— Ладно, убедил. Насколько свободно мы можем общаться при твоей даме?
— Не дама, а барышня. (В сторону). Тут о тебе спрашивают, золотце… У барышни наивысший допуск, под мою ответственность. Я вас обязательно познакомлю.
— Тогда вопрос: что за кент у тебя в Москве? Доверяешь ему?
— Скорее, доверяю, чем нет. Я ему, так вышло, когда-то спас жизнь. А ещё он мотал срок, дважды. Квалифицированный «медвежатник». Первый раз засыпался очень давно, я даже не знаю, чего и как там было. А пять лет назад — статья сто пятьдесят восемь, часть три.
— Кража… Чего спёр?
— Тачку угнал. «Медвежатник» сел за угон, обосраться от смеха. Дали трюльник принудительных. Но ты не о том. Слежку он чует, почти как ты, его жизнь научила.
— Ну, прямо почти.
— Ну не совсем, конечно, у тебя верхнее чутьё, у него нижнее, зато очень развитое.
— Что за история со спасением жизни?
— Давай не по телефону.
— Не на бумаге, не по телефону… При этом ты ссылаешь меня обратно в деревню.
— Не ворчи, папуля. Кстати, с тем «медвежатником» вы вроде бы знакомы.
— И кто это?
— Пусть будет сюрприз, не хочу портить.
— Стервец… Адрес свой говори, куда мне ехать.
— Лучше эсэмэской. Лови.
— Поймал… Каким образом твой кент сообщил тебе про нашу квартиру? И заодно сосед — про дачу? По телефону, что ли?
— Зачем? Есть интернет, а в нём меня не поймать. Может, ты отпустишь нас, и мы дальше покатим?
— Последний вопрос: откуда бланк паспорта?
— Из нашего УФМС, откуда ещё. Я имею в виду из тверского.
— Они все под строгим учётом.
— Учёт строгий, зато девушки ласковые и с липкими руками. Вернее, одна такая — ух, милашка.
— Сейчас не девяностые, запросто мог спалиться.
— Ты параноик, тебе говорили?
— Много раз. А что с водительским удостоверением?
— Папа, ты будто не из Системы! Деньги — товар, товар — деньги.
— Это всё до первой серьёзной проверки.
— Да, с Есениным ты круто развернул. А это… ну, на первое время, потом сам подумаешь, как оживить персонажа.
— Кстати, про деньги и товар. Откуда у тебя столько — на машину, на квартиру в Москве?
— Извини, но источники моих доходов — моё личное дело. Это называется прайвисити.
— Удобная отмаза. Перед барышней красуешься?
— Она сама кого хочешь раскрасует. Когтями. Папуля, кажется, последний вопрос уже был, причём трижды?
— Давайте, ребятки. Скучной вам дороги…
Сброс и тишина.
Некоторое время я просто стою и улыбаюсь. Обстановка постепенно прояснилась, дела устаканились, пусть и хватало ещё странностей. Как бы я сейчас ни ворчал на сына, все последние часы я только и думал о нём, об этом единственном реальном человеке, оставшемся в моей нелепой старости. Всё прочее — иллюзия. Наглая слежка, жестокие убийства друзей… ничто, пустота.
Со всем прочим я могу справиться. С исчезновением Марика — нет.
Покидаю «однушку», затем, не задерживаясь, — к гаражам на Старицкое шоссе. Там, в одном из кооперативных боксов ждала своего часа моя «шестёрка». Классика, жемчужина «раньших времён». Честное железо, чистокровный седан.
Думал, придётся подкачивать колёса, всё-таки полгода я к своей ласточке не заглядывал… Не пришлось. Масло и тосол в норме, аккумулятор заменён на новый. Марик побеспокоился, подготовил папе машину.
Что дальше?
«В Москву, в Москву, в Москву!» — завещал нам великий Чехов.
Прощай, уютная глубинка, прощай, милый моему сердцу Навозец, думаю я, выезжая на федеральную трассу. Мысленно машу рукой, уверенный, что никогда больше в этих краях не появлюсь…
Уму непостижимо, как иногда неглупые с виду люди ошибаются!
Миссия выполнена. Передислокация
Вводная 2. Сентябрь 2000
Ему рассказали всё, что на данный момент известно, его отговаривали, ссылаясь на подписанные протоколы экспертиз, его буквально умоляли: не ходи, не ходи, не ходи. В самом деле, на что там можно смотреть, если оба тела опознаны со стопроцентной вероятностью? Если против ДНК-анализа не попрёшь?
Его и сейчас отговаривают; озабоченный друг детства шагает рядом, сотрясая воздух ненужными словами.
Он идёт — с бутылкой водки в руке. Бутылка открыта и на треть пуста. Отпивает по пути, не скрываясь, после чего входит известный комплекс зданий, что в Котляково, — в Бюро судебно-медицинской экспертизы.
Танатологические отделение, номер… номер… какой-то номер, да. Но важно ли, какой? Его ведут, куда он просил, а морг — это и есть морг, как ты его ни пронумеруй.
Слово «номер» болезненно рифмуется с «помер» и отзывается в мозгу нестихающим гулом.
Тела выкачены из холодильника и помещены в отдельную комнату, как требует закон при опознаниях, вот только понятых за ненадобностью нет, здесь только свои, поскольку это не опознание, а прощание.
«Тела́» рифмуются с «умерла»…
Жена. Младший сын.
Двенадцатилетнего мальчика убили первым, чтоб мать видела и знала… впрочем, ещё раньше — на глазах сына — её насиловали. Вытащили из дома на дорогу — там и распнули в окружении дачных домиков. Всё это происходило на территории одного из коттеджных посёлков близ Истринского водохранилища. По описаниям соседей-свидетелей было ясно, что насильник, с большой вероятностью, некто Арбуз, бандит и головорез. Лицо было закрыто, но экземпляр уж больно фактурный. Он и руководил нападением.
Головорез — не фигура речи, к сожалению. Если бы.
Вообще, всех гостей описали в деталях, так что, хоть и прятали они свои морды, сомневаться не приходилось: развлекаться приезжали достойные представители так называемой «банды чемпионов», главарём в которой — Бассурманов, кличка Босс. Главарь, разумеется, лично не появлялся, зачем? А стая на что?
Да они, собственно, и не возражали против свидетелей, никого больше не тронули. Типа, смотрите, кому интересно, и другим передайте.
Ребёнка зарезали напоказ и бросили на месте. Обесчещенную и обезумевшую женщину забрали с собой — тогда ещё живую. Обнаружили её послезавтра — почему-то в Ленобласти, на территории бывшей спортбазы в Сертолово, влачившей жалкое существование. В бездействующем, захламлённом спортзале. По частям. Туловище с ногами (самый большой фрагмент) просто лежало на матах, сложенных штабелем, отпиленные руки с раздробленными кистями были прибиты к деревянному табло. А голова нашлась не сразу. Её замотали в порванную сетку гандбольных ворот, сами же ворота были когда-то оттащены в кладовку и там потихоньку гнили.
Почему спортбаза, почему ворота?
Жертва по молодости играла в гандбол, причём на самом высоком уровне, даже попадала на пике карьеры в сборную России.
По всему выходило — месть. Но кому, непосредственно жертве? Или её мужу, бредущему сейчас к ней на встречу, на последнюю встречу? Он не размышляет над такими вещами, просто двигает ногами. О чём размышлять, когда решение принято. Попрощаться — и…
Какое счастье, какое сверхъестественное везение, что старший сын живёт в общаге! Семнадцать лет парню, первокурсник, а учебный год две недели как начался. Если б ещё и первенец оказался на даче, вот тогда решать было бы нечего.
Что решать, когда патрон в стволе, ствол во рту, вокруг абсолютная тьма, и душа жаждет хоть какой-нибудь вспышки. А так — цель намечена, задача поставлена, принять к исполнению.
Он отхлёбывает из бутылки…
Потом движение прекращается. В комнате — трое живых и двое мёртвых. Плюс посетитель непонятно в каком статусе, то ли живой, то ли ещё нет. У живых — чужие, окаменевшие лица, хотя ещё вчера это были боевые товарищи, прикрывавшие ему спину, а он был их командиром, их гранитной стеной и маяком в ночи.
— Твои — вот, — чужим голосом сообщает друг-эксперт, показывая на каталки.
Всё чужое, всё лишнее — лица, вздохи, запахи. Сконцентрированное в воздухе острое сочувствие. Чужие руки приподнимают простыню. Всё лишнее, кроме… кроме…
Да, это она.
Неужели муж на что-то надеялся?
Женщину собрали в одно целое, то ли временно, ради этого визита, то ли насовсем: и голова, и прочие части тела здесь же, на положенных местах.
На положенных…
— Открой целиком, — командует посетитель.
Эксперт подчиняется без единого возражения. Туловище зашито крупной нитью («от зобка до лобка», как шутят патологоанатомы), вскрытие уже произведено. На животе — черный знак, стилизованная буква «Д».
— «Динамо», — подсказывает верный зам. — Спортклуб.
Как будто и без подсказки не ясно. Спортивные успехи, достигаемые представителями МВД, никогда не давали бандитам покоя.
— Рисовали, похоже, паяльной лампой, — добавляет другой опер. — Паяльная лампа, кисти раздроблены… Походу — пытали. Суки.
— Она в «Динамо» не играла, — словно бы удивляется муж. — В «Луче», но очень давно.
Он задерживается взглядом на обнажённом теле перед собой, откровенно любуясь. В последний раз. Его жену красавицей никак не назовёшь: длиннющая, жилистая, плоская, с развитым плечевым поясом, в общем, типичная гандболистка. Мячики швыряла со снайперской точностью и убойной силой, что справа, что слева (может, за это и лишилась обеих рук?). Но есть, есть в таких вроде бы неказистых особах своеобразная прелесть! И есть, слава богу, достойные их мужчины, понимающие эту прелесть и способные выдержать их неуёмную страсть…
Он подходит ко второй каталке. Простыню снимает самостоятельно.
Слышен отчётливый всхлип. Нет, это вовсе не отец убитого мальчика дал слабину, просто среди соратников, пришедших его поддержать, затесалась леди. Если точнее, Железная Леди, прозванная так за жесткость в делах. А тут не выдержала.
Он целует сына в ледяной лоб, после чего роняет в воздух:
— Когда их отдадут?
— Пока неизвестно.
И тогда он широким жестом прикладывается к бутылке, после чего, не оборачиваясь, шагает к выходу.
— Вас подвезти? — крутится под ногами встревоженный зам. — Я на своей.
Качнувшись, шеф хватается за косяк. Подчинённые переглядываются. Командира мотает и заносит, как в шторм. Когда из бутылки