Через полминуты она показывала на экранчике нужное место. Строение, если Юля не ошиблась, располагалось прямо на территории природно-исторического парка за Волгоградским проспектом. Адрес был указан по Кленовой аллее. Она сказала, там шлагбаумы и охрана. Я схватил генеральные доверенности, сравнил. Так и есть, один из адресов — по Кленовой аллее, а владелец — какая-то научная фирма, занимающаяся лабораторными исследовании лесопарковой зоны Москвы. Невероятно! Как такие диковинки могли сохраниться на территории мегаполиса? Фирма, конечно, липовая (не в смысле флоры). Кто-то богатый в своё время отхватил участок с домом, изобразив государственную деятельность, а на самом деле — просто для себя. И вот теперь отдал сокровище в руки Франкенштейна. Полагаю, владельцу дома с его «лабораторией» сделали предложение, от которого он не смог отказаться…
Расположение особняка характеризует близость к кладбищу. Я уже отметил, что многое крутится вокруг этого района, где удивительным образом сошлись мёртвые и живые. Так что этот объект, получается, первый у меня на очереди с утра.
И я буду страшно, бешено разочарован, если не найду там Рефери.
— Подожди, не одевайся, — поймала она моё движение. (Я и правда хотел потихоньку привести себя в приличный вид). — Кажется, ты успел отдохнуть, — сказал Юлечка, откровенно глядя мне в глаза. — Твой отдых — работа, а ты, как я поняла, многое нарыл. Пойдём. Хочу ещё раз проверить твои рефлексы, исключительно в медицинских целях.
Я неожиданно осознал, что она права. Я отдохнул.
Мои рефлексы, сникшие какой-то час назад, нынче среагировали даже на её простые слова, не говоря уже о взгляде… и о коснувшейся меня руке…
Она была права, чёрт возьми! Убойная реакция!
— Ну если исключительно в медицинских…
Через несколько секунд нарисованные слоны приняли нас в свою компанию, свободных и от комплексов, и от одежды, и от мыслей о работе.
— Ух ты, какая мощь! — восхищённо произнесла Юля, давая волю рукам и губам. Я ответил, как умел, на что она прошептала мне в самое ухо: — Ты такой нежный, Серёженька! Мне кажется, или ты всё ещё меня стесняешься? Смелее, я не стеклянная…
Она навалилась на меня жарким телом.
Она не стеклянная…
Что-то щёлкнуло в моих мозгах, словно реле сработало, пуская ток во временно заблокированную цепь. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Как не вовремя! Да что же это за непруха… Юля мгновенно всё почувствовала:
— Что случилось?
— Ты не стеклянная, я не стеклянный. Зато стилет стеклянный. Из муранского стекла. Втыкаешь его между пластинами в доспехах, и он в теле ломается. Тяжелейшее ранение обеспечено…
Я сел. Эх, рано я посчитал себя свободным от работы!
— Ты что, одеваешься? — не поверила моя возлюбленная. — Бежишь куда-то?
— Кое-что вспомнил и кое до чего допёр. Надо срочно ехать, пока горячо.
Я провёл рукой по её груди, поцеловал маленький упругий животик. Она застонала:
— Ну хоть пять минут! Ну нельзя же так!
— Даже десять минут — оскорбление для такой женщины. У нас вся жизнь впереди, что нам эти минуты?
— Ну что за мужчина… — сказала она с непонятной интонацией и закуталась в одеяло.
Оделся я по-военному, раз-два и готово.
Одевшись — наклонился к ней и неожиданно для себя выдал:
— Юльчик, я люблю тебя.
Сколько ж лет я сушил эти слова? Оказалось, в них есть ещё жизнь.
— А я тебя, — сказала она в подушку.
Потом вскочила:
— Подожди, еду тебе соберу!
Но я только рукой махнул: не надо, лишнее. И ушёл, провожаемый лазерным взглядом влюблённой женщины.
Опять я в «Красном квартале», на сей раз ночью. Вернее, уже почти утро, ночь была насыщенной, но короткой. Анемичный свет фонарей, пустая набережная, стоячая вода в реке, — а так всё то же самое. Бывшая кондитерская фабрика, превращённая чьей-то извращённой фантазией в жилые дома, вновь затянула меня в своё кирпичное чрево. Спит ли охрана на входе или бдит, я проверять не стал, перелез через каменный забор. Корпус и подъезд искать не надо было — тот же, что и днём. Только этаж другой — на один ниже, но не под Франкенштейном, а в шахматном порядке.
Именно там обретался некто по фамилии Мозгов, как его отрекомендовала Викторина. Долго же я не мог вспомнить, кто это такой, пока в постели не осенило.
Объятия любимой женщины — самое эффективное место, чтоб разгадывать криминальные загадки. Тьфу! Ненавижу их всех…
Замок домофона я незатейливо раскурочил, так и попал внутрь. Поднялся на третий этаж, накинул на обе телекамеры по пакету и постучал ногой в стальную дверь.
Стучал настойчиво и непрерывно, чтоб до хозяина дошло.
— Вам кого? — наконец спросил он, так и не разглядев ничего на своём экране. — Я сейчас позвоню в охрану!
— Дуреквасов, открывай, это я!
Дуреквасов — была когда-то его фамилия, настоящая. Нетрудно догадаться, почему он её сменил на «Мозгов», но не только из-за неблагозвучности, мы ж понимаем.
— Что за Дуреквасов? — натурально возмутились по ту сторону двери.
— Не дури, Барабашка, — сказал я, старательно подделываясь под чужой голос. — Это Рудаков. Давай открывай, а то прикажу вынести твою броню вместе с тобой!
— Игорь Денисович? Так бы сразу и сказали.
Дверь приоткрылась…
Дуреквасов, ныне Мозгов, подвизался много лет назад дилером средней руки, торговал наркотой, был взят Рудаковым за задницу и стал ему стучать (куда деваться). Рудаков, разумеется, не вносил этот источник в списки своих агентов, иначе не дожил бы тот до Мозгова и до лофтовской хазы. Ну, таким макаром все нормальные опера поступали, берегли работающий на улице контингент даже от своих (тем более — от своих!). Кличку ему Игорь дал Барабашка — от слова «барабан», что на нашем сленге как раз и означало стукача. Я сам, как начальник Игоря, знал о его существовании, обязан был знать, источник-то ценный, однако видел этого человечка всего раз, абсолютно случайно (по недосмотру Рудакова) и то мельком. Потому и не смог вчера сразу его вспомнить. Да и годы Барабашку сильно изменили.
— Вы кто? — мгновенно струсил Дуреквасов-Мозгов, обнаружив меня вместо уважаемого Игоря Денисовича.
Я втолкнул его в квартиру и закрыл дверь.
— Я Ушаков, бывший командир Рудакова, и не ври, что не слышал обо мне.
— С-с-слышал.
— Семнадцать лет назад я умер, как ты тоже наверняка слышал, так что терять мне нечего, всё уже потеряно. — Я достал «макаров» и приставил к его голове. — Где семья?
— З-зачем?
— Свидетелей не люблю, нервируют.
— Н-на даче.
— Повезло, — удивился я. — Не мне, а им.
— Что вы хотите? — истерично спросил он, мучительно скашивая глаза на пистолет. — Квартира записана не на меня. Есть немного золота, камней и полсотни тысяч евро. Ну и по мелочи…
— Грабить мне тебя противно, — сказал я ему. — Даже не надейся откупиться. Мне нужна коллекция, которую вы с Игорем Денисовичем умыкнули у моего школьного друга выше этажом. Припоминаешь?
И тут он онемел…
Почти как я, когда Юля своей стеклянной метафорой нечаянно напомнила мне некое очевидное обстоятельство. Столько часов подряд, то забываясь, то снова всплывая, не давала мне покоя какая-то странность со списком украденной коллекции. Что за странность, поймать я не мог, чувствовал только, что она есть. И вот — барабанная дробь — озарение! Ещё по дороге в Тверь, описывая произошедшее, Рудаков назвал несколько пропавших экспонатов — просто для примера. Я их, конечно, специально не запоминал, но такие вещи в памяти фиксируются автоматически. Среди прочего Рудаков упомянул стилет из муранского стекла, которого в списке нет. Хотя артефакт редкий. Может, Игорь что-то перепутал, ляпнул от балды, и такого предмета не существует, по крайней мере в рамках собранных Франкенштейном ценностей?
По дороге я позвонил Мише. Он не спал (жаль, разбудить его было бы приятно). Я спросил, был ли у Франковского личный искусствовед, которому он полностью доверял. Оказалось, был. Тогда я попросил Мишу вызвонить, несмотря на поздний час, этого специалиста и задать единственный вопрос: показывал ли ему Франковский этот самый стилет? Миша слегка возбудился — тоже, видать, вспомнил слова Рудакова, на которые поначалу не обратил внимания, — и сделал всё в лучшем виде. Перезвонил через несколько минут. Оказалось, стилет-таки был, Радик раздобыл его совсем недавно и не успел эту вещь атрибутировать, потому, очевидно, и не торопился вносить в списки. Да, но тогда вопрос: откуда Рудаков знал про стилет?
Предположим, ему рассказала Вика, с которой (тоже предположительно) он состоит в близких отношениях. Но тогда почему он своею рукой не внёс этот экспонат в список пропавшего? Забыл? Следователь по особо важным — ЗАБЫЛ важную улицу? Не смешно.
Вот и получается, что в машине Рудаков банально проговорился. Отчего потом заметно нервничал.
Как только сообразил я про стеклянный стилет, так и прозрел будто. Косяком пошли мелочи, которые почему-то проходили мимо моего внимания. Тут же вспомнил про Дуреквасова, жившего в том же подъезде, что и Франкенштейн. А ведь из стукачей уйти непросто. Сорваться с крючка — суметь надо. То есть как бы Барабашка ни менял фамилию и место жительства, каким бы деловым и состоятельным ни заделался, он всё равно у Рудакова в кулаке.
А ещё — вопрос про папку с копиями дел. Он точно знал, что папка не утрачена, несмотря на все мои увёртки и прямое враньё. Сказал, что напавшая на нас с Ортисом шпана якобы дала показания, что папку эту в глаза не видела. Я уточнил у Миши (когда он отзвонился насчёт искусствоведа), присутствовал ли он на допросах тех бандюков, и, если присутствовал, о чём их спрашивал Рудаков. Миша присутствовал. Слышал каждое слово. Рудаков со шпаной не разговаривал, ему было не до того. Отлично, сказал я, тогда кому эти бандюки рассказали, что Арбуз им приказал изъять у нас папку с делом Франковского, но они не справились, и папка осталась у меня. Подобного разговора вообще не было, удивился Миша. А что, им и вправду такое приказали?