Но возможны ли ещё сегодня «христианские народы»? Есть ли сегодня нации, любящие Христа, хвалящиеся Христом, готовые умереть за Христа? Есть ли ещё сегодня народы, не только изводящие время от времени из своих недр рабов Божиих, но и целиком осознающие себя как одну христианскую семью?
Думаю, да. Хочу надеяться, что такова, например, Сербия. Почему «хочу надеяться»? Да потому, что этот храбрый и верный Христу народ известен мне только по именам своих святых. Я не был в Сербии, не молился в их храмах, не слышал их песен и не ел их хлеба. Мне страшно оказаться похожим на человека, который любит английскую литературу и думает об Англии как о стране Шекспира и Мильтона. Что если он, со своими возвышенными мыслями, приедет в нынешнюю Англию и увидит молодёжь, на ночь разбредающуюся по пабам; футбольных болельщиков, бешеных от своей непонятной любви к этой игре? Что если он услышит их речь, так не похожую на речь Шекспира и Мильтона? Не испугается ли он, почувствовав, как рухнул в душе идеал, и воочию увидев, как не похожа оказалась действительность на то, что было полюблено через книги? Так и я боюсь за Сербию. Боюсь, что если узнаю её ближе, если вплотную взгляну на всегдашний в этом мире грех и грязь, отлетит от меня то благоухание, которое я слышу всякий раз, когда произношу — Сербия.
Отдать сердце?..
Она вошла в очередной раз в телевизионные новости, в газетные статьи и в души многих людей во время натовских бомбардировок. Единственная европейская страна, после Второй мировой узнавшая, что такое небо, на котором не видно солнца из-за вражеских самолётов. Тогда многие во всём обвиняли Милошевича, вспоминали Тито, рассуждали о Первой мировой и о выстреле в Сараево. Но многие понимали — чтобы «цивилизованный» мир снял с себя свою маску и в бешенстве оскалил зубы, нужно чем-то его сильно раздражать. Нужно хранить в себе нечто драгоценное и для врагов страшное, чтобы в очередной раз в истории выйти на бой не один на один, а один на дюжину.
За пятьсот лет турецкого рабства она могла уже десятки раз исчезнуть, оставив след лишь в учебниках истории. Но не исчезла. Две звезды сияли для неё на небе — память о былой славе и мечта о грядущей свободе. Турки были жестоки по отношению к сербам более, чем к другим покорённым народам. Они называли сербов бандитами и смутьянами. Это турецкую лексику повторяли в конце ХХ века американский госдепартамент и европейские газеты. Сербия была упёрта потому, что не хотела носить паранджу и смириться с жизнью в турецком гареме. Она упёрта теперь потому, что не хочет отдать своё сердце — Косово и Метохию — как орган для пересадки в чужое тело.
Не от мира сего
Вы можете себе представить, что Швеция с любовью и нежностью помнит Полтавскую битву? Вам может хотя бы присниться, что немцы поют баллады о разгроме под Сталинградом, а французы с гордостью рассказывают детям о бегстве Наполеона из Москвы?
Этого невозможно представить, скажете вы. Так почему же сербы воспели и сохранили в памяти своё жестокое поражение на Косовом поле? Потому что это — христианский народ, люди, мыслящие евангельскими категориями.
В 1389 году от Рождества Христова превосходящие силы турок уничтожили сербское войско во главе с князем Лазарем, и солнце надолго скрылось над Сербией, чтобы уступить место полумесяцу. Но сербы осмыслили поражение и превратили его в победу. Христианство, сказавшее миру о том, что Распятый победил, научило сербов понимать — проигрыш может быть победой. Косовская битва была понята как столкновение земли и Неба, временного и вечного, физической силы и духовного благородства. Лазарь избрал Царство Небесное вместо царства земного. Он пошёл на бой, как на пир, зная, что живым ему не вернуться. Косовская трагедия была оптимистической. Она поработила народное тело, но она же беспримерно облагородила сербскую душу. Любому войску, как бы ни было оно многочисленно, страшно воевать с народом, смотрящим на историю и на жизнь сербскими глазами.
Я верю, что память о Лазаре и Косово горит в сербских сердцах так же ярко, как прежде. Если это так, то они — один из самых евангельских народов, душой принадлежащих к Царству не от мира сего.
«Христос знает нас»
Умеют ли смеяться люди, плакавшие двадцать поколений подряд? Умеют. Не чудо ли это? День за днём и век за веком одни терзания и притеснения. Но не сказал ли Златоуст, что отсутствие гонений хуже любого гонения? Как много тех, которых никто давно не бил и кто не покупал себе право молиться ценою боли и унижения. Но разве они в первых рядах хранителей веры?
Скажет некто: «Мы покорили многих. Одних силой, других деньгами». — «А мы, — ответят сербы, — выжили и сохранили веру!»
«Нас знают везде», — скажут некоторые. — «А мы знаем Христа, и Христос знает нас», — ответят сербы. — «Мы творим жизнь и делаем, что хотим», — скажут те. — «Мы не забыли Творца жизни и стараемся делать то, что Он повелел, хотя вы и нападаете на нас за это», — ответят эти.
Они, сербы, больше других могут быть проповедниками Православия. Во-первых, они оплатили веру кровью. А во-вторых, они — малый народ, у них нет амбиций покорить вселенную. Они — всего лишь проповедники Истины, и верить им легче, чем проповедникам из больших империй.
Когда-нибудь, возможно, моя нога ступит на землю святого Саввы. Возможно, я увижу дивные фрески в полуразрушенных монастырях и услышу на службе понятное, но непривычное для уха и милое «Мир свем!» Возможно, я сам прикоснусь и к золоту царских одежд, и к струпьям греховных ран этого заочно любимого мною народа. Тогда речь моя станет более предметной и точной, более горячей и страстной. А может, я совсем замолчу. Ведь далеко не всегда душа способна высказать то, что поняла и почувствовала[12].
Полное название края, ставшего местом вооружённого конфликта, — Косово и Метохия. Косово и Метохия — это два географических региона, которые входят в территорию края, то есть Косово — это географически лишь половина края Косово и Метохия. Название Метохия в переводе с греческого означает «монастырское имение» — свидетельство того, что земля края издавна была дарована находящимся здесь монастырям. Сокращенный вариант названия края — Косово, Космет — форсировался со второй половины ХХ века коммунистическими властями, а затем албанцами, с намерением вычеркнуть из употребления и из сознания людей имя Метохия и органическую связь этой земли с Православной Церковью.
Народное предание так описывает небесный выбор святого царя Лазаря: перед битвой на Косовом поле святой пророк Илия доставил ему письмо от Богородицы с предложением сделать выбор между земным царством и Небесным. Выбор земного царства принёс бы царю победу. Выбор Небесного — смерть на Косовом поле. Царь посчитал лучшим умереть за Царство Небесное и ответил, что «земаљско jе замалено царство, а Небеско увек и довека (царство земное — слишком мало, а Небесное — во веки веков)».
Вера и верность (2 октября 2008г.)
В марте 1974 года, через 29 лет после выхода Японии из войны, на одном из Филиппинских островов закончил свою войну один из японских воинов — подпоручик Онода. В конце 44-го он получил задание от майора Танигути и приказ воевать до тех пор, пока лично Танигути не даст команду «отбой». Дальнейшие события превосходят всякую фантазию.
В 1946 году по чащобам острова Лубанг (место происходящих событий) в сопровождении американских солдат ходит японец с мегафоном и оглашает джунгли вестью о капитуляции Японии. На его призыв сложить оружие из леса выходят разрозненные группы японских солдат. Оноды с подчинёнными среди них нет.
Его группа редеет. Один солдат сдаётся в плен в 1951-м. Через три года в перестрелке погибает второй. Ещё через восемнадцать (!) лет погибает последний соратник Оноды. Но подпоручик продолжает выполнять приказ. Одна за другой остров посещают делегации из Японии. В их составе родственники Оноды — отец и брат. Отец выкрикивает строки хайку:
Сколько воспоминаний Вы разбудили в душе моей,
О вишни старого сада!
Сын слышит голос отца, но приказ выполнять не перестаёт. Наконец к воюющему подпоручику приезжает его непосредственный командир. Среди филиппинских джунглей стоящему навытяжку с винтовкой у ноги Оноде майор в отставке Танигути отдал приказ об отмене боевого задания. Война для Оноды закончилась.
Вот уникальный пример верности долгу, присяге, императору. Думаю, что если бы Онода был христианин и ему случилось бы попасть в руки мучителей, требующих отречения от Господа, то Церковь имела бы в святцах ещё одно имя — мученик Онода. Верность и твёрдость в одном неизбежно проявились бы и в других областях жизни. Как правило, говоря о верности, мы касаемся одной из нескольких основных тем. Это верность Богу, верность в браке и верность Родине. Все три типа верности очень связаны между собой. Причём верность религиозная является как бы связующим звеном между двумя другими. Это потому, что верность Родине чаще всего имеет религиозное измерение. Это любовь к святыням алтарей, к «отеческим гробам», к священной истории своей страны и готовность за всё это умереть.
С другой стороны, верность семейная насквозь мистична и является прямым подобием верности Богу. У пророка Осии кланяющиеся идолам евреи уподоблены блудливой женщине, которую любит муж и которая, однако, постоянно изменяет ему. И апостол Павел уподобляет глубину отношений супругов отношениям Христа и Церкви.
Так что получается, в центре понятия верности расположены Бог и человек в своём взаимном отношении друг к другу. Затем, вблизи этой сердцевины находятся верность супружеская и гражданская. Далее идут верность сказанному слову, взятым обязательствам и прочие виды верности, плавно перетекающие в то, что мы называем честностью, надёжностью, порядочностью.
Чем выше дерево, тем глубже и мощнее его корень. Говорят, что дерево внизу столь же глубоко в корнях, сколь высоко оно на поверхности поднимается стволом и ветвями. Должен быть корень и у верности. Это религиозное и нравственное воспитание. У поручика Оноды и многих подобных ему таким кор