овятся такими успешными агентами зла во Вселенной. Они потом уже распространяют грех, не стесняются этого и считают грех за истину. Но это уже такие моменты истории, в которые человек сродняется с падшим духом. Человеку нужно, безусловно, приобрести, как пишет апостол Павел, некие чувства, навыком приученные различать добро и зло (ср.: Евр. 5:14). Потому что добро и зло — это очень неочевидные вещи. Они неочевидны, мы живем в запутанном мире, и есть вещи, которые кажутся добром, но являются злом. Вкусил — и по прошествии времени увидел. «Вкусите и видите, яко благ Господь» (Пс. 33:9). Точно так же — вкусите и видите, яко зол диавол: вкусил — ой, нет, это ужасно, это неправда.
Но человеку нужно приобрести навык различать добро и зло еще до вкушения. А ведь нет такого зла, которое бы не одевалось в добродетель. Зло нуждается в добре для того, чтобы подстроиться под него и смимикрировать. Потому что чистое зло отвратительно. Если бы диавол являлся таким, каков он есть, как он являлся великим святым, чтобы устрашить их, или просто обнажал свою рожу, снимая маски, и представал в своем подлинном гнусном виде, то, конечно, никто не служил бы ему. Ни одна живая душа не пошла бы на Хэллоуин, не одевала бы на себя маску с рожками, и вообще любая инфернальная тема была бы отвергнута — тут крестное знамение и «Свят, свят, свят». Потому что это ужасно.
Аду нужно играться в себя и убеждать в своей шуточности, в своей мнимой доброте. Аду нужно добро для того, чтобы подстраиваться под него или обзывать добро другими прозвищами: смирение — слабостью, щедрость — глупостью, снисхождение — мягкотелостью. Ад меняет понятия. Очень хорошо говорил Конфуций: для того чтобы мир не рухнул, нужно еще раз переназвать понятия. То есть нужно назвать храбрость — храбростью, а не наглостью; трусость — трусостью, а не рассудительностью; щедрость — щедростью, а не расточительством; жадность — жадностью, а не бережливостью. Нужно переназвать мир, потому что неправильно названный мир — это мутная вода, в которой лукавый ищет свою рыбу. Зло нуждается в добре, потому что оно мимикрирует и подделывается под него.
Добро в зле не нуждается, к счастью. Но добро само по себе просто, и его тоже можно спутать. Расскажу случай из моей личной жизни. Я, будучи в классе четвертом, лет в 10-11, лежал в больнице после операции по удалению аппендицита. А после нее два-три дня есть нельзя и пить нельзя сутки. Только смачивают после операции ребенку или взрослому губы водой с лимоном. И человек довольно-таки ощутимо страдает, особенно если он не привык долго ничего не есть. Мы лежали в реабилитационной палате после операции, нас было несколько мальчишек. И среди нас был мальчик из села, к которому пришла бабушка, — такого же возраста мальчишка, как и я, лет 10-11, а может, и 9. И мальчик этот пожаловался бабушке, что хочет есть. Что же делает бабушка? Она бежит в магазин купить внуку чего-нибудь поесть: как же! ведь ребенок есть хочет. Какая бабушка не накормит ребенка?! Хотя врачи строжайше запретили — это вопрос жизни и смерти: нельзя ничего давать есть человеку после операции два-три дня. «Да что врач знает! — думает бабушка. — Кто любит внука больше: я или доктор?» Она купила ему булку — халу такую, и он смолол пол этой булки тут же, при бабушке — она тайком ее пронесла в больницу… Умер. К вечеру того же дня. Бабушка принесла, он с удовольствием съел, а потом им позвонили: забирайте, ваш ребенок умер.
Давайте на пальцах ситуацию разложим. Бабушка — убийца? По факту — да. А по намерению? А по намерению она — миротворец и благодетель. Ведь накормить человека голодного — это же хорошо? «Конечно, хорошо!» — скажет любой. Спросите у любого человека на улице: «Когда человек хочет есть и ему принесли теплого хлеба, это хорошо?» Конечно, хорошо. Но, оказывается, есть ситуации, когда дать хлеба человеку, просящему есть, — это убить его. Ты должен понимать это. Неразумное добро — это убийство. Так что добро и зло не так просты на самом деле, их различить в быту очень трудно. Я ничего не знаю о том, как эта бабушка потом жила, — я знаю, что ребенок умер. Со мной рядом умер мальчишка, наевшийся теплого хлеба из бабушкиных рук. И бабушка его убила. Она была уверена, что знает, что ребенка надо накормить. Мол, «что же это такое?! Ребенок хочет есть, а ему не дают».
Добро и зло перепутаны сильно в мире. Иногда человеку кажется, что мы делаем зло, а мы делаем настоящее добро. Допустим, ты полез в карман к кому-то, тебя поймали за руку и сильно побили. Тебе сделали зло или добро? Конечно, в день битья ты подумаешь, что жуткие враги тебя жутко избили. На самом деле по жизни ты поймешь, что тебе сделали великое добро, так как теперь любой позыв полезть в чужой карман у тебя будет сопровождаться воспоминаниями о серьезных тумаках, полученных однажды. Это было великое добро, не имеющее вида добра. Точно так же есть и великое зло, имеющее вид добра. И с этим нужно разбираться, потому что вся наша жизнь погружена в двусмысленность.
Вернемся еще раз к словам апостола Павла, который сказал, что у нас чувства должны быть навыком приучены к различению добра и зла. Именно навыком. Не все золото, что блестит, не все доброе, что мягко стелется. Не все то злое, что ершистое, колючее и злое. Мы знаем, что некоторые святые очень злые были, могли такое задвинуть, что тебя то в жар, то в холод бросало. Он святой? Да, он святой. Так почему же он так выражается? Это он от любви с тебя снимает шкуру наждачкой. Да, это есть. Знаем многих преподобных, которые, действительно, снимают шкуру с приходящего. По любви. Поэтому надо современному человеку отказаться от своих заготовок в отношении добра и зла. Человеку кажется, что он понимает, что такое добро. Если я целую ручки, глажу по шерстке, то я, конечно, добрый человек. Если ругаю, против шерсти глажу — я злой человек. Нет! Совершенно нет. Нужно отказаться от того, что мы понимаем, что — добро, а что — зло.
Любовь к человеку заключается в том, чтобы поступать с ним по-евангельски, а не угождая его прихотям, как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов). Когда ты по-евангельски относишься к ребенку, ко взрослому, к соседу, к другу, к себе, это иногда бывает жестоко. «Что за христианство такое, что за жесткость, что за нетерпимость, лучше пожалеть всех…» Нет! Пожалеть всех — это будет ложная любовь. Это будет потакание злу. Поэтому зло оделось в одежду добра — чтобы люди его приняли.
У В. Высоцкого есть песня про правду и кривду. Они очень похожи, если и ту, и другую раздеть. И кривда одевается в правду, и ее принимают за правду. Потому что правда сама по себе очень неброская. Она — как Среднерусская равнина, тут нет ни гор, ни каньонов, ни водопадов, ни пальм, но почему-то сердце щемит и плакать хочется. Что в этой убогой красоте спрятано? В этих перекошенных березках, в этих буераках, в этих речушках небольших, в этих рваных облаках? Что здесь такое есть? Какая-то правда есть в этой Среднерусской равнине, такая щемящая правда Божия, очень неброская. Есть красивые, броские страны: океан, рыбы, дельфины, пальмы, солнце с утра до вечера. А правда не там. Чтобы найти правду, нужно было в пустыню уходить. Святой Антоний Великий уходил в жуткую песчаную глубь, где медное небо и горячий песок, где нет ничего красивого, потому что там — правда. Правда, она очень жесткая, и развращенный человек ее знать не хочет.
Бог, как реальность, есть источник правды святыни и добра, и нужно идти к Нему, несмотря на то, что это не нравится, что это плохо, больно, неприятно — и страшно иногда. Страшно, да. Изолгавшемуся человеку страшно попасть в эти лучи настоящей правды. Но идти туда нужно, потому что мы живем, погруженные в ложь, как рыбы в море. Мы живем во лжи с утра до вечера. Нравится это или не нравится; может быть, кто-то не согласится с этим, но — мы погружены в ложь. Стилистическую ложь, этикетную ложь, мысленную ложь, информационную ложь. Мы лжем ежедневно Богу, себе и друг другу. Однажды почувствовав это, конечно, можно испугаться и захотеть жить по правде Божией.
«Достало жить не по лжи,
Под босыми ногами ножи».
Нужно жить все-таки не по лжи.
Конечно, тема большая, и говорить об этом можно больше, чем я сказал. И, может быть, я ничего не сказал, что нужно сказать, но я справа и слева обходил этот великий материк, который называется «разговор о добре и зле». Зла нет — это мнимость. Добро есть — и это сущность, это Господь. И вот выйти из мира мнимости в мир сущности — это есть переход от зла к добру. Это болезненный переход, как выход евреев из Египта.
О Великом посте. (18 марта 2016г.)
Добрый вечер, друзья. Прямой эфир, у микрофона о. Андрей Ткачёв.
— Святейший Патриарх Кирилл встречается с папой Римским на Кубе. Много может быть вопросов: почему, зачем и т.д. Некоторые считают, что Святейший отдаёт позиции или совершает нечто такое, что угрожает нашей вере…
— Новаций мы все не хотим, новаций мы боимся, потому что новации — это обычно дверь в зло. Но Святейший сказал заранее, что встреча не будет посвящена новаторству, а будет посвящена борьбе за сохранение христиан в гонимых местах — там, где их убивают, гонят, не дают им жить нормальной жизнью. Это всё понятно. Так что нет боязни, что всё будет такое странное, чуднóе, новое. Всё будет нормальное и традиционное.
Святейший Кирилл сегодня на Кубе — не в Шамбези, не в Сочи, не в Москве и не в Риме. Потому что это некая нейтральная территория: там и католики есть, и православные есть. Там будет общение о неких серьёзных вопросах, касающихся жизни православной Церкви и католической тоже, потому что католики и православные одинаково являются жертвой современного терроризма. Это заставляет нас думать вместе о судьбе наших прихожан, о наших последователях. Встреча эта, вообще, надеемся, даст некий ориентир совместного действия в области светских усилий. О вере мы не говорим, мы говорим только о вещах, касающихся внешнего управления жизнью. В общем, будем наблюдать за происходящими событиями и искать в них следа Божиего промысла.