Поинтересуйтесь, почитайте. Полезное чтение. Четвертая Книга Царств, глава 20. Ветхий Завет.
Святые не совпадают с шаблонами (29 ноября 2017г.)
Предлагаем вниманию читателей выступление о. Андрея Ткачева на конференции, посвященной свт. Иоанну Шанхайскому и Сан-Францисскому и организованной Сретенским монастырем.
Что-нибудь о любом святом. О том, кого вы не видели, например, Георгии Победоносце или великомученице Варваре, о блаженной Матроне. Каждый из верующих людей может сказать о любом святом что-либо, если он каким-то образом к этому святому причастен, прикасается. Или носит его имя, или служит в храме, в его имя освященном. Или имел что-то от него, из духовного, из другого мира, из грядущего Царства, какой-то подарок. Вот поэтому, безусловно, с точки зрения житейской, я не имею права говорить об Иоанне (Максимовиче). А с точки зрения принадлежности к Церкви Христовой – я тоже могу сказать о нем пару слов, которые живут в моем сердце и из него исходят. Во-первых, я хочу сказать, что мы не знаем наших святых – в том смысле, что они по великому целомудрию скрывали то, что в них происходило. Мы знаем чудеса, которые они совершали для нас. Вот, мы видим людей живущих, которых причащал владыка Иоанн и которые уже были приговорены к смерти врачами. Вот, мы видим пары, распадавшиеся и опять соединившиеся в любви. Вот, мы видим людей, бесчинно живших и потом вдруг принесших покаяние. То есть мы видим действия святых. Это то же самое, что с Богом. То есть мы, богословы, это скажем более точно, более ясно, что мы говорим о Боге, его проявлениях. Что Он – милостивый, Всемогущий, Всезнающий, терпеливый, ждущий, праведно карающий. Но мы о существе Божием ничего сказать не можем. Потому что нам недоступна эта слава Божества. И нечто очень похожее со святыми происходит. Мы не знаем, как они жили. И они молчат об этом. Был бы владыка Иоанн, например, блаженным Августином, он настрочил бы огромный том про то, как он мучился и страдал от какого-то греха, от какой-то страсти. Это была бы очень интересная литература. Были бы огромные тома, описывающие внутренние состояния. «Я думал, что нужно так, а потом я подумал, что так. Потом в раздумьях я уснул, и мне приснилось. Потом я проснулся, потом я помолился, и мне пришла мысль». Западная литература – она вся такая. Западная культура – вся такая. Она вся – на психологизме, вся – на разжевывании того, что можно и не жевать, того, что можно сразу проглатывать. Вот, эта любовь к себе, что ли, там есть, или что-то еще хорошее и плохое. Там всего много. А про владыку Иоанна мы не знаем ничего. Мы только знаем, кого он исцелил, кого благословил, за кого помолился. Что он ходил с этими дарами. Что он собирал сведения о святых в западной Церкви, которые забыты там, и в нашей Церкви тем более забыты, потому что они далеко, и мы не прикасаемся к ним никак. А он это все раскапывал. А больше ничего.
И вот эта целомудренная утаенность, мне кажется, достойна большого внимания. Потому что, в принципе, мы ничего не знаем ни о ком. Мы не знаем ничего о самих себе, поэтому бывают случаи, когда мы что-нибудь такое вытворяем и сами себе удивляемся: «Как я мог такое сделать?» И люди, которые знают нас, спрашивают нас: «Ну, как ты мог такое сказать? Ну, как же ты мог такое сделать?» И я сам не знаю, как. И они не знают, и я не знаю, и никто не знает. Только Бог знает. Недавно умер Евтушенко, Царство ему Небесное, у него есть строчка такая: «И про отца родного своего мы знаем все, не зная ничего». Ведь, если честно сказать, мы ничего не знаем про своих родителей, потому что самые жгучие годы: первая любовь, первый поцелуй, первое воровство, первая драка, первый обман, первое счастье, первое несчастье, – это все без нас было. Они нас родили, когда они уже повзрослели. А все самое великое и тайное – это все было у них тогда, когда нас еще не было. И мне кажется это очень важным. То есть мы, в принципе, ходим вокруг да около. У нас может создаться впечатление, что мы очень хорошо знаем, например, Серафима Саровского или Николая Чудотворца, но не знаем мы ничего на самом деле. И это очень ценно – признаться в своем незнании. Для современного человека это большое откровение. Вообще, современный человек – всезнайка и гордец. Он хочет все знать и уверен, что он все знает. И первая вещь, которая мне приходит в голову, когда я говорю о владыке Иоанне… Ну, переходным пунктом пусть будет святой Николай Сербский, которого знал владыка Иоанн, и который знал владыку Иоанна еще иеромонахом, в Белградской семинарии. Какая-то девочка спрашивала владыку Николая: «Почему нет святых сегодня?» Он говорит: «Да как же нет, глупая?! Посмотри на иеромонаха Иоанна!» То есть он был очевидным святым еще при жизни, и это признавали святые. То есть святые о святых говорили, что они святы. Это очень важно. Потому что, когда грешники говорят про святых, когда грешник грешнику говорит про святого, что он святой, грешник может ошибиться. Там может сыграть какая-нибудь страстная увлеченность, какая-то кровяная подспудная тайна или просто выгода. Или родственные связи, или… все что угодно. А когда святой про святого говорит – это очень важно. Так вот, святой Николай… Кстати говоря, у Димитрия Ростовского, когда он писал жития, у него был принцип такой, он сам это исповедовал: «Не дай Бог солгать на святого». То есть лучше промолчать, чем сказать про него то, чего ты толком не знаешь о нем. Это хорошая позиция. Вот, святой Николай Сербский говорил: «Вот солнце, оно льет на всех свою энергию, тепло и свет, и нельзя жить без солнца ничему и никому, ни человеку, ни животному, ни растению. Но что происходит внутри солнца? Внутри солнца происходят кошмары. Там ядерные взрывы, там бури и вихри, там огненные смерчи. Там невозможно жить. Примерно так живут святые. То есть у них внутри тот же кошмар, который внутри у солнца. А вот снаружи у них то, что мы получаем как благодать, как благословение, как вразумление, как милость». То есть это глубоко страдающие люди, я в этом уверен. Мне так кажется, по крайней мере. Если я ошибаюсь, то пусть это будет мое, так сказать, прельщение, что ли, говоря аскетическим языком. Но я внутренне, сердечно уверен, что это глубоко страдающие люди, которые никому не сказали ничего о своем страдании. Которые всю жизнь промучились своей бедой и чужой бедой. И они наружу дали нам свет и огонь, а что у них внутри, мы с точностью сказать не можем. И мы за это им благодарны. За то, что они не отягчили нас своей бедой. Мы говорим им про свои беды. Мы говорим об этом всем святым. Говорим: «Вот, я страдаю от этого, я мучаюсь от этого. Помоги мне, грешному, в этом». Они ничего не сказали не потому, что они, так сказать, хотели создать иллюзию своей безгрешности, а они хотели, чтобы мы не мучились от того, отчего мучаются они.
И еще мне кажется очень важным, что касается святого Иоанна Шанхайского, что все-таки святых, к сожалению, лучше чтить на расстоянии. Когда святой находится внутри нашего, так сказать, коллектива, рабочего, церковного, какого хочешь, у нас есть опасность – не распознать святого. У нас опасность есть назвать его сумасшедшим, у нас есть опасность признать в нем какого-то дурачка или нарушителя традиций. Какого-то обманщика, какого-то славолюбца, ну, кого хочешь. То есть одних святых называли славолюбцами, других святых называли любителями денег. Третьих святых называли идиотами. Что-то подобное угрожает каждому из нас. На расстоянии очень хорошо поклониться святому Иоанну, припасть к его стопам, приехав в Сан-Франциско, или просто на расстоянии призвать его святое имя. Но, видите, ведь не все же православные признали в нем святого. И был соблазн назвать его дураком. И назвали, и судили. И освидетельствовали его как больного человека, не могущего занимать кафедру. Поэтому я это говорю не для того, чтобы осудить тех, кто это сделал. Боже сохрани! Я говорю это для того, чтобы вы понимали, что если бы святой жил между нами, у нас у всех возник бы соблазн. Потому что святые не совпадают с шаблонами. Он не похож на шаблонную святость. Он выходит за пределы рамок. У него нет берегов, он за границы выходит. И это не для него плохо, это для нас опасно. Потому что у нас есть шаблонное отношение к жизни. И мы хотим относиться к жизни по шаблону. У нас есть шаблон в отношении власти, шаблон по отношению к женщинам. Шаблон в отношении к священникам. Шаблон в отношении к монахам. Всякие выпадения из шаблона приводят нас в состояние тревожности. Мы спасаем свою психику, осуждая людей. Осуждение – это реакция человеческой души, которая хочет спасти свой внутренний мир, в который врывается ненужная, неприятная, нежелательная мне лично сейчас информация. «Он, конечно, плохой, потому что я думаю иначе». И это касается святых. Это не касается грешников. Грешников как раз мы терпим. Мы терпим всяких грешников. Воров, мздоимцев, многоженцев, прелюбодеев – мы всех их терпим. Современная философия западной жизни нам говорит, что вообще никого нельзя ни за что осуждать. Но при этом она же и осуждает людей за святость. Насколько мы принадлежим к этой цивилизации? Вполне принадлежим? Мы тоже очень толерантны к грехам. И очень нетерпимы к святости. На владыке Иоанне это тоже видно. Это тоже человек, пострадавший, наверное, от бесов. Потому что они не могли его любить. Они не могли его не заметить. Помните, как в книге Иова Господь спрашивает: «Где ты был?» – у дьявола. Он говорит: «Я всю землю обошел». А Господь говорит: «Видел ты раба моего Иова?» – «Ну, конечно, видел!» Как может дьявол не заметить Иова? Если все служат дьяволу, а Иов – служит Богу, как может дьявол не заметить Иова? То есть лукавый знает тех, кто его раздражает. Наверняка владыка Иоанн потерпел от него. Но он потерпел еще и от нас. Поэтому я говорю о том, что жизнь парадоксальна и непонятна. И святость неузнаваема. Она узнаваема только на расстоянии, на протяжении какого-то времени. Полностью и до конца, и всеми. И теперь уже нечего спорить, что святитель Николай был свят. А вот когда он дал пощечину Арию, наверняка у братьев-архиереев тоже были сомнения – может ли святой человек давать пощечины людям с другими мнениями, с другими богословскими суждениями.