плечах пойдёт на гору Голгофу и будет принесён в жертву. А то, что он не умер, это что значит? То, что Христос воскреснет. Это фактическое событие, имеющее пророческий смысл. Вот такова Библия. Т.е. вы можете смело искать духовного смысла во всех её словах, но при этом не отвергать буквальные буквы, которые везде являются, в первую очередь, буквальными буквами. Это касается в особенности закона — что можно есть, и почему нельзя — в этом всё есть духовное иносказание. Но когда говорится о свинине, например, или об угре или тушканчике — это конкретные свиньи, тушканчики и угри. Об этом стоит целую лекцию проводить, потому что там есть о чём поговорить, это очень важно. Но главное — дать направление ума для слушателей.
— Здравствуйте, батюшка Андрей. Вопрос по Евангелию от Луки, гл. 22, ст. 36-37: «Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и сумý; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу». Вы могли бы объяснить?
— Вот это как раз, связывая с предыдущим вопросом, по моему худому разумению Христос, обращаясь к апостолам, здесь имеет ввиду вовсе не необходимость защищать Его силой меча и оружия, ведь потом Он это доказывает тем, что когда Пётр вступился за Него и усёк Малху правое ухо, Он, во-первых, исцелил этого Малха, а во-вторых, говорит: «Возврати меч в ножны, ибо всякий, взявший меч, мечом погибнет». Здесь, обращаясь к апостолам, я думаю, Христос обращается к нам, читателям Библии позднейших времён, имея ввиду, что последние дни жизни Христа на земле, последние часы уже даже наступали. Это нечто похожее на последние годы, десятилетия жизни мира. Чем ближе мы подходим к этим сложным временам испытания и борьбы за веру, тем больше нам нужно будет «купить меч». А что такое меч? Апостол Павел говорит: «И меч духовный возьмите, иже есть глагол Божий». Я думаю, что в этих словах Христос смотрит на апостолов, но видит за их спинами нас, многомиллионную армию будущих народов, верующих в Его Имя. Он как бы нам говорит: «Оставьте всё остальное, приобретите себе меч духовный, который есть глагол Божий». Т.е. научитесь читать, понимать и любить Священное Писание — вот ваш меч. Это меч ваш, которым вы сможете совершить всё необходимое, сможете во́инствовать. То, что это именно так, видно по следующему стиху, 38-му, когда они сказали: «Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно». Если бы нужно было всем купить по мечу, то Он бы сказал, что давайте, купите ещё десять, или берите все мечи и сейчас будем драться в Гефсиманском саду. Но, очевидно, Он говорит: «Довольно». Очевидно, речь была не о мечах. А о чём ещё? А вот меч — это именно один из таких ярких образов, который связывается с Божиим словом. Меч у архангела Михаила в руке, меч у упостола Павла в руке — часто он с ним изображается, потому что он главный из апостолов служитель Божиего слова. Так что примите такое моё толкование на эти слова, если ваша любовь примет. Вот так я понимаю этот фрагмент Писания.
— Добрый вечер, батюшка, р.Б. Елена, Бруклин. Если вы слышали, недавно Верховный суд США принял закон о однополых браках. Получается, что вся страна приняла содомское законодательство. Мы знаем, к чему это может привести, поэтому страшно становится.
Научите, как радоваться скорбям и именно длительным скорбям, которые посылает Господь, потому что терпения нет. Когда людям плохо, они бегут в церковь, а у меня наоборот: когда всё хорошо, я и молюсь и в церковь постоянно хожу, а когда скорби — руки опускаются…
— Если кого-то на земле интересует моё личное мнение, то мне больше нравятся люди, которые поступают так, как вы. Потому что люди, которые прибегают к Богу во время скорбей, а потом охладевают к Богу, когда скорби уходят — это одна категория людей, мир им и благословение Божие, но мне больше нравятся те, которые любят Бога в буднях и радостях, а когда приходит какая-то беда, они не то, что отказываются от Бога, они дают себе возможность насытиться скорбью, что ли. Знаете, говорят: «Великая беда требует великого одиночества». В это время хочется уединиться, поплакать, может быть, полежать лицом на земле. Был такой обычай у древней Церкви — ложиться лицом на землю. У евреев, вообще, был прекрасный обычай — сыпать на голову пепел, одеваться в рубище. Если бы мы сегодня это делали, нам было бы легче жить. Если б можно было одеть какие-то лохмотья, посыпать на голову пепел, сесть на пороге и повыть в голос. Но мы сегодня все таим свои эмоции, мы вынуждены улыбаться. Особенно в вашей стране, где вы сейчас живёте, все зубы скалят и рекламируют услуги стоматолога, все показывают, что им весело. А ведь мы же знаем, что нам всем не весело. Поэтому я думаю, что в этом ничего страшного греховного нету. Во время скорби мы не отказываемся от Господа, просто мы пьём скорбь и ждём, когда она уйдёт. Мы понимаем, что мы не всё можем перемолить и развести руками беду, просто иногда нужно поскорбеть, потому что при печали лица сердце становится лучше. Во время благоденствия человек должен благодарить, во время скорби — размышлять, и то и другое устроил Бог для человека — так, кажется, говорится у Экклезиаста. Поэтому мне близка такая позиция. Честно говоря, у меня самого только так и получается. Получается иногда и иначе, конечно — можно мобилизоваться и начать Бога умолять, но я ведь знаю, что если беда приходит, то её нужно дотерпеть, её нужно вынести, её нужно выпить. Т.е. выпей это горькое лекарство, выпей его — не отворачивайся. И ты пьёшь его, и в это время не до радости, хотя ты продолжаешь быть верным Богу и не имеешь даже мысли отвернуться от Него.
А что касается этих законов, то я думаю, что огромное количество нераспрощавшихся с совестью, разумом американцев разного исповедания понимают, что это такое. Они понимают, что Америка теряет своё величие, она отказывается от своей истории, она избирает новый этический закон, который противоречит тем этическим законам, которые сделали Америку великой страной. Если у этой страны есть величие, то оно было построено другими людьми, с другими этическими нормами, и вот сегодня этот отказ от этических норм означает одновременно отказ от величия. Ну а распад большой страны и утрата величия для большой страны — это всегда катастрофа. Потому что одно дело — когда рассыпался бумажный японский домик, а другое дело — когда упали башни-близнецы. Это разномасштабные катастрофы. Поэтому я, конечно, думаю, что христианские общины будут закрываться от внешних. Представьте себе, приходит пара каких-нибудь зализанных голубцов и говорят: «Мы хотим у вас венчаться». А батюшка говорит: «Я не могу вас повенчать». Они пишут на него в суд какую-нибудь депешу, говорят: «Он нас оскорбил, унизил в правах». Такое может произойти в любом приходе, как провокация, поэтому нужно закрыть себя от чужих. По сути нас заставляют закрываться и превращаться в некое гетто, чтобы мы боялись каждого чужого. А вдруг он попросит меня сейчас собачку отпеть? А я откажусь и он на меня напишет в суд, и меня привлекут: сначала штраф, потом ещё штраф, а потом тюремное заключение. Конечно, это какие-то формы юридической войны против истины, против здравого смысла, против библейской морали. И в этих условиях никому не хочется оставаться и жить, это страшно. Действительно страшно жить там, где чёрное названо белым, и наоборот. Но мы должны таким образом тесней сплотиться вокруг Евхаристии, и молитва должна для нас выйти из разряда ритуала и стать насущной потребностью. А будущее — в руках Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. Так что мир и благословение Христово да будет со всякой христианской душой, живущей от Камчатки до Владивостока, от Бруклина до Сиэтла. Ангела-Хранителя вам, спаси вас Господи!
— Батюшка, добрый вечер. Я по поводу того, что вы говорили, что каждый святой будет судить свой народ. Я не думаю, что это так буквально надо понимать, потому что мы все любим и Иоанна Предтечу и святителя Николая. Кто не молится святителю Николаю? Кто не молится святителю Спиридону? Но если мы произошли не из их народа, неужели мы не сможем рассчитывать на их снисхождение, на их молитву за нас пред Богом?
— Во-первых, мы здесь не утверждаем никакого нового догмата о том, как будет протекать Страшный суд. Вы понимаете, что мы вовсе не об этом говорим. Но, безусловно, Николай Чудотворец имеет к нам непосредственное отношение и мы к нему имеем тоже непосредственное отношение по степени любви к нему и его к нам. И то же самое и со Спиридоном и с Пантелеимоном и с Георгием Великомучеником. Другое дело — хотите ли вы, чтобы вас судил Чудотворец Николай? Всё-таки умножение числа судей — это не такая уж весёлая вещь. Чем больше святых тебя будет судить, тем страшнее тебе станет. Конечно, Судья у нас Один, Судья — Господь Иисус Христос. Речь идёт не об этом, речь идёт о том, что имея связь со святыми предками, мы уже судимы ими, потому что мы либо наследники их, либо отказники от их наследия. Вот в этом смысле мы имеем обличение от совести. А так, конечно, у нас Единый Судья. Тот, Который распялся за нас, Тот и будет нас судить. А всех святых мы, безусловно, увидим. Правда, в это время уже не будет, наверное, возможности ходатайства. Мы можем воззвать: «Помогай нам, отче Никола», — но, думаю, на этом великом событии, таком как Воскресение мёртвых и Страшный суд, уже, наверное, прекратятся молебные ходатайствования и Николая и Спиридона, будет великое торжество Божией правды, и уже люди будут молчать и выслушивать то, что Господь им назначит. Так что всё это, конечно, сегодняшние наши слова о сегодняшнем нашем бытии. Мы сегодня уже находимся на суде святых людей и меряем себя их святостью, признавая себя, конечно же, недостойными и меньшо́й их братией, совершающей своё путешествие. У них путешествие закончилось, а у нас ещё в самом разгаре.
— Здравствуйте, батюшка Андрей. Я прихожанин Гребневского храма, и меня беспокоит на протяжении всего времени — мне 31 год — необоснованная злоба на своих близких. Они для меня очень много сделали. Для меня много сделала тёща: одела меня, обула — вообще, во всём она мне помогла. И здоровье — я сейчас болею, она со мной везде ходит и по больницам. Но всё равно присутствует какая-то злоба необоснованная. Сначала уныние, а потом какая-то злоба нападает. Я сам себе не рад, я не знаю, куда себя деть, и меня это дело подталкивает на самые страшные, так скажем, преступления. Либо чтобы я таблетки выпил, либо чтобы на шоссе вышел и меня машина сбила. Я уже не знаю, что с собой делать. И в храм хожу, и всё…