Конечно, женская и мужская исповедь отличается друг от друга. Если уж брать вторую часть вашего вопроса. Хороший вопрос, спасибо, вы молодец. Вы сегодня радуете вопросами, вопросы интересные. Отличаются, женщины более эмоциональные, более полохливые, перепуганные курицы, много чепухи всякой рассказывают, мелят всякую чепуху. Но есть женщины очень закаленные, у которых просто, ясно, чисто. Пару слов сказала — и всё ясно, как бы у неё мужской ум. Она говорит: я каюсь, у меня есть то, то, то, прости меня, Господи и вы, отче, благословите. Всё. Всё понятно, это наслажденье, это радует. В основном, конечно, психология женская от мужской сильно отличается, и гораздо важнее научиться работать с мужчинами, потому что мы не умеем. Наше духовенство более заточено на работу с бабским коллективом, а с мужиками как-то меньше работают, а с мужиками нужно больше работать. Разговорить на умные вещи, темы, серьезно им говорить, внимание уделять, потому что мужики получаются какие-то брошенные. Женщины в Церкви — это матриархат какой-то. Главное внимание всё — женщинам, этим платочкам, юбкам. Цветочки, рюшечки, всякие полотенчики. Они там моют, красят, бегают, носятся, свечки ставят, свечки убирают. И мы рассчитываем все свои проповеди как бы на эту Марфу. Это неправильно, это какое-то уродство. Это когда-то было хорошо, когда мужиков на войне поубивали, а в Церковь ходили только одни вдовы. Но сейчас, извините, другие времена, всё переменилось. Уже полным — полно мужиков в храме, и уже нужно с мужиками разговаривать. Женщина должна занять своё место и не вылезать из него, и мужчина должен знать своё место и не вылезать из него. Все должны занять каждый своё место и не вылезать из него.
Исповеди, конечно, очень разные. С мужиками приятно бывает поговорить. Когда приходит нормальный мужик, серьезный, преподаватель вуза или офицер, строитель или дальнобойщик, да кто угодно, хоть водолаз. Приходит, добрался до исповеди, его интересно послушать, т.е. с ним: ну, как ты? Ну, что ты? — и он тебе за жизнь рассказывает. С женщинами как бы и проще с одной стороны, сантиментальней: а вот дети, а вот то, а вот я, и много мелочей всяких. Женщина отвлекается в основном на мелочах. Мужики мелочи не замечают. А женщины очень любят с мелочами возиться. В этом тоже есть психологическая разница в исповедальной практике.
Я хочу сказать вам вот что. Влахернский храм, в котором Матерь Божья явилась Андрею на воздусе, был когда-то одним из больших, красивых храмов. Сегодня там — маленькая церквушка, обнесенная большим забором, опутанная колючей проволокой. И так опутаны колючей проволокой по моему, все, может быть — почти все Церкви в Константинополе. Обмазаны солидолом, обсыпаны битым стеклом и опутаны колючей проволокой. И кто в эти Церкви ходит — туда раньше ходило три тысячи людей, пять тысяч людей. Сейчас ходят четыре бабки с половиной. Это гетто, понимаете? Я хочу сказать вам это всем, дорогие христиане, что вы сегодня ходите в храм свободно и бесстрашно. А есть места, где люди со страхом пробираются в храм, чтобы их по дороге не убили. Со страхом из храма выбираются, чтобы их по дороге не убили. И в храме самом стоят за широкой и высокой стеной, опутанной колючей проволокой, чтобы никто через забор не перелез. Вы цените, пожалуйста, ту свободу, то многолюдье наших храмов и то большое количество их, которое есть сегодня. Потому что многие христиане вообще лишены такого счастья, которым мы сегодня наслаждаемся. Сокровищем нашей земли является наша Церковь. Единственное и главное, по сути, сокровище нашей земли и родины. Любите её и благодарите Бога. Мы живем сейчас в такое время, когда можно спокойно ходить в храм, никого не боясь и быть там с утра до вечера в самых разных храмах, на разных службах. Этого многие христиане лишены. В частности, греки, живущие в Константинополе на том месте, где Матерь Божья явилась святому Андрею на воздусе за ны Христу молящаяся.
Память прп. Сергия Радонежского. Как исправить человека в духе кротости и смирения? (31 окт.2016г.)
Ныне память преподобного Сергия Радонежского. На худых плечах этого человека держится наша история. это человек, который реально держит на себе всю историю России с XIV века и до сегодняшнего дня. Это не метафора, это факт. Как так получилось — трудно понять, но это факт.
Сергий ушел в уединенное место. И там создал обитель, которая стала сердцем, корнем русской земли. Сергий — это большое чудо.
Попытаемся понять, что такое наша история вообще. Это смесь злодейств, негодяйств, грехов, но, вместе с тем — это действие Божие через святых. Эта смесь и есть русская история. То — есть святые люди, принимающие на себя действие Божие и транслирующие через себя на мир на всю вселенную Бога и Его энергии — с одной стороны, и с другой — люди, которые действуют по страстям, по грехам. Славолюбию, златолюбию, завистью, гордостью. Вот это тоже история. Это смесь Божественного и человеческого. То — есть она изначально трагична. История изначально — это трагическая смесь Божьего и человеческого. И мы начинаем с Владимира, потом дальше Борис и Глеб, потом Игорь, Ольга, Сергий — и дальше, дальше.
Мы наблюдаем историю как кошмар. Происходит насилие, убийство, подкуп, злодейства, хитрость, обман. И наряду с этим — честность, строгость, скромность, верность, святость. Вот такова история человечества. Сергий родился, что важно, был прославлен Богом в те времена, когда греки, наши отцы и матери по вере — когда они уже верить устали. Утомились, все понятно кругом: мощи, кресты. Все привычно и все понятно, и ничто уже не трогает. Они уже устали быть христианами. И они уже сомневались в наличии святости. В это время Сергий жил в тех краях, которые были для греков адскими. Далеко и холодно. Там где-то, в холодных землях живут какие-то люди. Да не просто люди, а святые. Да, ладно — не верили они. И вот они приходили к Сергию.
Он показывал им настоящую святость, которой у них уже не было. Они забыли о ней. И у него вразумлялись. Так далеко, так на севере какой-то Сергий — для них это было большим вопросом. Я думаю, что вот китайцы вдруг обратятся к Христу. И мы скажем: почему — то они вдруг к Христу обратились? Мы скажем: да нет, не может быть. А вдруг! И появится там свой Сергий, и начнет там жить чисто и свято. Мы удивимся. Может быть такое? Может. Значит, Бог действует во всю жизнь человеческую одинаково над разными людьми, и в любом народе в любой момент может подняться святой человек. Греки не верили, что на Руси может быть святой в конце времен. А то что у них конец времен — у нас начало. И так же может быть в любом мире, в Китае или где-то еще.
Есть миллиарды некрещеных людей, и между ними есть люди религиозно одаренные. И они могут начать ради Христа обновлять жизнь своего народа. Так было у Сергия. Это наш пример. XIV век, тьма тьмущая — монголы, земля не родит, чума, голод, разные нашествия. И вдруг раз — и Сергий. И молится. И до сегодняшнего дня на своих плечах тянет всю русскую землю. Однажды ушел в дебри — и там остался.
Поэтому я думаю, что когда мы считаем, что все закончилось, то мы спешим, реально спешим. Спешить не нужно, нужно спокойно и серьезно подумать: есть ли кто-то такой, кто бы на плечах своих мог нести тяжесть сегодняшнего мира? А вдруг есть?
Если нет такого человека — тогда конец. А кто такой?
Кто несет тяжесть сегодняшнего мира? Не знаю. Живут в одиночестве, никем не знаемые. Но раз мы живем — значит, кто-то молится Богу о нас о всех. О таких грешных, о всех. Вот такие люди и есть такие Сергии. В Библии, в книге Бытия рассказывается о разговоре Авраама с Богом о содоме. когда он понижал планку праведников. И Господь с ним разговаривал: столько пощажу и столько. А потом Он ушел и не разговаривал больше. То — есть некая граница разговора человека с Богом, но все — таки с Богом нужно разговаривать: пощади, помилуй. И раз мы живем — значит есть те, кто просят Бога, чтобы Он потерпел, подождал, помиловал. То — есть история мира очень связана со святыми.
Например, известен такой факт. В 1521 году Сергий и Варлаам Хутынский вышли из Царских врат и сказали, что Русь будет помилована. В это время Москва была в осаде. Они сказали: — мы помолимся — и все будет хорошо. Это один из немногих фактов, что они молятся, чтобы мы не погибли. Они просят. Говорят Богу: прости, пощади, помилуй. И мы это чувствуем. Чувствуем, что живем по милости Божией, по молитвам тех, кто молятся Ему.
Телефонный звонок: — Невинный, осужденный виновным, и виновный, осудивший невинного обманом или клеветой — разве должны они одинаково каяться, одинаково молиться, по одному алгоритму смиряться? Как же так — один все чувствует, другой ничего?
Одному больно, а другой в позитиве, потому что ему не больно, а правило для них одно? Т.е. Бог видит сердце человека, а мать-Церковь — нет? Вот мой вопрос — существуют или не существуют в Предании церкви какие-либо канонические различия в молитвенном правиле и покаянном каноне для злодея и для его жертвы?
— Вы подняли очень серьезный вопрос. Нельзя, конечно, одинаково судить жертву и палача. И те, кто кается — это одни, а те, кто не кается — это другие. Кающиеся люди — это одно, не кающиеся — это другое. Поэтому я думаю, что здесь мы с вами — ни вы, ни я не разберемся до конца. Но однозначно Бог разберется. То — есть это разный суд. Там палач и жертва. Там нашептыватель палачу, осуждающий, мотивирующий палача на казнь — это одно. И другое дело уже казнящий. Да, это все очень тонко. Ужасно тонко. Я не смогу здесь дать тонкие дефиниции. Но то, что суд будет разным — это точно. Одно дело тем кто стрелял, другое дело кем которые подписывали растрелять. Сам не стрелял но подписал, третье те кто взял под руки повели. Это все разное. Я понимаю ваш вопрос, но я замираю перед ответом, кого как Бог будет судить. Но я уверен, что разная вина у стукачей; у тех, кто подписывал приговоры; у тех, кто бил людей по застенкам; тех, кто тащил на расстрел; тех, кто стрелял; тех, кто закапывал. У всех у них разная степень вины.