Это сплошные запреты ради общего блага.
И нам всем хотелось бы поменьше хамства на дорогах. Нас шокирует статистика смертности от аварий. Мы негодуем на злостных нарушителей. Почему? Да потому, что все перечисленное – это и есть бескультурье, которое не просто оскорбляет вкус, но реально убивает. Нарушение некоторых запретов (даже не священных и религиозных) таково, что оно убивает! И уже не одну Еву в Раю, но, в случае вождения, и ребенка на «зебре», и старушку на остановке.
Поди-ка скажи, что запрет не нужен. А лихач как раз глумливо скажет: «Запрещается запрещать». И вдавит газ до пола.
Если речь пойдет о культуре питания, то это тоже никак не будет разговор о всеядности. Гаргантюа менее всего культурен. Как и Робин-Бобин из английской считалочки. Именно сложная система сочетания продуктов, запрет на употребление в пищу некоторых из них, время приема еды и способы приготовления – вся эта наука и будет примером «культуры питания». Это будет сложно и оправдано какой-то целью. Например, утилитарной – похудеть или выздороветь. Но еще чаще пищевая этика будет иметь под собой религиозный фундамент. Индусу, иудею, мусульманину будет что рассказать об этой стороне жизни. Почему еврей не ест молочное с мясным? Почему телятины нет на столе индуса? Почему еда с кровью запрещена? В этих запретах мало кулинарии. Вернее, ее там нет. Там есть иное.
И опять придет на ум рассказ о нарушении райского запрета на пищу, который мы называем катастрофой. И есть подозрение, что человек, ни в чем и никогда себя не ограничивающий, вряд ли поймет самые важные моменты истории человечества.
Вот так же робко и осторожно можно подобраться к сложнейшей теме отношений между мужчиной и женщиной, между стариком и внуком, между человеком и животным или человеком и растением. Там, где мы увидим сложность, осмысленность и некую традицию, там и есть то, что называется культурой, которая вовсе не обязана быть у всех одна и та же на всем земном шаре. Но свои запреты будут везде.
Не сиди перед стариком. Не заходи на женскую половину дома. Не губи речного малька. Не садись на могильный камень. Не плюй в колодец, наконец (хоть этот-то запрет понятен?).
И все это можно будет изучать, здесь уже можно будет учиться. Здесь можно также спорить и сопротивляться, почуяв угрозу для своей идентичности. Но язык не повернется сказать, что все это не надо и все это глупости.
Запреты спасают людей и не дают потерять облик человеческий.
Где загажена экология, там для наживы попраны многие запреты и утрачено чувство священного.
Где старик никому не нужен, там отвергнуты десятки священных принципов. Отвергнуты самими стариками, когда они были молоды, и от них рожденными (или не рожденными) детьми.
Где покой мертвых не уважают, там и живых жалеть не будут.
Где зачатое не бережется, там и рожденное будет стоить дешево.
Где в мужчине станут искать женщину, а в женщине – мужчину, там пса будут любить больше человека, да и пес будет человека лучше.
Где веселясь прокричали: «Запрещается запрещать!» – там отдали глотку демону на службу.
Вслед за обещанием небывалой свободы цепи имеют свойство тяжелеть.
Чтобы уничтожить человека, его надо развратить. Чтобы развратить – обмануть. А чтобы обмануть, нужно нарисовать перед ним фантастическую картину, в которую он якобы вступит тотчас, как только откажется от всяких запретов.
Технология эта отработана. Изобретатель у нее есть. А теперь, когда людей на Земле много, ему лично к каждой Еве на разговор напрашиваться не надо.
Теперь у него много помощников.
Как Михаил и Гавриил на небе, так Петр и Павел на земле /Проповедь 12.07.18/ (26 июля 2018г.)
Дорогие христиане! Сегодняшний день ставит перед нами, перед нашими мыслями и глазами двух очень непохожих людей, стоящих рядом.
На этом, я бы хотел, чтобы мы с вами остановили свое внимание. Прошу вас вспомнить, насколько разными были эти два человека – Петр и Павел. Огромная разница заключается уже и в том, что один из них был женат, второй – нет. Это великая разница между людьми. Павел не знал, что такое ворчание жены, бурчание тещи. Он, если и работал, то знал только свои нужды, имел время погружаться в книги. Был ученый фарисей. А Петр знал всю человеческую немощь, работал на прокормление себя и семейства и знал все, что связано с семейным бытом. Это великое благо, что наше духовенство «белое», не целебатное, как у западных христиан, и знает жизнь простого человека. Сами же они, будучи женатыми, сами же заверченные в суету, ослабленные различными попечениями, тем не менее имеют силу в этом. Потому что половина нужд человеческих (и даже больше, чем половина) – это все, что связано с семьей. С жильем, с зарплатой, с ипотекой, с кредитом, с родственниками, с воспитанием… и прочее, прочее. И все это наше духовенство знает.
Повторяю: Павел – девственник, Петр – женатый. Разница колоссальная.
Второе. Павел грамотный образованный человек, имевший возможность учиться, как раньше говорили – «при ногах». Раньше ученики садились буквально на пол перед тем, кого они уважали. И Павел воспитался буквально у ног великих фарисеев, великих учителей. Он был напитан знаниями как губка водой. А Петру когда учиться? Петр знал только то, что слышал по субботам в синагогах, то, что папа и мама ему в детстве рассказали и то, что он мог понять в течении своей трудовой жизни. Тоже разница колоссальная.
И наконец, великой разницей между ними является то, что Петр знал Господа Иисуса Христа с самого начала, был призван Им, когда еще во плоти Господь смиренно ходил по берегам Галилейского озера, когда ничего божественного в Христе заметить было невозможно. Христос был совершенно простой человек по внешности. Для того, чтобы предать Его, Иуде нужно было подать знак, нужно было поцеловать его. Иначе не отличишь Его. В этой небольшой группе апостолов Христос был внешне не отличимый. По одежде, по внешнему виду. Никакого нимба, никакого сияния. На Фаворе – да, вообще в жизни – нет. Он специально смирился до растворимости, до неузнаваемости простых людей. Вот в этом смиренном, неузнанном виде Христос призвал Петра с самого начала.
А уж Павла Господь призвал, когда Он был прославлен, Христос. И уже с Небес голос Павлу и Сияние, ослепившее его – это совершенно другое призвание.
Да и вообще разница в том, что Петр ходил за босыми ногами своего учителя Христа своими босыми ногами. Слышал, видел, из рук Его ел и три года насыщался словами и делами Господними. И столько было всего много, что как говорит Евангелие, если бы подробно все описывать, «весь мир не вместил бы написанных книг» (см. Ин. 21:25).
А Павел – нет. Павел не знал Христа во плоти. Узнал позже. Поэтому некоторые считали, что Павел и не апостол никакой. Взялся неизвестно откуда. И упрекали его в этом. И в послании к коринфянам Павел защищает себя: «Разве я не апостол? Разве я не ученик
Христов? Разве не вы – моя слава? Вы – мое письмо, написанное не чернилами, но духом». (см. 1Кор. 15:8). То есть – «через вас я доказываю свою близость Богу». Потому что Павел рождал Церковь, возрождал людей и рождал общины из учеников, которые множились как грибы после дождя по всему миру. Там, где Павел прошел, там оставалась Церковь. Он говорил: «Разве я не видел Господа Иисуса Христа?» Но ему приходилось доказывать это.
Петру ничего доказывать не надо было. Все знали, что Петр был сначала с Христом. Петру нужно было плакать, потому что он отрекался от Христа. У него в жизни была тяжелая черная страница отречения. И предание говорит нам, что петушиный крик (вместо будильника раньше каждая семья имела петуха, или по соседству птица будила людей) каждый раз напоминал Петру о его отречении. И он плакал. Часто в иконографии изображается он с такими глубокими бороздами от глаз по щекам, которые пробороздили слезы за его жизнь. Вода, действительно, она и камень точит, не то, что тело человеческое. Если все время плакать, плакать, плакать, то за месяц и за год у тебя действительно ручьи такие на щеках окажутся. И они были у Петра. Он был слезливый человек. Поскольку ему каждый раз совесть сигнализировала по утрам от птичьего крика о том, что он был предателем.
Совершенно разные люди. И вот они стоят рядом. Петр и Павел. Мы их даже не разделяем. Как Михаил и Гавриил на небе, так Петр и Павел на земле.
И что это нам с вами может сказать, возлюбленные о Господе христиане? То, что люди обязательно должны быть разными. Мы часто хотим, чтобы люди были одинаковые. И мы требуем от них, чтобы они поступали все одинаково. Чтобы они вели себя так, как нам нравится – по шаблону. Особенно, если «мы» – начальники. Или «мы» – мама. Или «мы» – папа. Или «мы» – кто-то еще, кто имеет власть. Мы хотим, чтобы мы были одинаковые. А так не бывает. Значит, мы чего-то не понимаем. Люди обязаны быть разными. Они должны, они по факту разные. В Церкви нет ни одного святого человека, который бы абсолютно слился с другим святым человеком. Святость – это расцветшая личность. В духе святом расцветает личность ни на кого не похожая. В Церкви нет ни одной пары шаблонных святых. Все непохожи друг на друга. Все непохожи. Все неповторимы. Все уникальны. Посмотрите сколько храмов по всей Руси святой. Нет ни одного второго такого, как есть один. Нет ни одного похожего. Подобия есть. Но все равно – все разные.
Нет ни одного прихода в Православной Церкви, где бы служили все одинаково, как в другом приходе. Типикон – один. Служебник – один. Требник – один. Календарь – один. Все – одно. А все – по-разному. Почему? Да потому, что люди разные. Человека не может творить одно и то же со своим соседом. Если два человека делают одно и то же – получается не одно и то же. Каждый человек вносит в жизнь что-то свое и это нужно ценить. И в семье, и в жизни мы обязаны отличаться друг от друга. И Церковь представляет из себя некое единство многообразий. Это одно из таких характерных свойств церковности. Необходимо единство – но не единство роботов, не единство манекенов, не единство штампованных деталей на одном станке, а единство неповторимых людей. Единство в великом многообразии.