Её спрашивают то же самое.
Имеешь желание непринужденное, доброе?
(То есть на за долги, не по залёту, не под пистолетом, не под ножом, не под клятвой. Доброе желание, непринужденное… ) И крепкую мысль. Взять себе его мужем, перед Богом. Имеешь? – Имею.
Другому никому ничего не обещала? – Не обещала.
Тогда можно венчать.
Дальше говорим: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа». И … «поехали» венчаться.
А если слова не сказаны, нельзя.
Также и в монашестве. Кто видел из вас монашеский постриг?
Стоит игумен на высоком месте. Ползёт на коленях в ночной сорочке будущий монах. Монахи стоят в два ряда – справа, слева. Покрывают его мантиями. И он, как бы в коридоре этих мантий, его никому не видно, проползает. Поднимается на ноги перед игуменом.
Игумен говорит ему: «Чего пришёл?» По-славянски: «Почто пришел еси, брате?»
Он ему отвечает: «Желая жития постнического» То есть – хочу жить постным, ангельским чином. Он берёт ножницы и бросает их на пол.
И говорит: «Возьми ножницы и даждь ми я».
Тот нагибается и даёт ему ножницы.
Игумен берёт их и опять на пол бросает. «Прими ножницы и подаждь ми я». – Нагибается и опять их даёт.
Игумен опять бросает их на пол. «Прими ножницы и подаждь ми я». Покажи, что ты смиренный. Что не будешь здесь пузо растить. Что будешь, как ангел Богу молиться за весь мир. Будешь каяться в грехах своих и будешь послушным. Даже в абсурдных ситуациях.
Это всё было сказано.
И, когда Господь будет нас судить,
Он скажет нам: «Раб лукавый, твоими устами я буду судить тебя. Ты же сказал, что ты отрёкся от диавола. Почему ж ты занимаешься гаданием, ворожбой. Почему ты, когда уезжаешь в Таиланд на отдых, заходишь во все буддистские капища, свечки ставить. Сандаловые ароматические палочки. Или бросаешь пожертвования в капища. Ты же отрёкся от диавола. Это же не мои храмы. Это не Мне. Это какому-то шестирукому богу в виде слона. Это не Моё вообще. Это не матери Моей, не Мне и не Моим святым. Это кому – то. Ты зачем это делаешь?»
Ты ж сказал, что будешь Мне служить? – Сказал. Сказал? – Сказал.
Вот твоими устами буду я тебя судить.
А венчались люди…
«Ты же сказал на венчании, что имеешь добрые желания, непринужденные. Ты имеешь крепкую мысль перед Богом взять в жену эту женщину. Ты почему её бросил? Почему ты бросил её? Почему с тобой другая женщина? Или третья женщина? Или четвёртая женщина? А за твоей спиной ещё хвост разных женщин, которым ты ничего не обещал. Они просто были с тобой… »
Ты же Мне обещал? Я ж тебя спросил. Ты же говорил, что имеешь крепкую мысль.
Говорил? – Говорил. Говорил? – Говорил.
Ну, и всё… Не обижайся…
Помните, как «Доцент» пришёл к завязавшему бывшему зэку в кино.
«Доцент», я тебе говорил, что я завязал? – Говорил. Я тебе говорил, чтобы ты не приходил? – Говорил.
Я тебе говорил, что с лестницы спущу? – Говорил. Ну, и не обижайся.
И «Доцент» вылетает из двери вниз. Так же Господь с нами и поступит…
Ты мне говорил, что ты будешь монахом? А ты кто? Ты в чёрное оделся – это что, всё твоё монашество. Бородищу отрастил – а остальное где? Где постническое житие?
И так везде. В браке, на исповеди. На исповеди…
Каешься? – Каюсь.
Ну, раз каешься – да простит тебе Господь именем Своим!
Слово продолжает сохранять свою актуальность во всей нашей перепутанной, раздроблённой и измученной жизни.
Оно – чудотворное. Чудотворное.
Особенно чудотворное оно, конечно, в устах людей, которые сильные в Духе. Когда евреи побивали своих врагов на поле Гайанитском, то солнце закатывалось уже. Все астрономы чешут в затылке и не знают, как это объяснить. Иисус Навин крикнул:«Встань солнце над головой!» И солнце замерло в своём закате. И они разили врагов, пока не поразили всех. И пошёл закат до конца дальше. И день закончился. Слово сказанное повелевает стихиями.
Ещё интересный случай… Пишется в древнем патерике, как какой-то бедуин ходил с луком и стрелами по пустым местам и искал себе добычу. Ну, охотник. Смотрит, монах сидит на каком-то холмике, книжку читает. Ну, думает, сейчас ограблю его. Да что там с него взять? Ну, хоть одежду сниму, книжку заберу… Хоть что-нибудь заберу…
И идёт к нему. Монах поднимает лицо от книги и говорит: «Стой!»
Он встал. Монах опустил лицо в книгу – дальше читает. Он стоит. Пробует двинуться – не может. Словно примерз. Монах читал, читал, читал… Час читал, два читал… Переворачивал страницы.
Дочитал книжку, закрыл. Говорит: «Иди»! Тот размёрз и ушёл. Вот что такое слово праведного человека.
Слово святого человека как имело, так и имеет силу. Оно похоже на Божие Слово.
«Не смей!» – «Всё. Не буду! Больше никогда не буду.»
А мы мучаемся.
Мы говорим детям одно и то же, одно и то же, одно и то же… Говоришь, говоришь, говоришь, говоришь…
Они даже не понимают, что ты им говоришь уже. На каком-то этапе твои слова превращаются в звуковой фон такой: А-а-а-а-а-а-а…
Он уже не понимает смысла слов произносимых. Слова бессильны у грешного человека.
Чтобы тебя слушались, нужно иметь сердечную силу. Нужно иметь Бога с собой. Во имя Божие нужно говорить.
Всякое слово ваше да будет приправлено солью и благодатию к назиданию слушающих.
Притом, говорящему нужно уметь молчать.
Бог же не говорит всё, что хочешь. Он же не болтун.
Он, если скажет – то скажет. А не скажет, так и молчит. Молчание Бога – это великая тайна. Молчит Бог.
«Я молюсь – ответа нету. Я молюсь – ответа нету.»
Молчание Бога – это тоже ответ. Это тоже своеобразный ответ.
«Я прошу, а Он не отвечает. Я долго, я год уже прошу. А Он молчит.»
Это тоже ответ.
Может быть, ты не того просишь.
А может, Он хочет проверить сильно ли ты хочешь. И так далее… Он не говорит лишнего.
Если мы лишнего говорить не будем, наше слово тоже будет сильным. Потому что мы выветриваем словесную силу через слова, которые не имеют смысла. Через праздные слова.
Вот мы сейчас говорим: «Празднословия не даждь ми!»
Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Празднословие выветривает словесную силу из человека. Если молчать, и говорить с рассуждением, тогда слово приобретает какую-то особенную соль. Какую-то духовную силу.
Вообще оно, конечно, очень сильное. Слово человеческое…
Оно есть только у него. Из всех тварей, которые есть. Деревья разговаривают только шелестом листвы.
Собака лает, скулит. Умная – всё понимает. Сказать ничего не может. Завидует человеку. И человек для неё – это бог. Собака не знает Бога. Для собаки человек – это бог.
Для кошки бога нету. Она – эгоистка.
У Метерлинка такая интереснейшая «Синяя Птица».
Прекраснейшая пьеса – как заговорил весь мир…
Заговорили часы, заговорила чашка на столе, заговорила ложка, заговорила кровать, на которой спит человек…
Заговорили кошка и собака. И собака, услышав шаги человека говорит:
«Я слышу – идёт мой бог! Я пойду оближу ему руки. Я загрызу всех, кто к нему приблизится. Я его ужасно люблю».
Кошка говорит: «Фу, какая ты глупая! Надо быть гордым и независимым!» – И пошла в другую сторону.
Почитайте, это очень интересная книга. Это чрезвычайно интересная пьеса. Там есть много чего нас касающегося.
В общем, наши слова, дорогие христиане, должны быть сильными.
Вот на работе, например, не слушаются начальников некоторых. Молчунов, между прочим, слушаются больше. Балаболов – меньше. Кто много кричит и ничего не делает, того, в конце концов, начинают презирать и не замечать. Кто говорит мало, но по делу; и за словами идут дела – того слушаются. Того уважают и боятся.
А мы же хотим, чтобы подчинённый слушался нас.
Не потому, что мы хотим быть деспотом, а, чтобы работа делалась. Мы хотим, чтобы жена любила мужа и слушалась.
Но и муж должен слушать жену.
Вот она говорит: «Не дружи с этим человеком, он опасный.» Нужно прислушаться к ней.
«Если я знаешь, что она не празднословка, она переживает за семью, я прислушаюсь к её словам. Она будет мне маленьким игуменом».
Слова мудрые – они спасают человека.
«От слов своих оправдишься, от слов своих осудишься».
Золотое яблоко в прозрачном хрустальном сосуде – это слово, сказанное вовремя.
И, наоборот, как колючий тёрн в руках у пьяного, как притча в устах у глупца. Слово – невовремя сказанное. Это бич, который ломает кости.
Поэтому, слыша сегодня, о том, как Господь исцеляет словом, и как у Него слова превращаются в дела, давайте, братья и сестры подумаем и о том, чтобы наши слова были делами.
Если мы пообещали, чтобы мы сделали.
Не давши слово – крепись, а давши слово – держись.
Семь раз отмеряй, потом – отрезал. И – всё. Раз сказал – значит, всё.
Какие купчие крепости, какие договоры были раньше у купцов на Руси? – Никаких.
«Фрол Кузьмич, договорились, берёшь мою пеньку? – Беру, Силантий Афанасиевич.»
«Хорошо. А что взамен? – Взамен сало.» –
«Хорошо. Договорились. Я тебе – завтра. Ты мне – послезавтра».
«Пойдём к иконе!»
«Отче наш» прочли. – «Господи, слышал? Укрепи!»
По рукам ударили, чаю выпили. И разошлись.
Всё. И слово купеческое было сильнее всякой бумаги.
Кстати, и у язычников было такое. И язычники знали то, что мы не знаем. Была такая страна – Спарта. Был такой у них законодатель Ликург. Он обеспокоился вопросом, как воспитать народ свой и как избавиться от воровства. Потому что он понял, – все преступления имеют имущественную подоплёку. Французы говорят – «шер шер ля фам», ищите женщину. А в принципе, во всех преступлениях денежный след ищи. Кому выгодно? Кто нажился? Любое преступление имеет денежные следы. Ликург решил – ввести в Спарте смешные деньги. Тяжёлые, большие, металлические пластины. Причём, раскалённые и промоченные в уксусе. Из которых нельзя было сковать ни меч, ни обод для бочки. В общем, бесполезные куски железа. Это были деньги. Чтобы купить там, например, бочонок масла, нужно было тележку целую нагрузить этими железяками и вести на базар. Спартанцы пристраивали к своим домам целые маленькие домики, в которых хранили деньги. Куски этого крошащегося металла.