «неуд».
— Два разных дела, — сказал он со злостью. — Франкенштейном занималась Алла, броневиком — другие люди… Вечно у нас так.
Владельца галереи после убийства трясли, как белый налив. Или как мандарины, учитывая, что он грузин. Допрашивали, обыскивали и галерею, и квартиру. Ничего компрометирующего не нашли. Вероятнее всего, он тоже был жертвой, повезло, что жив остался. Его остановили на подъезде к дому и, угрожая оружием, заставили взять пассажиров, что похоже на правду. Когда остановились у подъезда Франкенштейна, его бросили на пол салона, связали и вкололи «сонный коктейль» — сомбревин плюс аминазин (как установила экспертиза). Гуманисты. Другие бы, не заморачиваясь, черепно-мозговую травму нанесли… Позже, удирая, убийцы бросили минивэн вместе с бесчувственным владельцем на набережной, а сами пересели в другую тачку — очевидно, перетащив туда и сумки с ценностями. Лиц он не запомнил, уверен только, что их было двое. Мамой клянётся, что злодеи были в масках из ткани. На самом деле, скорее всего, просто ссыт и про маски врёт, но в таком стрессе он и вправду вряд ли видел что-то вокруг, тем более запомнил. Плюс доза нейролептика памяти не прибавляет. Да и лица эти типы, наверное, не светили.
В 23:28 на своём «форде» домой вернулся Радий Франковский. Машину поставил на стоянку. На лестнице его поджидали, это очевидно, но что было дальше, можно только предполагать. Либо он знал этих двоих и впустил их в квартиру по доброй воле, либо его принудили, но замки не взламывались, а шума соседи не слышали. Кроме того, обитатели соседних лофтов (включая тех, что ниже этажами) ничего подозрительного и не видели. Над каждой из здешних дверей, по общей договорённости, висят телекамеры индивидуального видеонаблюдения. В квартирах — мониторы. То ли никто не смотрел в нужный момент на эти мониторы, то ли и вправду ничего особенного снаружи не происходило. Видеозапись их аппаратура, увы, не вела, что было обидно.
Вот бы у всех — как у Радика… Он фактически организовал вторую линию обороны своих сокровищ, если первой считать вневедомственную охрану. Круглосуточное видеонаблюдение за главной лестницей, за «чёрной» винтовой, за крышей. Даже внутри квартиры установил телекамеры — снимал коллекцию, кухню, зал целиком. И всё это записывалось; записи хранились неделю. Параноик, говорила дочь. На самом деле — опытный и предусмотрительный человек, если одну крепость превратил в две.
Две твердыни. Есть такой сказочный роман.
Жаль только, преступники не из сказки. Не менее предусмотрительные, они разобрались с пультовой комнаткой в лофте Радика и вынули диск с записями из компьютера. Эх, там ведь, наверное, был такой увлекательный фильм…
— Вот здесь его и разделывали, — показал Рудаков.
Вскрытие творили на модном стеклянном столе, втором таком в квартире. Низкий, длинный, не очень удобный для работы патологоанатома, тем паче доморощенного. Над столом, на всю длину, свисали три интересные люстры, с грузом.
Вообще же кухня была простой, холостяцкой. Почти без мебели и с обилием техники: посудомоечной машиной, жарочным шкафом, микроволновкой, телевизионной панелью (я не сразу сообразил, что это такое). Зачем-то — гигантский холодильник. Наверное, биоматериалы после вскрытий хранить, невесело сострил я. С целью еды…
— Что же из тебя вытащили, друг Радик? — бросил я вслух, ни к кому не обращаясь, если не считать призрак покойника.
И подумал — в пандан к сказанному: а что ты сам, дружище, изъял тем вечером из желудка безымянного трупа? Что за «флэшка» такая? Почему они так пугающе похожи — твои омерзительные действия в морге и преступление в этой кухне, случившееся буквально через пару часов?
«В пандан» по-русски означает «в параллель», термин из области искусства. Самое место для таких словечек.
Я вернул литровую бутылку на барную стойку, освободив наконец руку.
— Допрашивали его зачем? — продолжал я. — «Сыворотка правды» зачем? Что за извращения?
— Искали спрятанные в квартире ценности. — Рудаков пожал плечами. — За тем и допрашивали. Какие ещё могут быть объяснения?
— Предположим, нашли. Эксперты говорят, императорский меч для сеппуку, которым Радика вскрывали, — одна из главных ценностей коллекции. Меч, к слову, называется кусунгобу. Его забывают на полу. Да и трезубец — не хухры-мухры, штуковина старше Христа, но его почему-то оставляют в теле. После того, как выпытали, где всё это добро спрятано? Чушь получается, Игорь.
— Не могу вас больше слушать, — дребезжащим голосом напомнила о себе Вика. — В пот бросает от вас. Пойду телевизор посмотрю.
— Стой здесь! — рявкнул я на неё. — Чтоб я тебя видел! Знаем, от чего тебя в пот бросает, и за каким «телевизором» ты намылилась.
— Зачем вы так? — неожиданно заступился Рудаков. — Человек отца потерял…
Экий чувствительный. Неудобно ему стало, хотя никак он не тянет на интеллигента в шляпе. Странная реакция… А не спал ли с ней наш Игорёк, мелькнула мысль. Может, до сих пор грешит — потихоньку от жены и детей?
— Мадам Каганер — тоже известный коллекционер, — возразил я. — Всё происходящее её напрямую касается.
— Какой ещё коллекционер?!
— Собирает бутылки. И сдает.
— Достал! — вспыхнула она. — Идиотские шутки!
Настроение «Викторетты» менялось с частотой электрического тока в розетках.
— Водку глушить за этим столом ты можешь, а послушать про отца — нет? Стой, я сказал! А лучше сядь!
Она демонстративно закурила, присев на табурет.
Извини, девочка. Пей, сколько требует тоскующая душа, но потом, когда мы уберёмся восвояси. А пока я должен тебя раскачать по максимуму, чтоб ты выдала наконец всё то, что выдавать не хочешь… Я подошёл к ней, навис над ней и каркнул ей в лицо, не давая опомниться:
— На этом столе, если помнишь, его резали, как ты режешь вот эту вот колбасу! Тебе это пофиг, дочь Франкенштейна? Зальёшь в себя стопочку, и совесть продезинфицировала?
Она отшатнулась:
— Хватит меня лечить! Прямо как мой папаша с его закидонами! Он хоть право имел, а ты? Ну давай, давай, запри меня, или на холод выгони в одном халате!
— О чём ты?
— Ни о чём.
— Куда он тебя курить выгонял?
— Никуда! Почему ты меня мучаешь?!
У неё начиналась истерика.
— Потому что ты врёшь.
Где и в чём она врёт, предположений у меня пока не было; скорее всего, что-то недоговаривала, но вскрыть этот нарыв следовало обязательно. А вот Игорю ситуация не нравилась. То ли растерял оперское чутьё, став следаком, то ли что-то тут другое.
— Ничего я не вру!
— Ну, давай пройдёмся по прошлой пятнице. Днём ты уехала, отлично. Поставила квартиру на сигнализацию — и ту-ту. Расскажи, что ты делала до отъезда в пансионат.
— Я всё рассказала вашей тётке! Как её… Холодовой, кажется? (Очевидно, она имела в виду Льдову.)
— Тогда был краткий рассказ, а нужен подробный. Давай, давай, с самого начала. Ты проснулась, вылезла из-под одеяла… что дальше?
— Пописала, — сказала она с вызовом. — Почистила зубы, приняла душ. Позавтракала…
— А курила когда?
— Курила? — словно споткнулась она.
Заминка была настолько явной, что даже Рудаков её заметил.
— Именно. Где, когда, с кем и сколько раз, — жёстко сказал я ей. — Быстро, мы ждём.
— Ни с кем я не курила! Идите вы к чёрту! Я собиралась уезжать, мне некогда было!
Я взял бутылку водки со стойки и широким жестом наполнил хрустальный стаканчик. Внутри стойки были ещё такие же, я вытащил второй, наполнил и его.
Глаза у Вики стали размером с ложку, она следила за моими движениями, как кошка за птичкой.
— Выпьем, — предложил я Рудакову. — Есть отличный повод.
Он хотел что-то возмущённо вякнуть, гуманист хренов, но я прошипел ему одними губами: «Молчи!!! Бери стопарь», и он включился в игру.