Через несколько минут, замирая, когда волк отрывался и издавал свой знаменитый рык, и по шажку перемещаясь, когда тот продолжал жрать, Гор с Арной сместились вокруг центра поляны достаточно, что бы увидеть больше. Странный кусок металла, покрытый пузырящейся кровью, торчал из живота мужчины. Волк слизывал кровь и пытался жадно грызть металл, одновременно пытаясь вырвать его из мёртвого мужчины. Получалось у зверя только что–то одно, и волк предпочитал больше облизывать слегка шипящую и пузырящуюся на открытом воздухе кровь, изредка прикусывая металлический стержень, торчащий из живота мужчины. Даже с такого расстояния, Гор видел на поверхности металла отметины зубов волка. Глубокие. Много. Третий уровень всё–таки. Волк четвёртого уровня перекусил бы металлический стержень одним махом, вообще не напрягаясь. Так говорил Марх'уН. Клыки изменённого зверя третьего же уровня, и сейчас Гор видел доказательства того, во что раньше не верил, тоже были прочнее, чем металл.
Гор не мог понять происходящее. Что же это за металл такой, раз на нём пузырится кровь? Ведь простой человек и его кровь для волка что трава. Не сильно питательнее. Значит, всё дело в металле?
Но что же это за металл тогда? Любой изменённый металл зверю ниже десятого уровня не по зубам, а тут отчётливо видны следы укусов. Обычное же железо — для любого изменённого зверя не интересно. Происходящее перед глазами пугало и завораживало. Зверь вёл себя необычно.
Именно поэтому, понял Гор, они ещё живы. И запас удачи постепенно заканчивался, так как волк начинал волноваться, его уши всё чаще и чаще замирали в одном направлении, и он пытался разгрызть кусок металла всё более остервенело.
близилась Схватка!
Попытку Гора сбежать самым предательским образом остановила его Арна'эНн. Гор не ожидал, что её мягкая и тёплая ладонь, которую он привык почти постоянно ощущать на своей руке, станет твёрже камня и голос, который он слышит всего несколько раз в сезон, её мягкий и тихий голос, ледяным ознобом продерёт его до самых пяток:
— Это Чистый, Гор! И он жив!
Глава 3
Сознание включилось мгновенно. Вот только что меня не было. И вот я уже есть. Медленно открыл глаза и увидел бескрайнее синее небо, настолько глубокое, что закружилась голова. Редкие белые облачка. Солнца не видно. Наверное, оно выше, чем я могу видеть.
Закрыл глаза, чтобы не видеть эту бескрайнюю синь, ожидая, когда головокружение пройдёт. Пока ждал, осознал, что у меня болит живот. Болит тянущей тупой болью, как будто мне снова порезали кишки и я уже третий день валяюсь в лазарете, мне нельзя есть, а пить можно только какую–то бурду, от которой страшно хочется жрать и чешется живот. Который и так болит тянущей тупой болью.
Как сейчас. И головокружение не проходило.
С медленно возвращающейся чувствительностью стали появляться новые, ранее незамеченные моменты. Первым появились звуки. Рядом кто–то что–то жрал. И при этом рычал, чавкал и скулил. Неужели Толстый совсем оскотинел?
Толстый? При чём тут Толстый? Он же меня убил! Но я живой?
Мысли медленно переваливались, и каждая последующая давала немного времени предыдущей, прежде чем выпнуть её из моей головы. Соображалось очень плохо. Ещё и это тупое чавканье.
Захотелось крикнуть, что бы жрал потише, но не смог. Воздуха не хватало, рот не открывался, сил пошевелиться не было. Или всё–таки не живой? Умираю?
Чавканье на секунду затихло, сменившись низким утробным рычанием. Ох, настолько Толстый оскотинеть не мог. Он и букву «р» не выговаривает, куда ему рычать.
А следом за рычанием, как ударной волной, меня накрыл рёв. Мощный, хозяйский, требовательный. И рычание на его фоне почти терялось.
Почему то мне подумалось, что то, что вот сейчас ревело, оно очень крупное. А то, что рычит — помельче. И сейчас они будут драться. А я не увижу, так как голову повернуть не могу, сил никаких нет.
Вижу только бескрайнее синее небо, и верхушки непропорционально здоровенных ёлок. Или не ёлок. Я плохо разбираюсь в хвойных породах деревьев. Но таких ёлок я ещё точно не видел. Здоровенные, заразы! Или это у меня зрение ещё не вернулось в норму?
Постепенно проявилось обоняние. Вокруг пахло свежескошенной травой, зверем и грибами. Запах на мгновение заставил меня вспомнить нашего сторожа, однорукого Василь Палыча, водившего немногих из нас, кто относился к нему с уважением, и кого он называл «не совсем пропащими шакалятами», в ближайший лес и показывал какие грибы можно собирать, а какие нет. И объяснял, почему. В том лесу слабо пахло травой, почти не пахло зверем, но очень сильно пахло грибами.
Сейчас же сильнее всего пахло зверем. Запах усиливался, проникал, кажется, везде и становился невыносимым. Я вдыхал его настолько концентрированным, что казалось, пахли уже мои кишки.
Повторно заревел тот зверь, что покрупнее, а потом началась свалка. Рык, хруст, глухие удары. Немного потемнело небо.
А потом меня куда–то потащило. Голову я повернуть не мог, и увидеть то, что меня тащило тоже, но это точно был не тот, что рычал, его я слышал с другой стороны и не тот, что покрупнее. Он, судя по звукам, бился с рычавшим.
Тащило рывками, как будто кто–то из мелких детдомовцев. Сил нормально помочь нет, а бросить — нельзя. И воспиталок позвать — тоже нельзя. Правильный пацан тащит, похоже. Или девчонка.
Пока тащили меня, прислушивался к свалке. Звуки то на короткое время прекращались, то начинались с новой силой. Периодически раздавались громкие хлопки, как обычно бьют маги воздуха своими тренировочными хлыстами. И с каждым таким хлопком рёв крупного зверя только увеличивался. Не нравилось ему получать.
Так же, с каждым хлопком сила рывков, которыми меня тащили по траве, тоже росла. Стало слышно хриплое дыхание. Без рыков и рычания. Может и не с целью сожрать тащит.
Постепенно возвращалась чувствительность к рукам. Начали покалывать кончики пальцев. Может, и не умру?
Тошнота резко усилилась и сознание попыталось меня покинуть. Двигаться я не мог, соображал с трудом, но технику малой медитации мог запустить даже в таком состоянии. Наследие Василь Палыча, сторожа из моего, судя по всему, уже бывшего детдома.
Наверное, единственный человек, который ко мне хорошо там относился — это был он. Классный дед оказался. Когда банда Толстого первый раз загнала меня к нему в коморку, я думал что он меня там и убьёт. Ведь постоянно кричал на нас, шакалят и недомерков, и грозился пришибить. А что ему оставалось? Инвалиду, со сгоревшим источником и кучей уродливых шрамов и травм. С тех пор я часто бывал у него в коморке, попивая чай с сахаром и грызя каменные пряники. Заодно и выслушивая мудрые наставления деда Василя. Ведь все знали, что под сладкий чай с пряником можно выслушивать всё, что угодно, и будет это что угодно — самой великой мудростью.
— Если не знаешь что делать, — своим сухим и скрипучим голосом вещал Василь Палыч, — делай медитацию. Никогда ещё медитация никому не навредила, в отличие от вырвавшихся не вовремя слов или необдуманных поступков. Медитация, недомерок, она на пользу всегда! Она держит закрытым твой рот вон не хуже пряника, она не даёт тебе реагировать рефлекторно и она тебя тренирует. Даже на чуть — но ты становишься сильнее. Поэтому, недомерок, если не знаешь что делать, да даже если думаешь, что знаешь, всё едино — делай медитацию!
Я тогда не все слова понимал в речах старого сторожа, но пряник и сладкий чай творили чудеса — я запоминал всё, чтобы позже, став на месяц–год старше уточнить. Переспросить. Поспорить. Разобраться. И однажды пожаловаться, что меня никто не учит медитациям.
«Уроду нечего делать на занятиях для настоящих магов!» — с такими словами Толстый и его лизоблюды прогоняли меня от дверей огромного актового зала, перед занятиями по магии, которые проводились у всего потока в самом большом помещении детдома. Учителя — молчаливо поддерживали, а позже, когда я попытался отстоять свои права — при всех моих сверстниках пояснили — что я инвалид и мой источник — Очаг Души — мёртв и не вырабатывает ни крупицы энергии, поэтому мне нечего делать на занятиях вместе со всеми.
Тогда то, мне, заплаканному и размазывающему сопли по лицу, Василь Палыч и объяснил упрощённо, что мёртвый источник — это ещё не приговор, если первичные, ближние к источнику, каналы в норме и могут проводить энергию. Да, мне в будущем будет на порядок тяжелее, чем другим и до высшей магии я не дотянусь, но не источником единым. Можно черпать внешнюю энергию, загонять её в себя, преобразовывать и использовать. Это возможно. Просто эффективность этого процесса будет в разы слабее, чем генерация энергии своим собственным источником.
Внешняя энергия — вязка, тягуча и слишком противится поглощению. Её нельзя поглотить много и быстро, и хотя бы приблизиться к тем показателям генерации, которые выдают даже слабые источники. Поэтому, производимой нормальным источником энергии, всегда будет больше. Выходило, что я, хоть и не полный ноль, но и на единицу не тяну. Так, дай, высшие силы, если половинка. Но даже этого мне хватило, чтобы успокоиться, стиснуть зубы и вцепиться в то, что говорил, объяснял и чему учил меня старый сторож. И первым была техника малой медитации. Как раз такая, которая и была предназначена для забора энергии извне.
И теперь, спустя годы тренировок, я мог запускать эту технику в любом состоянии, и делал это в любую свободную минутку.
Заодно, как я уже неоднократно проверял, медитация позволяет удержать сознание от скатывания в чёрную бездну. Частые драки, многократные сотрясения мозга. Я знаю, о чём говорю.
Много часов, проведённых на больничной койке, чем–то нужно было занять. Книг мне не давали, посетителей не пускали, да и не ходил никто ко мне, опасно это было. Вот и освоил в совершенстве технику «Малой медитации».
Запускаешь циркуляцию энергии, создавая «разряжение» внутри Очага Души, и техника уже сама обеспечивает захват внешней энергии и доставку её внутрь источника, распределяет траекторию и наполнение потоков, не давая им угаснуть и остановиться, и заставляя энергию ускоряться на более податливых участках. Разрабатывая их и укрепляя.