Доци устроился поудобнее в мягком кресле, расслабился и даже голову уронил на грудь. Пока солдат говорил, он думал о том, что бы такое ему ответить. Парень он, конечно, наблюдательный, многое замечает. Видимо, чувствует себя одиноким, поэтому думает много. И не только думает, но и пытается добраться до сути явлений.
— А о себе самом ты что мыслишь? — спросил Доци.
— Не знаю... Хотелось бы стать настоящим человеком, научиться понимать людей и быть понятым...
— С тобой нелегко спорить, — начал Доци. — Нелегко, потому что ты во многом безусловно прав. Когда я сталкиваюсь с такими типами, как Чонгар и ему подобные, которые давно превратились в потребителей, я не могу не согласиться с тобой. К тому же в руках этих людей, к сожалению, иногда бывает сосредоточена власть, и тогда они представляют большую опасность для окружающих. Но в нашем обществе много по-настоящему честных людей, бескорыстных тружеников, борцов за светлые идеалы. Они напоминают мне горную форель, для которой борьба — суть ее существования. Она всегда плывет против течения, часто гибнет, разбиваясь о скалы, но неуклонно пробивается вперед, только вперед...
И у нас в школе есть такие люди — например, Марика. Я вижу, насколько опасен путь, который она для себя выбрала, но не отговариваю ее, потому что она права. Вообще, в нашем обществе молодежь — это огромная сила. Ей, безусловно, принадлежит будущее. Лет этак через двадцать вы сами станете руководителями страны и будете определять ее судьбы. Но не следует забывать о том, что эти юноши и девушки, честные, умные, целеустремленные, являются продуктом социалистического общества, которое в настоящее время формирует их взгляды. Особенность же нашего, социалистического общества как раз в том и заключается, что, несмотря на наличие чонгаров, армия честных, порядочных людей с каждым днем множится. Это тоже примета нового времени. Так что ты не прав, когда утверждаешь, что люди не меняются, они меняются, но, к сожалению, слишком медленно и потому не всегда эти перемены сразу видны. — Утомившись от столь длинной речи, Доци откинулся назад, на мгновение закрыл глаза, а затем взял в руки бокал.
— Ваше здоровье, товарищ Доци, — уважительно произнес Эндре.
Они выпили. Директор поставил бокал на стол, посмотрел на него и задумчиво сказал:
— Мне неизвестны твои намерения относительно Марики, ведь я тебя совсем не знаю, но кажется, ты парень порядочный. Марика любит тебя. Может, конечно, и не следовало бы говорить тебе об этом, но мне хочется предостеречь тебя: смотри не злоупотребляй ее доверием. Она хорошая девушка и заслуживает уважения. Если тебе нужна только женщина, а не друг, поищи себе такую в другом месте...
Разговор с директором школы взволновал Эндре. Он шел по улице, углубившись в свои мысли, не замечая, что шагает прямо по лужам, а на ботинки уже налип толстый слой грязи. Начало смеркаться. Линию холмов, которая так хорошо просматривалась в ясную погоду, скрыли низко плывущие по небу, тяжелые облака. Улицы были почти безлюдны, лишь кое-где в окнах горел неяркий свет.
Эндре свернул наугад в какую-то улочку, которая взбиралась наверх и, как ему показалось, должна была привести его к ельнику, тому, что рос возле домика Марики. Пройдя немного, юноша заметил на противоположной стороне улочки скромную корчму. Он остановился и осмотрелся. Домики были ему незнакомы, да и корчмы этой он что-то не помнил.
Эндре понял, что заблудился. За воротник скатывались дождевые капли, он основательно вымок и потому решил войти в корчму, обсушиться, выпить чашку горячего кофе, а уж затем спросить у кого-нибудь дорогу.
В полутемном помещении он сразу же заметил капитана Шарди, который сидел за столиком в обществе двух мужчин, по виду рабочих. Кроме них, в маленькой корчме никого не было. Эндре отдал честь и подошел к стойке. Корчмарь, мужчина лет сорока с угрюмым лицом и блестящей лысиной, кивнул в знак приветствия и взглянул на него вопрошающе. Эндре заказал чашку кофе и не стал ни о чем у него спрашивать. «Сам как-нибудь найду дорогу», — решил он.
Корчмарь включил электрический свет, и в помещении стало уютнее. Выпив кофе, Эндре принялся размышлять, почему у хозяина такая озабоченная физиономия, и вдруг одной лишь спиной почувствовал, что сидевшие сзади говорят о нем. Он хотел было оглянуться, но непонятное ощущение, похожее на страх, удержало его, и Эндре понял, что нужно поскорее покинуть это заведение. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он кивнул хозяину и направился к двери, но неожиданно услышал голос капитана Шарди:
— Варьяш!
— Слушаюсь, — тихо отозвался он.
Шарди жестом подозвал его к себе и показал на свободный стул:
— Садитесь...
— Товарищ капитан, докладываю, что...
— Я сказал, садитесь...
Эндре повиновался. Двое мужчин, сидевших за одним столиком с Шарди, по очереди представились. Тот, что с короткой прической и аккуратно подстриженными черными усиками, оказался механизатором из МТС Матьяшем Геребеном, старшим лейтенантом запаса, а другой, с уже обозначившейся лысиной, вытянутым лицом, голубыми глазами и толстой мускулистой шеей, — электриком с почты Виктором Хайде.
— Четыре рома! — голосом, не терпящим возражений, сделал заказ Шарди. Раскрасневшееся лицо капитана и лихорадочный блеск его глаз свидетельствовали о том, что он уже неоднократно прикладывался к рюмке.
— Не много ли будет, Пишта? — добродушно спросил усатый Геребен.
— Не твое дело, дружище, — оборвал его Шарди, — я плачу. Ведь у нас, военных, денег куры не клюют. Скоро мы будем получать столько же, сколько получает хороший дамский парикмахер или официант... — съехидничал он.
Мрачный корчмарь принес и поставил на стол четыре рюмки рома и с таким же мрачным видом вернулся на свое место.
— Ну, как говорится, поехали... — Шарди выпил ром, скорчив при этом жуткую гримасу. — Говорят, что твой папаша вчера больно хорошо выступал.
— Не знаю, я на конференции не был, — осторожно ответил Эндре, еще не понимая, на что намекает капитан.
— Не был на конференции?
— Не был.
На лице Шарди появилась хитрая усмешка.
— Говорят, там пир шел горой, а, Виктор?
Молодой человек недоуменно пожал плечами:
— Откуда мне знать? Говорят, правда, что писателя до машины на руках тащили: уж больно хорош был.
— А ты что, никогда не напивался, что ли? — спросил Геребен капитана. — Что в этом удивительного?
— Но я не писатель, черт возьми!
— А писателю, значит, выпить нельзя? Он ведь тоже человек. — Геребен посмотрел на Эндре: — Разве не так?
— Так-то оно так, дружище, — ответил Шарди, — только я ненавижу людей, которые на словах ратуют за трезвость, а сами напиваются до потери сознания... — Он жестом приказал корчмарю принести еще четыре рюмки рома. — Уж если ты писатель, да еще порядочный человек, не появляйся в таком виде на балу.
— Никакого бала не было, — заметил Эндре.
— Не было? Ты же говорил, что не был на вечере.
— Нет, некоторое время я там побыл, а потом ушел.
— Так ты видел своего папашу или не видел?
Дождавшись, пока корчмарь поставит рюмки на стол, Эндре тихо спросил:
— Товарищ капитан, уж не хотите ли вы, чтобы я плохо говорил о своем отце?
— Постой-постой, ничего я от тебя не хочу. Отца ты, конечно, не продашь, а вот беднягу Бегьеша продал, испортил ему жизнь. Знаешь, рядовой Варьяш, перевелся бы ты лучше в другую часть...
— Кто такой Бегьеш? — поинтересовался Геребен.
— Младший сержант, замечательный парень, земляк мой. А жизнь ему изуродовали только потому, что он не захотел делать поблажек рядовому Варьяшу. Вот за это его и решили убрать. Тем, что сидят наверху, все дозволено. Для них законы не писаны. Они, как хотят, так и поступают. Бегьеш этой осенью должен был держать экзамены в офицерское училище, но теперь наверняка провалится, поскольку Эндре Варьяш донес на него...
— Ни на кого я не доносил! Я этим не занимаюсь!..
— Не ври...
— Товарищ капитан, я не имею обыкновения лгать. Разрешите идти?
— Не разрешаю.
— Я в отпуске.
— Все равно не разрешаю.
— Вы не имеете права задерживать меня.
— Не имею права?!
— Пишта, ну чего ты задираешься? — примирительным тоном произнес Геребен и взял офицера за руку. — Если парень не хочет сидеть с нами, пусть идет.
— Эти папенькины сынки еще будут указывать мне на мои права!
Эндре решительно встал.
— Сесть!
— Я пойду: у меня дела.
— Послушайте, рядовой Варьяш, Бегьеша вы убрали с пути, но со мной вам это не удастся... Не позволю!.. А теперь можете идти к своему папаше жаловаться... можете доносить на меня...
Эндре хотел было ответить, но Геребен сделал ему знак, чтобы он уходил.
Юноша подошел к хозяину, положил перед ним двадцать форинтов и сказал:
— С меня за два рома.
В тот же миг Шарди вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной, подбежал к стойке и закричал:
— За ром плачу я!
— За меня платить не надо, — твердо проговорил Эндре, глядя сверху вниз на невысокого офицера.
— Уж вы решите, кто из вас будет платить, а потом скажете мне, — проворчал корчмарь, внимательно наблюдая за происходящим.
— Вот моя двадцатка, — повторил Эндре и повернулся кругом.
— Не смейте меня позорить, Варьяш! — выкрикнул Шарди. — Слышите, вы, черт бы вас побрал! — И он раздраженно хлопнул рукой по купюре.
Но Эндре уже не слышал его — он вышел, хлопнув дверью. А Шарди, сознавая, что попал в довольно смешное положение, в ярости заскрипел зубами и злобно прошептал:
— Ну, ты меня еще вспомнишь...
Эндре застал Марику дома. Она сушила одежду перед изразцовой печкой и выглядела очень усталой. Они молча обнялись и поцеловались. Эндре прильнул к Марике так, словно искал у нее защиты, и она почувствовала, как он дрожит.
— Я уже не верила, что мы встретимся, — обрадованно зашептала она. — Так плохо было без тебя... А я даже не знала, где тебя искать...