Наша пластмассовая жизнь, протекающая под аккомпанемент пиликающих мобильных телефонов, родила из недр своего абсурда тягу к физической смерти и желание сознательного самоубийства. В Интернете есть немало сайтов, на которых можно найти информацию, как уйти из жизни тем или иным способом, быстро или медленно, больно или нет, одному или с группой. Недавно Европа была шокирована следующим преступлением: каннибал в сети нашел добровольную жертву, встретился с ней, по ее желанию совершил убийство и съел ее. Существуют, кроме прочего, групповые самоубийства адептов разных сект или идейные самоубийства «додумавшихся» до этой идеи одиночек. Психология таких людей с анатомической точностью вскрыта Достоевским в образе Кириллова («Бесы»). То, что это не просто авторский вымысел, доказывает хотя бы показательное самоубийство известного японского писателя Юккио Мисимы. Вообще, вглядываясь в будущее безбожного человечества, Достоевский говорил, что сильные из них (т.е. будущих) убьют себя сами, а слабые будут убивать друг друга.
Если прав Фрейд в том, что главной мотивацией человека является стремление к наслаждению, то прав он и в том, что второй мотивацией является стремление к разрушению (возможно, саморазрушению). Это сказано о нерелигиозном, вернее, о безблагодатном человеке, и на нем этот закон действует стопроцентно. Цивилизация наслаждений, вывернутая наизнанку, оказывается цивилизацией насилия и самоубийств.
Дедовский взгляд на вещи, при котором наложивших на себя руки не отпевают и хоронят отдельно, единственно правилен и прост, как все святое и истинное. Каноны, правда, оговаривают возможность молиться за самоубийцу, если он был психически болен в течение долгого времени и совершил этот поступок в состоянии исступления. Но исключение лишь подтверждает, а не отменяет правило. Молиться за самоубийцу нельзя церковно, соборно, литургически. Единственной возможной молитвой остается молитва близких родственников. Один из Оптинских старцев смысл подобных молитв формулировал так:
Господи, если возможно, взыщи душу раба Твоего (имярек)
И не поставь мне во грех молитву мою.
Самое же главное и страшное во всей этой теме то, что добровольно ушедший из жизни человек является добычей диавола, почти что его собственностью. Любая душа, согласно Евангелию, дороже всего миру, а значит, эту бесценную вещь лукавый враг жадно ищет и, найдя, отдавать не хочет. Замечено, что люди, однажды поднимавшие на себя руку, но оставшиеся в живых, все-таки по прошествии времени повторяют попытку самоубийства. Лукавый не хочет от них отстать. Найдя в душе больное место, он продолжает растравливать рану и хочет добиться своего. Рассказывают о случаях, когда человек, к примеру, лезущий в петлю, в последнюю секунду передумывает и хочет вылезти. В это время бесы являются видимо, начинают борьбу и буквально заставляют человека доделать то,что он начал.
Таких примеров много. Как-то мне пришлось прочесть жизнеописание одного подвижника (имени не помню). Будучи мальчиком, он всерьез задумался о существовании Бога и диавола. Он громко сказал: «Послушай, диавол, если ты есть, приготовь мне петлю на чердаке, я повешусь». Через несколько минут он пришел на чердак и с ужасом увидел петлю, свисающую с потолка, и стоящую под ней табуретку. «Вот теперь, — сказал мальчик, — я знаю, что ты есть. И теперь я еще больше буду служить Господу Богу».
Разговор о самоубийстве неизбежно покидает область психиатрии, социальных условий жизни, творчества, несчастной любви и неумолимо приходит к самому важному: самоубийца — это добыча диавола. Самое время осениться крестом и помолиться Богу — да избавит нас от этого кошмара и от этой болезни, против которой лекарства уже нет.
Ныне отпущаеши (12 сентября 2007г.)
Слово о старости
Уместно ли в молодежный журнал писать статью о старости? Чтобы ответить на этот вопрос, зададим вопрос похожий: уместно ли богатым думать о бедности? Мне кажется, уместно, поскольку, если очередной жизненный поворот и не накажет состоятельного человека нищетой, то все равно смерть разлучит человека со всем, что он имеет. Правильный взгляд на богатство — это взгляд с точки зрения его относительности, или даже ничтожности. Только так можно правильно расположить свою жизнь по отношению к имуществу и самому обладать им, не давая ему обладать тобой.
Так же попробуем взглянуть на молодость. Она богата временем, силами, дерзанием. Она буквально кипит богатством, которое, на беду, так скоротечно и так же быстро исчезает, как утренний туман. Современная культура вежливо презирает стариков. Нет, конечно, мы помним, что мера гуманизма — это отношение к женщинам, детям, калекам и пожилым людям. Но все равно западная культура ориентирована на молодого и здорового. Стоит тебе впасть в немощь, как тут же тебя пересаживают в шлюпку, а «Титаник» жизни, сверкая огнями и гремя оркестрами, уплывает дальше. Современной жизни старик не нужен. В идеале его нужно изолировать в комфортный дом престарелых, где обслуживающий персонал за достойную зарплату окажет старику комплекс необходимых услуг. А жизнь спешит вперед — за миражами и фантазиями.
Старики на Западе чувствуют это и панически боятся перестать понимать молодых, стать для них неинтересными и немодными. Они одеваются в спортивную одежду, стараются путешествовать, если им позволяет достаток, жадно вслушиваются в шумное многоголосье современности, пытаются «быть в курсе».
У нас сегодня нет культа старика, культа аксакала. Нет мысли о том, что живший дольше знает больше и может дать полезный совет. В Православии сохранилась любовь к старцам, не только достигшим благодатного просвещения, но и к просто благообразным и мудрым пожилым людям, готовящимся переступить через грань, отделяющую время от вечности. Но это только в Православии, а в жизни, как таковой, старик — это лицо, достойное жалости, а не уважения.
На Востоке традиционно прислушивались к голосу пожилого человека. Спросить, посоветоваться, сделать так, как скажут, — это аксиомы жизни многих обществ за пределами европейской цивилизации. И в этом они лучше нас. Их старики тоже лучше наших. Не всякая старость, к сожалению, мудра, и не всякая — богата опытом. Для того чтобы старость была красива, нужно чтобы жизнь была прожита правильно. Доброта в глазах, степенность и немногословность в речи, умилительная седина — все это и многое другое — знак свободы от страстей, которые или побеждены и попраны, или выжжены скорбями и болью прожитых лет.
Страшно смотреть на человека, в чьем немощном теле, от близости к могиле уже пахнущем землей, живут и действуют все те же страсти, что и в молодости. Отвратительны старики, завидующие и суетящиеся, злобствующие и не могущие найти других тем для разговора, как только поосуждать. Поскольку бесы бесстыдны, они способны возбудить любую страсть даже в умирающем человеке. Если люди прожили всю жизнь в погоне за комфортом и без мыслей о вечности, они и в старости могут быть заражены юношескими пороками (см. образ и философию Федора Павловича — старшего Карамазова).
Если лучи Евангелия глубоко проникнут в нашу постсоветскую действительность, мы сумеем защититься от дерзких попыток омолодиться, победить время, над чем бьется сегодняшняя забывшая о Христе медицина. Сильные мира сего всегда задумывались о продлении своей жизни. Китайские императоры верили, что жизнь будет вечной, если овладеть тысячей девственниц. Римские императрицы купались то в крови рабов, то в кобыльем молоке. Фантазия буйствовала, но немощи и смерть были неумолимы.
Сегодня богатые подключили к этим потугам медицину. Профессор Преображенский у Булгакова до опытов над собачками был известен тем, что возвращал богатым пациентам силу и половую потенцию, к примеру, пересаживал стареющим дамам яичники обезьяны, чтобы сделать возможной полноценную жизнь с молодыми любовниками. Это смешно, но прозорливо. Современная медицина именно этим и занимается.
Классический образ старческой красоты, глубокой, мудрой, отражен Церковью в иконах Симеона Богоприимца. Всмотритесь в глаза этого человека, прожившего длинную жизнь с завидной верностью и постоянством. Вот он, готовый умереть, держит на руках недавно появившегося на свет Младенца, Который в то же время — Ветхий днями. Старик держит на руках Славу Израиля, Того, Кого он любил всю жизнь, не видя, а теперь видит и умирает с радостью. Он говорит «ныне отпущаеши» не так, будто его ждет смерть, а будто он — раб, уходящий на свободу.
И были, и есть старики, уходившие в вечность тихо и радостно. Они вступали в вечность с надеждой увидеть своих родных, тех, с которыми смерть их разлучила и с которыми Христос их соединит. Были и есть старики, которые, достигши некоего возраста, уже не искали в жизни удовольствий, а жили просто — по послушанию, в ожидании удара того колокола, который прозвонит по ним. Многие тысячи таких людей унесли с собой свою тайну, а многие частично ею поделились. Из воспоминаний, писем, стихов мы знаем, что в старости мир пронзительно прекрасен. И ничего особого не нужно, чтоб быть счастливым, только смена дня и ночи, и времена года со своим пышным разнообразием, и старенькая Псалтырь на столе, и фотографии родных, и внуки.
Она подойдет к нам внезапно, сзади. Она прикроет нам глаза своими ладонями, и мы не сразу угадаем, кто это. Ее мягкие шаги уже к нам приближаются. Если не верите — вспомните, какими стариками казались для вас десятиклассники, когда вы слушали первый звонок. Вспомните, какими старухами для вас казались тридцатилетние женщины, когда вам купили первые сережки.
Вспомните, как смеялись вы над людьми, женившимися в 50, когда в первый раз шли на свидание. Душа не чувствует возраста, и только зеркало да люди в транспорте, говорящие вам «Вы», подтверждают мои слова.
У архиепископа Иоанна Шаховского есть стихотворение на эту тему. Там есть такая строчка: «я тебя уже люблю и знаю». Это о старости. Автор приветствует ее, благодарит Бога, что он до нее дожил, а приближение ее он распознал по углубившемуся чувству красоты мира.