Жора «Винтик» Пасюк дожил до наших дней, чтобы закончить кривой жизненный путь на столе у Франкенштейна. Вернее, прикончили-то его раньше, и, судя по ранам, пытали перед смертью, а Франкенштейн всего лишь освободил труп от некоего лишнего предмета в его желудке, прежде чем отправить на кремацию, — в нарушение всех норм.
Что же получается, Радик действительно причастен к этому убийству? Если он был в курсе, где и что искать в доставленном трупе… А что, кстати, было в том трупе? Очевидно, то же самое, что потом вынули уже из него. Увидев, кто его поджидает возле лофта, он успел незаметно проглотить ценный предмет, однако не учёл, что под «сывороткой правды» сам себя и сдаст. После чего будет вскрыт на своём же кухонном столе…
Готовая реконструкция событий.
Осталось ответить на несколько мелких вопросов, типа, кто и зачем захапал коллекцию. Машинально, по воровской привычке?
Ха-ха.
Искандера я нашёл, где договаривались, ждать не пришлось… На самом деле — он меня нашёл, подкатил со стороны Трубной улицы. На мотоцикле.
На хорошем, чёрт, мотоцикле! Чёрный круизёр от «Suzuki», классика жанра. С незнакомой надписью «Boulevard» на бензобаке. Был он, пижон, в чёрной толстовке с капюшоном (в тон машине), на спине и рукавах которой красовалось «Boulevard Club».
— Классный у тебя ве́лик, — сказал я, забираясь на пассажирское сиденье.
— Велик? — удивился он.
— Ну, педик. В моей юности двухколёсные аппараты звали педиками, и никому ничего плохого в голову не приходило.
— Пусть лучше будет «велик», — решил он, и мы рванули.
Парень оказался не из обидчивых, проверку прошёл. Некоторые за свой байк убить могут. Не знаю, зачем я его пытался спровоцировать, из-за того, наверное, что вспомнился мне вдруг мотоциклист, устроивший вчера стрельбу в Озерце и спасший Марину от нападения. Впрочем, если это и был Искандер, то прикид он сменил: тот был в обычной кожанке и без всяких «боливаров» на рукаве.
Ехали совсем чуть, до Екатерининского сквера. Там и встретились с Мариком, побрели по асфальтовой дорожке.
— Чем занят? — спросил я для затравки.
— Делами. Не только же у тебя дела, — сразу разворчался он. — Не понимаю, почему нельзя было по телефону?
Опять двадцать пять! Законный вопрос, но не ответишь же, что, когда допрашиваешь, нужно видеть подозреваемого: его лицо, руки, даже ноги. А после утреннего совещания в чебуречной, после общения с пьяной Викториной, я намеревался Марика именно допросить. Все эти его деньжищи, о происхождении которых можно только гадать, нападение на лжеинкассаторов, осуществлённое с такими нюансами, что нервный смех разбирает, — при том, что совершенно не до шуток… Подозревать собственного сына — хуже пытки не придумаешь.
— Да уж, телефоны нынче у всех, — произнёс я, как бы откликаясь на его слова. — Скоро собаки будут гулять с мобильниками на ошейниках. Стало так просто — позвонить. Откуда угодно: из машины, из метро. Да вот, например, из парка. А ведь прошло совсем немного времени, когда это казалось невероятным. В мои времена мобильник нам выдавали один-единственный на всю группу — командиру. Лежал у него в сейфе… Я думаю, ничто так не изменило нашу повседневную жизнь, как мобильники. Даже компьютеры в этом смысле не конкуренты…
Марик выслушал и усмехнулся:
— Так и не ответил, зачем тебе понадобилась личная встреча.
— Через час у меня другая встреча, такая, что приходить на неё без уверенности в тылах — опасно. Вот зачем.
— В каких тылах ты не уверен, папуля?
— Слушай, у твоего Искандера мотик — просто супер! Я, пока ехали, на слюни изошёл. А у тебя какой?
— У меня тоже супер. Ты что-то там говорил про тылы.
— Это и есть про тылы. Позавчера ограбили инкассаторов. Как раз молодцы на мотиках. Во время акции использовали термиты и арбалеты с пиропатронами.
А я всё не могу забыть, как ты в школе, классе в восьмом, кажется, испытал в школьном сортире термит. Там, помню, не только раковина, а весь сток прогорел до колена, и ещё на пол упало… И в квартирке твоей шикарной, я обратил внимание, висит арбалет в коридоре перед входом в спортзал. Эти совпадения, эти твои бешеные бабки, взявшиеся чёрт знает откуда…
— И о чём ты приехал спросить? Не граблю ли я инкассаторов?
— О деньгах, Марсель. Не заставляй меня сходить с ума, а то и правда начну спрашивать про инкассаторов… Знаешь, как кошатники иногда поступают с нашкодившими котами? Крепко берут их в руки, тщательно трясут, смотрят им в глаза и произносят тихим страшным голосом: «Настало время нам серьёзно поговорить!» Так вот, время настало. Откуда у тебя деньги? Откуда машины, квартиры, супербайки?
— Ещё вопросы к коту есть?
— Почему ты так странно себя ведёшь?
— Да тебе же ничего невозможно объяснить! — закричал он. — Ты же как в коме был! Проснулся на другой планете, и теперь всех подозреваешь, что они инопланетяне!
— Может, не всё так плохо?
— Ну, пусть… Ты будешь разочарован, папуля, никакого криминала с моей стороны. Если не считать криминалом вовлечённость в «золотую лихорадку».
Всё обмерло у меня внутри. Этого ещё не хватало!
— Вы занимаетесь золотом?
Марик загоготал, аж подпрыгнул, и вдруг расслабился. Фальшиво проорал: «Он царит над всей вселенной, тот кумир — телец златой!» (Полсквера на нас вылупилось.) Моя наивность явно его обезоружила, но ничего, я готов был снести унижения от собственного сына, лишь бы вытащить червя подозрений из груди.
Тем более унижать отца он не собирался. Просто не верил, что его поймут.
Ларчик раскрылся со скрипом (скрипели мои несчастные мозги). В конце две тысячи десятого, проявив исключительную прозорливость, Марик стал обладателем десяти тысяч биткоинов. Часть купил по пятьдесят центов за биткоин, остальную часть намайнил. Тогда с этим было куда проще, чем сейчас, мощностей настольного компа хватало, а он задействовал сразу несколько компов. Потом ещё несколько раз покупал, создавая задел. Что такое этот его «биткоин», как их «майнят», я до конца и не врубился (ни в тот момент, ни позже, когда почитал историю вопроса), да я и не пытался, если честно. Понял главное: это самодельные международные деньги, не связанные ни с каким государственным банком, которые имеют удивительное свойство быстро расти в цене. То есть если б Марик, по его словам, спохватился не в десятом, а в девятом году, был бы сейчас не миллионером, а мультимиллионером.
— Миллионером в рублях? — уточнил я у него.
— В баксах, папа. И в евро.
Наверное, что-то случилось с моим лицом, потому что он опять засмеялся и хлопнул меня по плечу:
— Ну да, твой непутёвый сын — долларовый миллионер.
— Я не говорил «непутёвый»…
— Ты всю жизнь считал меня умным, если не льстил. Да, я раньше многих понял, что это золотая жила. Но был бы я вдобавок ещё и трахнутым психом, то не ждал бы полтора года, а занялся бы биткоинами сразу, как они появились. Когда их стоимость считалась по электричеству, затраченному компьютером на вычисление.
— А сейчас как с этим дела?
— Халява закрылась, жила иссякла, толпы прогоревших. Кто не успел, тот опоздал. Я очень даже успел. Теперь у меня реальный капиталец. — Марик довольно погладил себя по животу.
— И почему было сразу не объяснить? Твой папуля, конечно, идиот, но…
Некоторое время шли молча. Отец с сыном гуляли. Он был на голову выше меня, этакая дылда, худой, но жилистый, мамин сын, а не папин. Гены Ленки — в полный рост. Дремлющий смерч. Разметал пьяных бандитов на Украине… Он формулировал ответ, боясь обидеть родителя.
— Да стыдно было, — произнёс он, разглядывая кроны редких деревьев. — Взрослый мужик, а деньги фактически не зарабатываю. Вроде как просеиваю на пляже песок бадминтонной ракеткой, собираю, что туристы потеряли… очень похоже… Хотелось, чтоб ты меня уважал.
— Я тебе что, упёртый солдафон? Фанатик безупречной мужественности! Да я радуюсь твоей удаче! (И правда радовался, не столько удаче, сколько развязанному узелку.) Я в бешеном восторге, Марик! У меня сын — законный миллионер!
— Речь про уважение, для меня это не пустые слова…
— Не усложняй, Марик. Как бы ты ни строил свою жизнь, моё отношение к тебе не изменится. Я уважаю любой твой выбор. Никаких исключений. Чёрт возьми, не могу даже представить, что должно произойти, чтобы я перестал тебя считать лучшим сыном на свете!
Как будто солнце на его лицо упало.
— Ты лучший в мире папка! — Он обхватил меня за пояс и приподнял.
Потом я его приподнял. Минуту мы боролись.
Потом я спросил:
— Из-за чего ты всё-таки подрался с Алесем?
— С каким Алесем? — Марик остановился.
— С Маркушей. Твой одноклассник.
— Это сто лет назад было, — сказал Марик. — Что я должен помнить?
Опять он темнил. Тьфу, такой разговор испортил…
— Ты его тогда в больницу отправил. Странно было бы не помнить.
— Если ты настаиваешь… — сказал он с внезапным ожесточением. — Тебе будет неприятно. Маркуша увлекался фотографией — я это помню, ты вряд ли. Решил попробовать себя в фотомонтаже. И начал с того, что изготовил по приколу, на самом деле по глупости, пачку голых фотографий с одноклассницами, с учителями, с мамами учеников. Там была и наша мама. Оригиналы, с чего потом лепил жабы, он сделал, когда бывал у нас дома. Мы же какбэ… э-э… дружили. Я его наказал. Всё.
— Викторину он тоже изобразил голой?
— А при чём здесь Вика?
— Что я точно помню, это что у вас была маленькая компания. Алесь в неё входил. Если над твоей матерью рискнул так пошутить, то с Викой ещё проще? Или нет?
— Папа, ты меня достал своими подкопами. Чего тебе надо?
— Вику изнасиловали. Ребёнок у неё не от мужа, замуж она выскочила от отчаяния. Спрашиваю прямо: это сделал Маркуша? Или не он? Допускаю, было групповое. Если так, кто участвовал?
— Почему ты спрашиваешь у меня?
— Вика молчит. Отправила к тебе, сказала, ты знаешь правду.
— Ну и дура! — в сердцах хлестнул Марик. — Вечно своё дерьмо на других перекладывает… Папа, извини, но я лучше тоже помолчу. Пытай её, а не меня.