Верность до смерти (3 сентября 2007г.)
В углу моей комнаты висит икона Спасителя с горящей перед ней лампадой. Я привык к ней и редко задумываюсь над тем, какое место икона занимает в моей жизни. Православное украшение интерьера, что-то привычное для молитвы, одна из обрядовых сторон Церкви, красота, наконец… Вот что значит икона для бытового сознания. Но за этими красками разверзаются бездны.
Приближается первая неделя Великого поста. Я готовлюсь к проповеди о торжестве иконопочитания, перебираю в памяти всё, что знаю о «богословии в красках». Две вещи вспоминаются ярче всего.
Средневековая Грузия. Маленькую христианскую страну постоянно терзают различные захватчики. Храбрые благоверные воины и мученики за Христа — самый многочисленный лик грузинских святых. Верность Христу буквально оплачивается кровью.
Очередной враг — царевич Джелаль-ад-Дин — захватывает Тбилиси. Он повелевает снять купол с кафедрального собора и усаживается на его верху. Внизу, у моста через Куру, поставлены иконы — те самые, перед которыми молились многие поколения горожан. Царевич повелевает жителям города подходить по одному и, плюнув на образ, живым перейти на другой берег. Возле икон стоят воины с обнажёнными мечами, и не согласных ждёт неминуемая смерть. Подходит первый человек. Крестится, склоняет голову и в последний раз целует знакомый образ. Острый меч мгновенно отсекает голову, и тело первого мученика бросают в реку. Подходит второй, происходит то же. Третий, четвёртый. Люди стоят в длинной очереди за смертью, трепещут, молятся, однако, крестясь, целуют иконы и, обезглавленные, падают в реку.
До позднего вечера шли ко Христу православные тбилисцы, омывались кровью и уходили в Небо. На иконы не плюнул никто. С удивлением смотрел Джелаль-ад-Дин на мучеников, которых он захватил, но не поработил.
Средневековая Япония. Европейские мореплаватели открывают для себя этот островной народ, и открывают для японцев европейскую цивилизацию. Гавани полны кораблей, чьи паруса украшены крестом. Диковинные товары наводняют страну. Проповедуется новая вера. Европейцы изучают японский язык, переводят на него Евангелие. Множество туземцев откликается на проповедь о Христе, принимает новую веру. Сёгуны (правители) благоприятствуют этому и даже позволяют совершать службы и молиться в своих замках. Но вскоре японцы чуют неладное. Успех католической миссии грозит колонизацией страны. Религия может послужить инструментом политики. К тому же наводнившие страну миссионеры не являют пример христианской жизни. Представители разных монашеских орденов враждуют друг с другом. Японцы принимают радикальное решение — они выгоняют всех европейцев и запрещают им впредь появляться на островах. Япония на долгие столетия сознательно изолирует себя от всего мира. Благодаря этому она избежит судьбы многих стран Индокитая и никогда не будет колонией. Но внутри страны остаётся много христиан-японцев. Что делать с ними? Их решают выявить и уничтожить.
Выявляют христиан особым способом.
Сёгунам ясно, что есть вещи, которые христианин не сделает ни при каких условиях. Например -не наступит на икону Христа. И вот вооружённые отряды объезжают страну и в каждой деревне предлагают людям одно и то же — попрать ногами образ Спасителя. Расчёт оказался верным. Верующие сразу обнаруживают себя категорическим отказом.
Их всех ждала мучительная смерть.
Для грузин и японцев, для греков и русских, для православных христиан любой национальности всегда было ясно, что Христос — не только Слово Отца, но и — Образ Бога невидимого. Чтить нужно не только Его Книгу, но и Его Образ. Икона не тождественна природе Изображаемого, но тождественна Его Личности.
В углу моей комнаты висит икона Спасителя с горящей перед ней лампадой. Я часто смотрю на этот образ и привык к нему. Но сегодня, вспоминая мучеников, я смотрю на икону как будто впервые — и вижу в ней святыню, за которую можно умереть.
«Небо! Небо!» (4 сентября 2007г.)
Как известно всем читавшим Священное Писание, еврейский народ очень связан с Египтом и его историей. Четыреста лет прожили потомки Иакова в этой стране. Туда бежал и оттуда возвращался в землю Израиля на руках Своей Матери Сын Божий. Новозаветная история также связана с Египтом через историю монашества и чудных подвигов, связанных с ним. Все это, конечно, не случайно. Несомненно, должны быть некие черты в культуре и религии Египта, которые сделали его таким значимым в священной истории. Ведь не зря именно Египет, а не Китай, не Индия, не ацтеки. Мне кажется, что отношение к смерти есть та главная черта, которая выделяет египтян из остального мира.
О египетских мумиях не слыхал только глухой или безумный. Мы с детства читаем и слышим о странных обычаях, царивших в этой стране. О том, как человека по смерти подвергали сложным ритуальным и медицинским манипуляциям с мыслью о том, что он воскреснет. Египетская антропология вообще очень сложна. Если сегодня человеку приходится доказывать, что у него есть душа и она бессмертна, то древнему, «дикому» египтянину в человеке виделось и бессмертие души, и отдельное существование имени, и многое такое, о чем мы и говорить не можем в силу скудости мысленных понятий. И вот в эту сложную и хитромудрую страну (не в Китай или Индию) Господь повел Свой народ и благословил там жить. Для меня очевидно, что религия Египта — это религия Воскресения, пусть в догадках и в смутных прозрениях, пусть в форме мифологии и языческих обрядов, но все-таки Воскресения. Тело — священно, тело вечно, и оно — мое. «Я не воплощусь ни в комара, ни в мамонта, и „лопух“ из меня не вырастет» (Базаров). Я воскресну в моей плоти, с которой вместе грешил или старался делать хорошее.
Наступившие пасхальные дни заставляют говорить о смысле жизни и о будущем Воскресении. Именно поэтому мы начали с Египта. Начали с того, что было очевидно древним язычникам и что сегодня закрыто непроницаемой завесой от миллионов «грамотных» людей, летающих на самолетах и имеющих счет в банке.
Такая светлая мысль — все воскреснут! Такое чудо — мы вечны! Даже если этого не хотим. Именно мы — и с душой, и с телом. Христианство истинное стоит в изумлении перед пустым Гробом Спасителя. Оно смотрит на Его аккуратно свернутые пелены, оно слушает странное слово Ангела: «Нет Его здесь. Он воскрес». И не смотря на свою завороженную скованность, оно несет эту радость во все концы Вселенной.
Сказанное касается Православия. Поскольку католицизм тоже стоит завороженный, но не у пустого Гроба, а у пещеры Рождества. На эту тему медитируют западные интеллектуалы и простые прихожане. «Бамбино Езус», Ребенок-Господь, Эммануил. Это главная тема католицизма — Бог на земле, Бог среди людей. Кто был на Западе или интересовался религиозной жизнью западных христиан, то знает, как много песен и стихов, ярмарок, аттракционов, проповедей посвящено Рождеству и как мало — Воскресению. Восточное же христианство (оно же — истинное) на Рождество смотрит как на ступень, этап. Пусть чудный, уникальный, превосходящий даже творение мира, но все-таки — этап. А вот Пасха — это венец. Это уже не обручение и не роспись в ЗАГСе, это брак Бога с человеками в его полноте. Царство Божие не будет сведено на землю, но земля и живущие на ней должны дорасти до Иерусалима Небесного, должны совершить восход от земли к небу, как некогда евреи совершили исход из Египта в Палестину. Здесь главное различие между Православием и Католицизмом. Католик хочет облечь Царство Божие в зримые формы, по возможности как можно более привычные. Православный же не ищет на земле Рая. На этой земле Христа распяли. Православный, радостен и светел, в день Пасхи вновь чувствует, что дом его не здесь, что есть иная жизнь, что мы пока в гостях и нашего нам еще не дали.
Митрополит Вениамин Федченков в одной из проповедей на Пасху вспоминал Колумба и его команду. Увидав на горизонте полоску суши, утомленные моряки заскакали, как дети, по палубе и закричали: «Земля! Земля!» Подобно им на Пасху православный христианин готов за плясать и запрыгать, восклицая: «Небо! Небо!» Если угодно, это похоже на слова известного певца: «Небо становится ближе».
В свете Воскресения и именно в нем (даже категоричнее — только в нем!) можно прощать обидчика, можно делиться не только лишним, но и необходимым, можно совершать все то, чем полны жития святых и что так трудно вмещается в сознании безблагодатного человека. Свет Рождества дает надежду, зовет подумать, почитать, помолиться. Но торжества в нем нет. Есть ожидание Креста, плевков, ударов и неуверенность в том, что будет после. Воскресение — это взрыв. Взрыв, который никого не ранит, но всех пронизывает насквозь и всем указывает ввысь.
Как жалко тех, кто думает, что смерть придет — «лишь мясо — в яму». Ни оживающая нива, ни покрывающиеся зеленью деревья, ни бабочки, выходящие из кокона, не говорят сегодня человеку — «и ты воскреснешь». Адамов сын стал глух и слеп. Но древо жизни вечно зеленеет. И в тысячах простых приходов, и сотнях женских и мужских монастырей люди искренно поют в эти дни о восстании из мертвых любимого ими Спасителя. Пока они поют, земная ось не сдвинется со своего места, и скучающие развратники продолжают вяло наслаждаться жизнью, и глупые дельцы все мегаватты своей энергии сжигают в суете. Все вообще живет и дышит, покуда Православие поет.
Христос Воскресе!.
Ответь, пожалуйста.
Великий пост (4 сентября 2007г.)
Задолго до Рождества Христова умный китаец по имени Кун-цзы (по-нашему Конфуций) сказал, что мир изолгался, слова потеряли смысл, и нужно заново давать имена вещам и понятиям. Склоняя голову перед мудрым китайцем, мы и сегодня признаём, что смирение смешивают с комплексом неполноценности, храбрость — с наглостью, щедрость — с глупостью и т. д. до бесконечности. Время Великого поста обязывает нас говорить о покаянии — и нам, как детям ХХI века, тут же придётся оправдываться.
Покаяние — вовсе не оглашение своих гадостей и не размышление про себя и вслух о своих недостатках. И не многое другое из того, что ошибочно приписывают настоящему покаянию. В своих богослужениях Церковь называет покаяние «радостотворным». Как, например, в службе Почаевской иконе Божией Матери есть слова в одном из тропарей: «о грехах своих восплачемся, о милосердии же Божием возрадуемся». Покаяние истинное рождает радость: радость о прощении грехов, о том, что тебе дана вновь надежда, и перевёрнута страница, и Бог забыл твои неправды, и жизнь продолжается. Этого светлого отношения к покаянию или вовсе нет, или почти нет. Его ошибочно смешали с каким-то духовным изуверством, самобичеванием, где нет бича. Католики логически пошли дальше и дошли до самоистязания. А православные, не делая крайних шагов, стали на полпути и покаяние смешали с самоуничижением, тоской, печалью и со многими вещами, никак не касающимися Бога. Когда Антоний провел 20 лет в пустыне, и знающие его пришли к нему, то они увидели человека (я никогда не забуду этих слов) «цельного в уме, здравого в душе и теле, посвящённого в тайны и объятого Богом». Это — покаяние истинное. Подобен ему Моисей, в 120 лет не утративший ни единого зуба, не ослабевший в зрении и телом бывший сильным, как зрелый муж. Вот покаяние. Остальное — нудёж, скуление и тихий вой слабого и малоумного человека, считающего себя (вдумайтесь!) подвижником.