— Сергей Михайлович! — позвал он, сменив тон. — Вы сами всегда про себя говорили, мол, я дурак, но не идиот. Ну так следуйте своим же присказкам!
— Наоборот, — поправил я. — Идиот, но не дурак. Это в твоём случае логическая последовательность такая, как ты сказал.
— В каком смысле?
— Информацию с флэшки твоё высокородное «следствие» получило бы от меня и без угроз, стоило только проявить каплю терпения. Проблема в том, что Алла Льдова при жизни хранила эти наработки в тайне от всех, в том числе от начальства. Мне пришлось решать, имею ли я право делиться ими с тобой, и я принял решение в твою пользу, но тут ты открыл крышку своей помойки…
— Сергей Михайлович!
— Зря столько дерьма истратил, господин полковник юстиции. Но что сказано, то сказано. Ты получишь содержимое флэшки, да простит меня Аллочка.
— Подождите, не швыряйте трубку, — выпалил он, тонко почувствовав момент. — Напоминаю, я жду вас с копией дела Франковского. Со всеми-всеми документами…
Я нажал на кнопку «Завершить».
Снова позвонил Ортису.
— Витя, очень нужно, чтобы ты прямо сейчас переслал Рудакову всё, что хранилось на той флэшке в виде кулона. Всё, что ты мне распечатал. Это возможно?
— Как два факса об асфальт, — сказал он.
— Сделай, пожалуйста. И ещё. Если Рудаков будет тебя расспрашивать о наших с тобой хождениях и приключениях, ничего не скрывай, расскажи, как было. Напирай на то, что майор Брежнев распорядился выполнять мои указания, вот ты и выполнял.
— Что, вонь поползла? — усмехнулся он.
— Лёгкий запашок. Не переживай, выветрится к утру.
— А кто переживает?
И на том мои переговоры закончились.
Я вышел на набережную, поймал такси. Наличных денег было мало (не хватило бы даже с таксистом расплатиться), была только банковская карта от Марика, поэтому я сначала распорядился отвезти меня к ближайшему банкомату. Получив в руки солидную пачку чистяка, я обрёл финансовую уверенность, щедро забашлял водителю (он внезапно сделался неприятно угодливым) и повелел отвезти меня в магазин, где можно хорошо приодеться. Такси выгрузило меня возле ослепительного торгового центра и осталось ждать, а я отправился за покупками. Здесь было изобилие, здесь воплощались мечты капризных клиентов, по крайней мере, в отделах для мужчин. Я сменил на себе всё — буквально всё, — от белья и носков до костюма и обуви. То, в чём пришёл, оставил в одной из кабинок. К прежней одежде у меня больше не было доверия, спасибо Шпунтику, встряхнувшему мою паранойю. Я был в таких местах, где жизнью правит Будущее, а Будущему с его технологиями, как я успел убедиться, доверия нет и быть не может. Генеральское авто, президентский дворец… И там, и там — запросто можно подцепить микроскопическую заразу, с помощью которой кто-то начнёт хозяйничать в твоей жизни. Так что лучше перебдеть, чем недобдеть, как завещал нам великий Козьма Прутков. Сменить одежду — это элементарная предосторожность, необходимая мера после состоявшихся бесед. Вообще, я боюсь, после каждого такого визита придётся капитально переодеваться. А также менять машину, избавляя себя от досадных сюрпризов… Денег на это не напасёшься! Даже если у тебя сын — миллионер.
Паранойя дорого стоит, особенно если за тобой и вправду следят.
Главный сюрприз, как выяснилось, ждал меня дома.
Точнее, во дворике возле дома. Печально взглянув на тёмные окна квартиры, где жил бедолага Шпунтик, похищенный бандюками (по моей вине, из-за моего косяка), я уже направился было к противоположному подъезду, как со скамейки в крошечном скверике поднялась тёмная фигура.
— Митрич, постой!
Это был капитан Бодало, участковый из Навозца.
Нашёл меня! Вот ведь гений провинциального сыска… Хотя отчего ж провинциального? Саму столицу штурмом взял… Эк его зацепила моя внезапная трансформация из безобидного ветерана-дачника в крайне подозрительного субъекта с тёмным прошлым! Азартен, Парамоша…
— Я знаю, что ты не Митрич, — начал он ещё издали, — но так привычнее как-то. Я много о тебе выяснил, подполковник, и даже, наверное, виноватым себя чувствую, что не помог вчера, нехорошие вещи тебе наговорил сгоряча…
Вчера! Чёрт, а ведь и правда, мы с ним расстались только вчера… Капитан был в штатском, и ждал меня тут, похоже, долго, судя по тому, сколько сигарет валялось вокруг скамейки. Когда мы сблизились, я взял его за локоть и потащил подальше из двора, за соседний дом, в другой такой же скверик, очень надеясь, что чужие глаза не успели засечь наш контакт, а он всё не умолкал, продолжал объясняться, доказывая то ли мне, то ли себе, что не мог поступить иначе, не мог бросить в беде правильного мужика, друга и брата в одном лице, воевавшего с духами и чехами, что последним гадом был бы, если б не помог брату в этой новой, невидимой войне, о которой поначалу даже не догадывался, но о которой теперь знает всё…
Пафосный чудак.
Знал он, собственно, только моё прошлое — моё истинное прошлое. Без подробностей, но главное сумел выяснить — через каких-то своих знакомых в Главке. И про мою спецгруппу по борьбе с ОПГ, и про убийство моей семьи. И про то, что кто-то грохнул печально известного Босса, тоже вынюхал, без колебаний связав это дело со мной и зауважав по-настоящему. А что, хорошая чуйка у дядьки. Вернее, у «брата» — очень точное слово он для меня сыскал, для нас обоих, видевших в Чечне и высшее проявление души человеческой, и бездонную низость. (Вот и меня, блин, на пафос потянуло. Я-то вдобавок Афган прошёл, чем всегда вызывал у Бодало восторг и трепет.) Оказывается, служил он когда-то, как и я, горячим московским опером, а в Новый Озерец был сослан, типа, в ссылку — после стрёмной истории с несколькими трупами, когда он сорвался и превысил полномочия, если выражаться казённо…
— Хватит, — остановил я его. — Петя, всё ясно. Ты выяснил моё имя, нашёл квартиру. Давай по делу.
— Давай, Митрич… тьфу! Как тебя правильно называть-то?
— Сергей. Что Есенин, что Ушаков, без разницы. Можно также Михалыч.
— Принял. Я, Михалыч, прямо скажу — ты можешь меня прогнать, можешь взять в помощники, тебе решать, но приехать к тебе я был обязан.
— Бросил хозяйство?
— На хозяйстве остался Липатов, толковый офицер. Кое-чем мне обязан, согласился подменить меня без вопросов. (Ещё бы не толковый, подумал я. Липатов десять лет был участковым до Бодало.) Понимаешь, когда я вижу бандитов, таких наглых, что не скрываются, — суки поганые, хозяева земли русской… ну не знаю. Скрежетать зубами — мало. Свихнуться можно. Так что докладываю, товарищ подполковник! Сразу после твоего отъезда они прошлись по всей нашей маленькой Рублёвке, от шоссе до реки. Расспрашивали о тебе и о твоём сыне. Марика никто не видел, кроме соседей, да и то раз в полгода, а ты сам для всех был, как советский телевизор, серый и неинтересный. Тогда они заявились к твоей Валентине…
— Что с ней? — чуть не крикнул я, захолодев сердцем.
Не хватало ещё, чтобы по моей вине пострадала женщина, с которой я иногда коротал вечера и ночи; кто мне отпустит и этот грех?
— Нормально, нормально. Тоже допросили, но и только, разве что напугали бабу сильно. Она много про тебя знала?
— Дальше, — сказал я. — Не отвлекайся.
Ничего она про меня, конечно, не знала, простая баба Валентина, и даже в страшном сне не могло ей привидеться, к какому монстру иногда ныряла под одеяло. Прости лживого гада, добрая душа, подумал я, испытывая агромадное облегчение.
— Ты не думай, подполковник, я за этими молодчиками, как тень ходил. Готов был ко всему, патрон в стволе. Но обошлось без эксцессов. Они на меня внимания обращали не больше, чем на собаку бродячую. Это к слову, в оправдание, что ли… Бригад было две. Пока одна шастала по домам, вторая обыскивала твой участок, буквально перевернули всё, включая хату. Я потом наведался к тебе, посмотрел, понюхал. Похоже, ничего существенного не нашли.
— Там нечего искать, кроме укропа и петрушки, — сказал я.
А сам подумал: кессон, получается, цел.
Не заметили мой тайник, не раскопали! Авось, и пригодится, если сильно припрёт…
Бодало между тем закончил с Озерцом и принялся докладывать про свои изыскания в Твери и в Москве. Оказалось, он изрядно подсуетился, прежде чем заявиться ко мне в гости. Например, нашёл почтовое отделение, из которого была отправлена телеграмма про похороны Франкенштейна. И, поскольку телеграммы нынче большая редкость, а с момента отправления прошло всего два дня, то пожилая приёмщица вспомнила того господина. Высокий, импозантный мужчина за пятьдесят, в стильном плаще и шляпе. Покидая почту, сказал работающим бабушкам с этаким чёрным смешком: «Живите!», — вместо «до свиданья» или «пока-пока». Разве забудешь такого посетителя?
Вот так-так! Я мысленно присвистнул. Про кого там Миша Брежнев рассказывал, дескать, фишка у него есть — вместо прощания желать человеку: «Живи»? Про Рефери он это рассказывал. Что же получается, главарь ОПГ лично давал мне телеграмму? Ножками сходил на почту, чтоб вызвать меня из небытия? Ему что, приятно было это делать? Извращённое удовольствие получал от процесса? Встретимся — спрошу…
Но теперь уж точно не осталось сомнений в том, что у Рефери ко мне жгучий личный интерес. Этой телеграммой поставлен восклицательный знак. А я, сколько ни тужься, всё не могу вспомнить, — ну не могу!!! — кому ж я в прошлом так на мозоль наступил? Даже предположений нет — бля, бля, бля…
Сделал Бодало и второе ошеломляющее открытие, ещё в Твери. Через своих знакомых в ГАИ получил доступ к записям дорожных камер и нашёл, как с территории областной клинической больницы выезжает мотоциклист с пассажиркой. Оба в шлемах, но на заднем сиденье была Марина, это очевидно. Далее мой ретивый капитан сумел проследить их путь и выяснил, что в районе перекрёстка Туполева и Маяковского пассажирка пересела с мотика в автомобиль, сняв при этом шлем и открыв личико. Бодало даже фотки припас, чтобы я убедился — она! Кто сидел за рулём машины (а также мотоцикла), капитану установить не удалось, «пробитые» номера оказались фальшивкой, а сквозь лобовое стекло отчётливо виден был только опущенный противосолнечный козырёк. Зато я отлично знал это авто и мог бы отличить его из сотни подобных.