Бог велел вспомнить всех своих от века усопших сродников и поговорить об этом (25 ноября 2015г.)
Добрый вечер, друзья. Прямой эфир, в студии за микрофоном протоиерей Андрей Ткачёв.
У нас скоро Дмитриевская поминальная суббота. Бог велел вспомнить всех своих от века усопших сродников и поговорить об этом.
Я, во-первых, хотел бы подчеркнуть связь между заупокойной молитвой и почитанием Богоматери и всех святых. Да будет вам известно, что все, кто выступал против почитания Богоматери и всех святых, вместе с тем отрицали и необходимость молитвы за усопших. И наоборот, все те, кто как бы то ни было отрицал необходимость, правильность и законность молитвы за усопших, в конце концов логически приходили к отрицанию почитания Богоматери и всех святых, святых мощей, и вообще, в конце концов превращались в неких саддукеев — в тех, которые считали, что нет ни Духа, ни ангела, ни бессмертия души, ни всего прочего, а существует только наша земная жизнь, как думали саддукеи во времена Христа — Его жизни на земле, и как думают, скажем, современные адвентисты, иеговисты и прочие — исты, которые вроде как верующие, но в принципе, крайние материалисты.
Первое, что важно: заупокойная молитва находится в некой живой связи — вплетена в живую связь, как нитка в канат — как красная нить. Это, кажется, Гёте первым произнёс такие слова про красную нить. Эта красная нить в канате — это заметная нитка среди тысяч прочих. Так вот заупокойная молитва является одной из нитей в общем канате, составляющимся из следующих нитей: почитание святых, почитание мощей, икон — потому что иконоборцы были противниками молитв за усопших, противниками молитв Божией Матери и почитания святых. Так что мы имеем дело не с локальным явлением церковной жизни, а с неким интегральным явлением церковной жизни, поскольку всё в жизни взаимосвязано: дёрнешь за верёвочку — дверца и откроется, потянешь за одну ниточку — непонятно, что вылезет через полчасика. Заупокойная молитва является связующим звеном между многими моментами нашего живого религиозного миросозерцания. Правды ради нужно отметить, что за усопших и на могилах усопших молятся и мусульмане, и иудеи. Т.е. нужно понимать, что всякая более-менее здоровая религиозность, имеющая авраамические корни, имеет здравое понятие о том, что нужно приходить на могилы людей, молиться Богу на могилах об этих людях, и если человек — святой, то нужно почитать место его погребения, и нужно молиться там уже не столько Богу о нём, сколько ему о том, чтобы он о нас молился Богу. Такие аксиоматичные вещи должны быть понятны всякому человеку, и они есть, повторяю, внутри этого авраамического сознания, поскольку мы все по апостолу Павлу — дети Авраама. Я понимаю, что есть люди, которые ёжатся от того, что почему-то они дети не Рюрика, не Аскольда и Дира, ни кого-то там ещё. Говорят: «Почему Авраама?» — Да потому что по вере мы, христиане — дети Авраама, — об этом пишет апостол Павел в Послании к римлянам.
Потом, что ещё очень важно в этой связи сказать: у нас есть некие места, на которых очень хорошо молиться об усопших, — это кладбища. Раньше кладбища были всегда за пределами города, но вблизи. Т.е. вроде бы оно отдельно от тебя, но ты можешь в любое время пойти и посетить могилы людей, которые тебе милы, любы, памятны. Сегодня всё по-другому. Сегодня кладбища, с одной стороны, внутри городов, потому что города разрослись безмерно, как кляксы, распространились и вобрали в себя пригороды вместе с кладбищами, а с другой стороны, похорониться в землю — тяжело, и нужно решать всякие там вопросы: избегать кремирования, и прочее. И хоронятся все неизвестно где: в сёла уезжают, увозят своих сродников. Сегодня то, что раньше было простым, стало очень сложным. Т.е. на могилу прийти — нужно иногда весь день потратить. Но тем не менее, я бы хотел сказать, что нужно приходить на кладбище. Кладбище должно быть местом нашего более-менее регулярного посещения: хотя бы раз в месяц нужно на кладбище быть. А если ваше кладбище, где лежит, например, ваша мама, очень далеко, но всё-таки какое-нибудь кладбище есть возле вас, то пусть это кладбище и будет местом вашего, скажем, ежемесячного посещения. Прийти, походить по кладбищу, помолиться там, почитать Псалтирь, могилку поправить, мусор забрать, цветы принести, свечку зажечь — на любой могиле, в особенности на брошенной могиле, где видно, что уже давно никто не бывал — это благочестивое дело. Вообще, кладбище — это одно из самых священных мест на земле.
Современная этика избегает разговоров о смерти. Можно разговаривать о чём хочешь, например: о моде, о красоте, о беженцах, о погоде, о спорте — только не о смерти. А почему нет? А что, мы будем вечно жить на земле в этом теле? — Нет, мы умрём и изменимся, воскреснем и обновимся. Почему нельзя говорить? — Потому что люди стали сумасшедшими в большинстве своём, стали миролюбцами, грехолюбцами, и они панически боятся всего того, что мешает им наслаждаться жизнью. А разговор о смерти — это самая радикальная помеха к наслаждению благами века сего. Тихон Задонский, например, наверняка оскорблял очень многих людей, когда говорил: «Ты сегодня лицо своё кремом мажешь, а по этому лицу будет червяк ходить». И наверняка многие, слышавшие это, говорили: «Что он такое говорит? Как он смеет? Как ему не стыдно? Что это за проповедь такая, оскорбительная для нашего слуха?» Но это святой про святое говорил. Обижайся, не обижайся, всё равно тебе считается: ты слышал, я сказал.
Итак, очень важная сторона жизни нашей — это посещение кладбищ. Это я говорю в связи с Дмитриевской поминальной субботой.
Потом, хочу ещё сказать, что усопшие никуда не делись. В том смысле, что души их во благих водворятся. Т.е. души никуда не деваются, они живут по смерти. Всё важное, что есть в человеке: память, совесть, сила духа, верность, молитва — всё это сохраняется, как «чёрный ящик» в самолёте. Вот уже самолёт лежит и никуда не летит, а «чёрный ящик» всё помнит: и разговоры на борту, и запись всех приборов, работавших на борту. Специалисты его подключают к компьютеру, считывают, и всё им видно: кто чего сказал, кто чего крикнул, что забарахлило — всё видно. Вот так вот ничто никуда не пропадает, и эти усопшие люди никуда не исчезли, они унесли всё самое важное с собою. Как прекрасная поморская сказка говорит: «Смерть придёт, не всё с собой возьмёт: только своё возьмёт». Т.е. своё возьмёт — тело с душой разлучит, но всё не заберёт с собой. Душа бессмертна: смерть не властна над душой. Душа, если Божия, к Богу и пойдёт. Поэтому, конечно, это очень важно в том смысле, что почившие поколения близки к нам. Например, если вы любите серию книжек «Ж.З.Л.» или любите читать дневники, записи разных известных людей, хоть бы Менделеева, Цветаевой, Суворова… Это что значит — что вы читаете это? — Это ваша душа прикасается к душе того, кто написал это. По сути, душа живущего в этом мире общается в душой ушедшего из этого мира через книжку, которую написал тот, который уже ушёл. Т.е. души общаются. И живые живут, и мёртвые живут. Поэтому нужно понимать, что, например, мы переживаем за судьбу нашего отечества, а думаете, мёртвые не переживают? Думаете, Кутузов не переживает за судьбу России? Или Суворов, или Александр III? Да кто угодно из великих людей, которые всю жизнь свою отдали тому, чтобы Россия жила, росла, распространялась, расширялась. Как Менделеев писал, что где-то к нашим годам в России должно было бы быть шестьсот миллионов населения. Он рассчитывал демографию, рост промышленности, рост того, рост сего, психологию народа, территориальную целостность некую, природные ресурсы, и высчитывал, какой может быть Россия через сто лет. Он надеялся, что Россия через сто лет может иметь шестьсот миллионов населения, и освоить всю Сибирь, и распространиться, так сказать, на все стороны, освоить природные богатства, и т.д. Он был великий человек, настоящий учёный, а настоящий учёный никогда не замыкается в одной отрасли. Т.е. если он химик, то это не значит, что он только химик: он и химик, и социолог, и физиолог, и демограф, и т.д. Вот прошло сто лет. И что? И нас в пять раз меньше. Почему? — Потому что мы не жили нормальной жизнью, мы жили какой-то непонятной жизнью. А дальше что? — А дальше — непонятно что. Это я к тому, что такие люди, как Дмитрий Иванович Менделеев, никуда не исчезли, они живут, только в другом мире. Они переживают о нас, ждут молитвы о себе, и они готовы, может быть, молиться о нас — кто из них умеет, кто из них может, имеет дерзновение перед Богом. Так что поминание всех от века почивших православных христиан имеет такую трансцендентную ценность — выходит за рамки бытового сознания, связывает целые поколения. Т.е. вот я родился в XX веке, живу в XXI, а до меня жили миллионы людей, я их в глаза не видал, но я прихожу в храм Божий и говорю: «Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих, всех от века почивших православных христиан». И мы таким образом связываем столетия между собой. Заупокойная молитва есть фактор скрепления народной памяти и оживления корней.
Вообще, Церковь — это единственное явление в мире, которое даёт нам глубокое историческое сознание, потому что наше бытовое сознание настолько примитивное, что мы уже сегодня забыли, что было при Ельцине. Мы уже не помним, как были пустые магазины, как Ельцин, пьяный, дирижировал в аэропорту каким-то германским оркестром, как, вообще, всё разваливалось, как бабушки торговали фарфоровыми слониками, снятыми с пианино. Мы сегодня склонны журить нашу власть сегодняшнюю, хотя ещё вчера был кошмар: мы чуть не подыхали от сумасшествия и бытовой бедности. Это потому, что мы ничего не помним. Сегодня ведь только старший человек помнит, кто такой Чапаев, Ленин или Красин, а человек, которому, например, двадцать лет, вообще не знает, кто это такие. Он знает, например, кто такой Джеймс Бонд, он знает всё, что не нужно знать, но он не знает своей истории. Историческая память вытесняется из сознания очень быстро: год прошёл, и уже не помнишь, что было в прошлом