— Батюшка, дорогой, добрый вечер. В какое время можно читать Псалтирь? В одной публикации пишут — ночью, в другой — после обеда.
Сейчас обострились враги наши, вы не обращайте на них внимания, они злые, они неудовлетворённые. Мы любим вас, мы ждём вас, мы молимся за вас. А в семье не без урода. Не обращайте внимания, не расстраивайтесь. Помогай вам Бог во всём!
— Псалтирь нужно читать всегда: утром, вечером, ночью, днём. Носите её с собой. Вот ночью не спится, проснулись, а рядом Псалтирь — читайте. На работу пошли с утра — читайте. В метро сели — читайте. Всегда надо читать. Я сам — честно говорю — каждый раз, когда беру в руки Псалтирь, думаю: «Господи, это же про меня, про нас, про всех, для нас». Читаешь — и просто пьёшь, пьёшь, пьёшь и не можешь насытиться. Псалтирь настолько глубокая, вечная книга. Пока Царство Божие не вошло в силу, пока не наступил этот союз Небесного Иерусалима с земной жизнью, Псалтирь — беспримерное молитвенное правило. Читай любой псалом, рассуждай, жуй, пой его ещё раз, ещё раз. Это всё бесценное, драгоценное, великое, вечное, и оно спасёт тебя. Это великая книга. Поэтому ночью и днём, утром и вечером, по дороге на работу или с работы, ложась в кровать или вставая, — где бы ни был Псалтирь, везде всё хорошо, везде всё во славу Божию, это всё святое. Поэтому изучайте эту книгу, упражняйтесь и спасайтесь ею, она велика. Это главная книга Писания, это центр между Старым и Новым Заветом: всё старое и всё новое — всё в ней. С Богом!
— Добрый вечер, батюшка. По каналу «Культура» вчера спорили два уважаемых человека, доктор исторических наук и профессор. А спорили они по вопросу компромисса. Один говорил, что мы, русские, не умеем идти на компромисс, и это плохо. А другой, соответственно, наоборот. В прениях выступил психоаналитик и сказал, что это хорошо, когда человек не идёт на компромисс, тогда он отстаивает свою идею. У меня такой вопрос. Вот состоится большая значимая встреча. Понятно, что там не будут обсуждаться вопросы веры, но в этом плане можно это слово «компромисс» как-то рассмотреть? Правомерно ли оно здесь?
— В вопросах веры компромиссов нет. Воскрес Христос или не воскрес — здесь нет компромиссов: воскрес. Христос Господь или не Господь? — Господь, нет компромиссов. О чём компромисс? Он о чём-то вторичном. Компромисс всегда о чём-то таком не очень важном. Ну, скажем, юбка должна быть на два пальца ниже колена или на два пальца выше? Может быть, ровно на колене? Может. Ну давайте компромисс найдём. Компромисс всегда о вещах второстепенных, о принципиальных вопросах компромисс невозможен. Христос Господь или не Господь? — Господь, компромисса нет. Он воскрес или не воскрес? — Нет компромисса: воскрес. Он от Девы родился или не от Девы? — Нет компромисса: от Девы. Он имеет отца земного или не имеет отца земного? — Нет компромисса: Он не имеет отца земного. Ну и так дальше. Принципиальные вещи компромиссу не подлежат. А вот, например, штаны в клеточку могут быть? Могут. А в какую? Не знаю. Чёрная — жёлтая, чёрная — красная может быть? Может. А если чёрная — зелёная, чёрная — красная может быть? Может. А кто прав? Не знаю, все правы. Т.е. штаны — нормально, а в вере — нельзя. Серьёзные вещи не обсуждаются, а второстепенные спокойно обсуждаются.
— Добрый вечер, отец Андрей. Владимир, Москва. Хочу вас поддержать, и все мы — радонежцы вас поддерживаем. Мы вас любим, и Патриарха нашего Кирилла тоже в обиду никому не дадим.
Скажите, пожалуйста, читаются ли акафисты в Великом посту?
— В быту, дома читаешь всё, что хочешь. Хочешь акафист читать — читай на здоровье. Каждый человек имеет право и власть и силу и полное разрешение читать дома всё, что хочет: любой канон, любую молитву, любой акафист. Общественное богослужение акафисты закрывает, потому что там — «радуйся, радуйся, радуйся», а как радоваться, если кругом пост? Там нет места «радуйся», лишь только на пятую неделю Великого поста будет Похвала Божией Матери, и там уже — «радуйся». Это уже накануне Входа в Иерусалим. Но в личной жизни — пожалуйста — читай на здоровье всё, что хочешь. Любая молитва имеет и силу и власть, и даёт помощь человеку. Поэтому здесь нечего сомневаться и смущаться: как хочешь, так и молись. Но общественные богослужения, конечно, уже «затачиваются» под пост: под строгость, под поклоны, под минорные пения. А дома молись как хочешь: читай Николаю, Серафиму, Ксении, Сергию — пожалуйста, тебя никто не ограничивает. Домашняя служба твоя — это твоё личное дело. Чем больше молитвы, тем больше жизни на земле, потому что когда молитва засыпает, то жизнь скукоживается и всё приходит в ноль, и мы все это чувствуем. Жить не интересно, когда всё в ноль приходит. Так что молитесь, пожалуйста, как хотите, а на службах уже смиряйтесь: как Церковь молится на службах, так уже подстраивайтесь.
— Здравствуйте, батюшка. Сергей, Пермь. Вопрос по истории взаимодействия Русской Православной Церкви и Ватиканского Престола, по Флорентийской унии. Было ли покаяние Православной Церкви в участии в этом соборе, или не было?
— Не было никакого покаяния. Какого-нибудь такого официального акта не было, было странное такое участие. Ну и после этого не было больше ничего. Католики изначально вели себя столетиями так: мы главные, а вы рано или поздно должны будете смириться с тем, что мы главные. И они давили, давили и додавили до того, что есть сегодня: есть полная вражда, отторжение и непонимание. Т.е. никаких таких выводов сделано не было, к сожалению. Всё это вопрос для будущих историков, и Флорентийский собор — он такой же смутительный, как и всё остальное. Т.е. все наши общения с католиками были смутные, непонятные, и со стороны их к нам это были попытки общения сверху вниз, такие: «Привет, мы приехали. Сейчас мы вас научим». Т.е. вы не знали ничего, а мы сейчас вас научим. Они вели себя так по-хамски всю жизнь. Они и сейчас так ведут себя. Они уже веровать перестали. Евросоюз, например, ведёт себя по отношению к нам так же хамски, как раньше католики вели себя по отношению к нашей Церкви: «Вы, мол, тут не знаете ничего. Вообще, вы все в грязи по уши, а мы чистые, красивые. Сейчас мы вас научим. Давайте, мол, принимайте наши условия. Давайте-ка, подписывайте договор». Т.е. та же самая парадигма остаётся, такая хамская: превозношение и желание навязать всем свою модель жизни. Ну а наши всегда были такие: «Стоп, секундочку. Ты хороший, я хороший. Ты умный, я умный. Куда ты прёшь? Подожди, не спеши, давай подумаем». И вот как только мы говорили «давай подумаем», начинались проблемы. Вот так же и здесь. Говорим: «Подожди, давай подумаем». — «Чего думать? Принимай мою парадигму». — «Да нет, подожди, давай подумаем». Вот мы думаем, а они психуют. Это столетиями длится, никак закончиться не может. Т.е. то же хамство, та же еретическая наглость. Вот такая ситуация, ничего нового нет.
— Батюшка, здравствуйте. Здоровья вам, всех благ вам! Очень приятно вас слушать. Дай Бог вам здоровья! Сколько вы людей вытаскиваете — мы больны сейчас все. Все батюшки хорошие, всех уважаю, всех люблю, и ваши эфиры очень жду, минутки считаю. Как вы всё умно говорите, как вас приятно слушать. Помоги вам Господь!
— Большое спасибо! Спаси Бог! За ваши молитвы, наверное, я и живу, потому что иначе уже я бы и не жил. Думаю уже: «Ладно, ну его, этот эфир. Всё, заканчиваю». Потом приходит какая-нибудь старушка, говорит: «Батюшка, это вы там ведёте эфир?» — «Да». — «Не бросайте, не бросайте». — «Почему?» — «Я слушаю. Вы уж не бросайте, потому что я старая, я из дома не выхожу, я слушаю». Думаешь: «Эх, уже сто раз бы бросил, но не денешься никуда, нужно продолжать». Так что я продолжаю, друзья мои, только ради ваших просьб. Потому что я давно бы уже бросил всё, устал я, надоело мне. Но — нет. Раз так, значит так.
— С Праздником, батюшка. Я три-четыре года назад случайно по «Радонежу» слышала эфир, где вы были со своей киевской паствой. И я ещё тогда завидовала: надо же, какой у них пастырь есть, нам бы такого.
Вы знаете, с какой вам паствой приходится иметь дело? — Которая знает, как нужно поступать Святейшему: что ему не нужно ездить туда, не нужно встречаться с этим, не нужно ездить на Вселенский собор. Представляете, какая грамотная у вас паства? И которая ещё имеет возможность давать советы священнику, как ему себя вести. Доброго вам здоровья, всего вам самого доброго, терпения. У нас вот только Дмитрий Смирнов — скала, который мучается с нами двадцать с лишним лет, и вот второй у нас такой — вы у нас появились.
Вот вы так говорите про Псалтирь — что вы пьёте, пьёте, читаете, а я ничего не чувствую: читаю, читаю, а ничего не чувствую. Плохо, наверное, правда?
— Вы читайте, но потом как пробьёт вас — вас затопит, вообще. Это такой поток… Вы читайте, бейте этими словами эту скалу, она потом как прорвётся — я вас уверяю — вы потом будете купаться в ней всю жизнь во веки. Не только в этой жизни, а ещё и в вечной жизни будете купаться в этих же словах, потому что Псалтирь — она божественная. Нужно терпение и труд, и она потом скалы порвёт, и будет такой поток радости, что вы просто скажете: «Господи, помилуй! Удержи, уменьши, ослабь, потому что я не выдерживаю этой радости всей». Бывает, что не выдерживаешь радости, понимаете?
А что касается паствы — да, конечно, у нас есть много мудрецов, которые там «Патриарх то, Патриарх сё»… Патриарх у нас — слава Тебе, Господи! — прекрасный. И тот, что был перед этим — прекрасный. И тот, что был перед тем — тоже прекрасный. У нас и Сергий, и Алексий, и Пимен, и Кирилл — они все прекрасные. На патриарший престол Московской Церкви Господь простых людей не ставит, и это труженик: стань с ним рядом, и сгоришь. Если бы просто стоял с ним рядом и ходил за ним шаг за шагом, то просто сгорел бы, потому что он слишком сильно ходит. Он реально трудится, не для себя. А что ему нужно? Денег ему нужно? Домов, квартир, яхт, часов? — Как это жлобьё всё в зубах своих гнилых носит. Ему не нужно ничего, таким как он ничего не нужно. Он работает для Церкви до последней капли крови, в буквальном смысле. И такой же был Патриарх Алексий II, и такой же был Пимен Извеков, такой же был Алексий I Симанский. Так что все наши отцы и патриархи — они мученики, их никто не вешал и