В принципе, мы все Мама́нтовы в отношении некоем. Потому что первое слово у нас, как правило, у всех бывает «Мама». Правда в одном из советских фильмов молодая мама говорит своей начальнице: «Мой сынок заговорил!» Та: «И какое слово сказал? Наверное, мама?» – «Нет. Дай!» То есть – люди меняются. И не всегда к лучшему. Иногда первым словом бывает не мама, а – дай. Но, если вашим первым словом было – мама, – то вы тоже Маманты. В хорошем смысле этого слова.
Что важно: мама его, Руфина, – святая и папа его, Феодот, – святой. Они были патрициями, и за имя Иисуса Христа были подвергнуты тюремному заточению. Сидели в тюрьме и готовились к мучениям. И отец его молился и говорил: «Господи, я мучений не вынесу». Человеку легко сделать больно. Нежный организм человеческий. У него столько всяких нежных мест; и можно столько всякого железа и огня к нему применить, что любой кремень задрожит.
Вот он и говорил: «Я не вынесу. Мучений я не перетерплю. И отрекаться от Тебя не хочу. Забери мою душу раньше». И Господь забрал его душу до страданий. Он умер в темнице, не дождавшись колеса, огня, меча, расплавленного олова и так далее…
А жена его была на сносях. Имела как раз мальчика во чреве. Того самого – Мамаса. И она – раз такое дело – говорит: «И меня забери!» И ее Бог забрал.
Когда человек просит смерти, Бог ему часто ее дает. Иногда – не дает. Потому что – не готов человек. Ему нужно еще погреметь в жизни, как медному котелку. А тех, которые готовы, – забирает их Господь. Нужно просить в таких случаях. Видите! – забирает!
Она (Руфина) перед смертью разродилась живым ребенком, которого забрала на воспитание его тетка. Он сказал первое слово – мама. Она назвала его – «Мамас».
И так он вошел в историю Церкви.
Я не буду вам рассказывать всю его историю. А история его, в принципе, очень короткая. В свежем юношеском возрасте он был подвергнут истязаниям за Христа. Проявил великое мужество. До это еще совершил много чудес. Был усечен. Закончил жизнь свою. И был почитаем. И сейчас почитаем Церковью. По-моему (по-моему!) мощи его находятся на Кипре (если мне не изменяет память). На Кипре. Да. Один из святых Киприотского святого списка. Но страдал он не на Кипре. Он страдал в Малой Азии.
Много разных вещей я вам хочу сегодня сказать.
Во-первых, у нас может создаться такая картина (благодаря великомученику Георгию, Варваре, Екатерине и всем остальным страдальцам), что история Церкви была сплошной историей побед.
Их звали на суд. Что-то там говорили… «Отрекайся!.. – Не отрекусь!.. – А мы – тебя!.. – А мне все равно!..» Короче: его на лоскуты порвали, а ему не больно. И так далее…
Может создаться такая иллюзия. На самом деле – история Церкви гораздо грязнее и драматичнее… И – тяжелее… Как жизнь человека. В ней были истории отпадений, истории предательств. Были истории, когда человек изменял Христу, а потом – возвращался. Или: стоял, стоял, танцевал, танцевал; а потом – не поклонился. Всю жизнь – терпел. А потом – раз! – и не дотерпел. Почему в Евангелие и говорится: «Претерпевый ДО КОНЦА спасен будет» (Мф. 10:22). Еще и до конца нужно дотерпеть.
Ведь все ж терпят в жизни. Но – некоторые не до конца. Терпел, терпел и… «А!! Не буду!..» А через секунду пришло спасение. Пришло, …но не к тебе.
Как сорок мучеников Севастийских. Яркий пример.
Такая история мученичества в первые столетия Церкви… Да и потом – например, история Балканских народов под турками – там столько этих жутких историй – когда людей заставляли отрекаться хитростью. Как они потом – возвращались. Как они готовились к мученичеству. Как они – боялись. Как они – уходили. Потом-таки страдали. Там очень много трагедий. Очень много драматургии. Настоящей такой, человеческой, драматургии.
И вот в этой истории родители – Феодот и Руфина… Люди прекрасно знали, что: «Если меня начнут кромсать на части, я – не вытерплю!» Они знали, что их ждет.
Вот и я себе думаю: «А я, что ли, вытерплю?..»
В таких случаях человек может просить себе смерти заранее, потому что – есть предел человеческому терпению. Есть такие вещи, которые человек не выдержит. Один терпит долго голод. А другой, например, день не поест – он готов не знаю на что. Другой терпит другое. Чем хочешь можно мучить человека. Люди, повторяю, очень изощренные в пытках.
Вот вам такой интересный пример.
Что еще можно сказать о мучениках? Из того, что у меня в памяти всплывает. Из таких особых историй.
Были такие два мученика Никифор и Саприкий. Они оба сидели в темнице за Христа и оба терпели побои. И обоих ждал меч. И они умудрились поссориться в тюрьме. (…) А когда они шли на страдания один другому говорит: «Ты прости меня. Нас сейчас смерть ждет». А второй: «Не прощу!» (То есть, добавил к одной дурости вторую дурость). Тот, который попросил прощения положил голову на плаху, перекрестился, говорит: «Господи, прими мою душу!» И – ушел. А тот, который не простил, пошел, и перед плахой ноги у него ослабели, и он задрожал. Испугался: «Я принесу любую жертву. Только меня не убивайте». Отказался.
У мученичества есть нравственные основания. До конца терпит тот, кто имеет чистую душу. (…)
С одной стороны – да. Но с другой стороны меня всегда за душу берет святой Вонифатий. Житие его очень целомудренно, так кратко, так боком говорит: «Он был зельний пьяница и развратник преизрядный». Там так кратко говорится. (…) Ничего, в общем, хорошего. Только одно хорошее было в нем…
Служил он у одной богатой госпожи. (…) Жил с ней в блудном сожительстве. (…) Кстати, по римским законам это страшный позор, когда госпожа смешивается с рабами или слугами. (…) Не сколько они чистоту блюли, сколько честь свою пытались сохранить.
Она была христианкой. А он имел такой добрый обычай – обходить по вечерам городок свой, и, если какого-то нищего видел, вел его к себе. Кормил, одевал, давал ему помыться и что-то еще такое давал. Любил нищих человек!! И это его потом спасло.
Богу нужно зацепиться за что-то в человеке. (Бывает, что в человеке не за что зацепиться, а в Вонифатии было за что). (…)
Должен быть уголок души, не затоптанный грехом. Тогда Духу Святому есть где приземлиться. Это, если угодно, как «Ноевый» голубь. (…) Духу Святому, которого голубь символизирует, ему нужна какая-то небольшая сухая территория, на которую можно ножки опустить. Если в человеке нету этого, он не может иметь веры. (…)
Вот этот Вонифатий… Гуляка, пьяница, весельчак. А его хозяйка, с которой он живет (она – христианка) ему говорит: «Там на востоке мучают сейчас братьев наших за Христа. Поезжай. (…) Привези-ка нам истерзанное тело кого-нибудь за Христа пострадавшего» (…) Говорит: «Будем делать так: раз мы с тобой грешники – будем какого-нибудь мученика прославлять. А мученик будет за нас молиться.
И он поехал. (…) И пошел на площадь, как раз там тогда мучали христиан. И восторжествовала в нем душа при этом страдании. И Вонифатий сам захотел быть мучеником. «Я тоже христианин!!» И вот его убили.
А друзья его все кабаки обошли в поисках. (…) Нигде нет. Пришли на площадь и нашли этого страдальца – с отсеченной головой. (…) Взяли на руку его главу, и он улыбнулся, и из отсеченной раны потекла кровь с молоком смешанная.
Они привезли его обратно. (…) Хозяйка построила для него храм небольшой. Там восемь лет в девстве прожила, молясь за грехи свои. И там же душу свою отдала.
Вот – удивительное житие. Понимаете!
Есть такая иллюзия, что нужно быть святым с детства. У нас в житиях педалируется такой момент: «Он с детства в игрушки не играл. С детьми не веселился. Ходил, …молился. И потом …пошел святым».
Это хорошо, конечно. Но я много раз от грешников слышал. «Где здесь мне взять пример? Тут такие люди кругом описываются в ваших книжках. Они с детства были святые и потом пошли на небо. И там им хорошо. А я с детства – грешник. До старости. Мне с кого пример брать?» Вот я вам говорю. Есть множество примеров – когда люди были совершенно нехорошие, скажем, с детства. Грязные… ну – как мы с вами. Безобразники. Безумцы. Греховодники. А потом превратились в святых людей.
Вот и эта история мучеников. Феодот и Руфина боялись страдать. Даже не думайте себе, что мученикам не было больно; что им было не страшно. Страшно было! Ну как – не страшно? Это ж не киборги какие-то. Это ж не человек-паук. Spider-Man. Это не герои. Это простые люди из плоти и крови.
Меня с юности потрясло, когда я прочитал, житие святой Перпетуи. Молодая девушка, (…) молодая совершенно девушка. Патрицианка. Из рода патрициев. Недавно родила ребеночка. Ее за Христа сажают в тюрьму и носят ей покормить. Два-три-четыре раза в день носят ей малыша кормить. В тюрьму. И, когда замок лязгает, (…) она вся вздрагивает. И стражник говорит ей: «Когда ты слышишь звяканье щеколды в замке, ты – дрожишь. Как же ты задрожишь тогда, когда перед тобой положат секиру, пилу? Разожгут огонь? Дыбу поставят? Это будет для тебя. Как же ты там задрожишь?» А она говорит ему (слышите?): «Там будет другой, который во мне будет терпеть вместо меня».
Тайна мучеников в чем? Они имели такую любовь к Иисусу Христу, такую веру в Него, что они – боялись и знали, что им больно будет. Но они говорили: «Господи, за Тебя. Будь со мной. Будь во мне!» И они шли туда, преодолевая страх. Он был в них. И Он давал им силы терпеть. Вот поэтому – они вытерпливали все. …А некоторые – отрекались.
Чтобы пойти на мученичество надо было всех простить. Георгий – он сам пошел. Но прежде, чем пойти, он все свое имение раздал нищим. Как пишется в канонах: «Намазался милостыней»…
Борцы, когда раньше боролись, намазывались маслом. Скользкими становились. Такая раньше была борьба. И сейчас на Востоке есть такая борьба. (…)
«Намазался милостыней…» Для того, чтобы не бояться смерти, намазался милостыней. По-гречески: Милость – элеос. (Созвучно – одно слово) Это и масло, и милость – одновременно. Для того, чтобы душу закалить и смерти не бояться, он все-все-все свое пораздавал. Обнищал Христа Ради. А потом уже: «Вот я – христианин. Теперь меня мучьте». И терпел до конца.