— А мне, по-твоему, лучше водки? — Она аккуратно налила себе в стопку.
— Это не моё дело.
— Правильно!
— По мне, лучше говорить, чем пить. Ты сюда давно переехала?
— Примерно с месяц. Маринка свинтила из Москвы, а я тогда решила на старой квартире устроить ремонт. Папа разрешил мне тут пожить, если, это… буду себя хорошо вести.
— А где дочь?
— На югах с друзьями. Лето и всё такое. Очень удобный момент для ремонта.
— Ты лучше о себе расскажи, пока не пришёл Рудаков. Это следак, ему вряд ли интересно.
— О себе? Выскочила замуж за первого попавшегося… — сказала она с вызовом, как будто эта информация что-то для меня значила (ничего не значила), и мне должно немедленно стать стыдно. — …коим оказался мой сокурсник Каганер. Я, если помнишь, поступила во Второй мед. Или ты этого не застал? Забыла, блин, когда там вас всех поубивали… Ты как хочешь, а я ещё выпью…
Наливает понемногу, но частит. Пытается от чего-то убежать, дура. Совесть мучает или просто спивается?
Льдова первым делом проверила дочь Франковского на причастность к преступлению. Выяснилось, что в пятницу днём Викторина уехала по путёвке выходного дня в Подмосковье, в один из пансионатов. Утром в день отъезда безвылазно сидела дома — это косвенно подтверждается тем, что квартиру в первой половине дня на сигнализацию не ставили. А вечером той же пятницы, когда отец остался в квартире один, всё и произошло. Её алиби проверили: пребывание в пансионате подтвердилось. Хотя бы с этой стороны я мог быть спокоен…
Она пьянела на глазах, что-то с этим надо было делать, иначе работа здесь грозила закончиться слишком быстро и глупо.
— Тебе правда интересно? Слушай дальше…
Её история была проста и не стоила даже короткого рассказа. После нашего с Мариком бегства она вышла замуж, будучи уже беременной, причём не от жениха. Некто Каганер подарил ей новую фамилию и удочерил родившуюся вскоре Марину. Недоучившись, она с первого курса ушла в декрет. Потом восстановилась. Молодая семья просуществовала недолго, муж-студент, не будь дураком, слинял (полагаю, не выдержав характера жены), ну вот, собственно, и всё.
— Чего ты катишь бочку на несчастного Каганера? — сказал я, то ли восстанавливая справедливость, то ли рассуждая вслух. — Биологический отец ребёнка слинял раньше твоего мужа. Небось, из гордости не сказала тогда ничего никому. Например, Радию. Он бы этого горе-папашу порезал на куски, зашил и в таком виде притащил в загс. Ребёнок-то чей был?
— Ничей. Меня изнасиловали, — ответила Вика спокойно и снова потянулась к водке.
Я отнял у неё бутылку:
— Подожди… Я не знал.
— Ну и не будем об этом, если не знал. Отдай.
— Уйду — отдам. Кто изнасиловал, ты запомнила? Лицо видела?
— Я же сказала, не хочу об этом говорить! — яростно выплеснула она.
— Ты же сильная деваха была, умела себя защитить. Что, я зря тебя тренировал?
— Я защищалась. Он был сильнее. Крупный, сильный самец. Ваши приёмчики — не против таких… Отдашь водку?
— Пока нет.
— И не надо, — махнула она рукой и пошла в гостиную. — У меня есть… у меня теперь всё есть…
«Всё» — это бар в гостиной, исполненный в виде глобуса. В дверце торчал ключ, забытый за ненадобностью, детей-то в квартире не водилось. Я широким шагом опередил её, закрыл бар, а ключ демонстративно положил в нагрудный карман жилета.
— Сделай паузу, милая. Всего пара вопросов.
— Взломаю дверцу, — предупредила она, ожесточённо озираясь. — Где-то у папы были инструменты… Блин, в кладовке, наверное… — Она двинулась прочь, пересекая широкие пространства квартиры. По пути подобрала со стола пачку сигарет и нервно закурила.
Пьяная женщина — это всегда противно, даже молодая. Но прошлая жизнь приучила меня работать с любыми, что под мухой, что под дозой.
— Найдёшь ломик, приходи, я здесь подожду, — крикнул я ей в спину…
О том, что дядя Серёжа, то бишь я, мог бы поделиться своей историей, её не колыхало: ни одного встречного вопроса! Зачем имитировал смерть, где прятался, что с Мариком… Наверное, отсутствие вопросов — не очень здоровый симптом. Но, по крайней мере, удобно для дела.
И ещё любопытно было бы посмотреть, как Радик реагирует на курящую дочь, особенно в те критические моменты, когда она заполняет дымом стерильное пространство домашнего музея… Да как реагирует? Ясно, как. Не мог он с этим мириться, физически не мог, значит, выгонял её куда-нибудь. На лестницу? Но там соседи могли возбухнуть. Да и Вика, похоже, часто курит: заканчивает с одной сигаретой, начинает другую… Что-то здесь не складывается, подумал я. Надо бы это покрутить…
…Бывший цех, а ныне лофт, впечатление, конечно, производил изрядное, особенно на деревенщину, вынырнувшую из прошлого тысячелетия. Огромная коробка с потолками под пять метров была обустроена практично, разнообразно и, полагаю, стильно, чтоб не беспокоиться насчёт мнения продвинутых посетителей. Зная ужасную лень Радика во всём, что касается быта, предположу, что он купил сей интерьер уже готовым, лишь подправил кое-что под нужны коллекционера.
Окна — почти от пола до потолка — тянулись стеклянной полосой с тонкими кирпичными перемычками, оставшимися от стены (стену, видимо, дополнительно пробивали) и открывали роскошный вид на Москву-реку. Ниоткуда не дуло, всё было герметично: стеклопакеты, ептыть. Вентиляцию обеспечивал воздуховод: короб тянулся вдоль стены под потолком, эта же система совмещала функцию отопления в холодное время, привычных батарей здесь не было. Пол с подогревом (выключатель располагался в пультовой, которую я приметил в одном из закутков) и частично покрыт ламинатом — в прихожей, на кухне и в гостиной. В остальных местах — плитка под мрамор.
Вместо обоев — отреставрированная кирпичная стена. Штукатурку, я полагаю, снимали специально, потом очищали кирпич… буржуи, тыщу раз ептыть.
И в качестве изюминки. От цеха — в торце корпуса — осталась старая чугунная лестница, круглая, винтовая, идущая снизу через все этажи до самого верха, до крыши. Выхода на улицу эта лестница не имела, внизу всё наглухо заделано (где была дверь, теперь стена), но на крышу выход есть — в виде неприметной будки с маленькой дверцей. Дверца, естественно, заперта, правда, обычным образом, без технических наворотов. И каждый из трёх торцевых лофтов имеет свой «чёрный ход» в это секретное место. В том числе лофт Радика.
Я вижу этот «чёрный ход», он в дальней стене, как раз куда отправилась Вика. Эксперты его осматривали: попытки взлома не было. Двери там укреплены не хуже, чем главный вход: бронированная сталь, два замка, механический сейфовый плюс кодовый. И сигнализация, конечно.
И окна, кстати, тоже под сигнализацией, с датчиками.
Что касается упомянутого воздуховода, то он защищён безупречно. В него лазил специальный человек, посланный педантичной Льдовой, всё проверил. Внутренние решётки на обоих выходах из квартиры оборудованы сигнализацией, горизонтальный короб соединён с вертикальным «воздушной уткой», мало того, Франкенштейн ещё подстраховался и подвесил внутри объемные извещатели. В общем, муха не пролетит.
А ещё Франкенштейн регулярно менял коды от замков. Правда, из-за подселившейся дочери временно приостановил эту практику, не доверяя женской памяти… Короче, не квартира, а крепость.
«Чёрная лестница» не давала мне покоя. Этот путь в квартиру был защищён не хуже остальных, однако ж… Удобное место для курильщика, которому хозяин не позволяет дымить дома. Правда, каждый раз надо преодолевать запоры…
Обстановка лофта меня не очень занимала. Было много бытовой техники (о назначении некоторых штуковин я мог только догадываться). Мебель — металл, кожа, стекло. Обтянутый кожей диван на никелированных металлических ножках. Низкий стол со столешницей из толстого стекла — с колёсиками, чтоб возить по квартире. Огромное количество светильников — с потолка свисали, на полу стояли, из стен торчали.
Если Радику это всё было в радость, то постарел мой товарищ…
И никаких книг. На прежней квартире они были, подбор там был ущербный, но хотя бы по истории, по искусству, по древностям, всякие каталоги… Не стал сюда перевозить.
Только коллекция.
Размещалась на стеллажах, сделанных на заказ. Блестящие латунные каркасы плюс стекло со всех четырёх сторон (наверное, чтобы кирпич был виден). Полки с подсветкой, а на отдельные предметы подсветка точечная. Подобные стеллажи по музейному называются витринами. В них держат ту часть коллекции, которой любуются. В квартире были и другие стеллажи — с толстыми непрозрачными стенками, массивные, залакированные конструкции. В них — те предметы, которые Франкенштейн не выставлял, с которыми работал.
По оценкам экспертов, многие экспонаты представляли музейную ценность. Ему неоднократно предлагали включить коллекцию в негосударственный музейный фонд страны, максимально повысив её статус, однако он всегда отказывался: не хотел никаких ограничений. Что ж, его право. Я отлично помню, с чего он начал своё собирательство, — с ритуальных и магических кукол. Старых, разумеется, никаких новоделов. В магию и другую мистическую чушь он не верил, но каким-то образом соломенные или тряпичные носители порчи и проклятий связывались в его голове с практикой патологоанатома.
Просто его призванием были трупы — во всех смыслах и видах.
Радика интересовали куклы, применяемые при ритуальных убийствах. Он изучал этнографию, ездил по разным местам — таинственным «местам силы». Рассказывал потом, посмеиваясь, услышанные байки и страшилки. Собирал сначала славянские куколки из верёвок, из травы, из пеньки, из лыка. Бывал на Западной Украине, в Белоруссии, в средней полосе России. Когда выяснилось, что западноевропейские ритуальные куклы очень дорогие, стал пропадать в Германии, в Европе… Вообще-то они все дорого стоят. Некоторые бутафоры пробиваются тем, что изготавливают такие куклы, — очень похожие на настоящие, которые можно кому-то «впарить», и только эксперт способен отличить туфту. Радик стал таким экспертом. Добавил в сферу своих интересов вуду, даосские куклы из древнего Китая, а также японские, а также друидские…