и страдает. Тогда им это было слишком тяжело. Да и вообще человеку тяжело видеть что-то великое, а потом с этим великим всю жизнь жить. И не потерять это великое. Великое видишь – радуешься; а потом наступает какая-то скорбь, теснота, гонение, печаль, болезнь; и малодушествует человек и забывает все великое, что он видел. И почему-то не держится за сердце его эта святая память. Как у Петра, Иакова и Иоанна. На горе – Слава. В Гефсимании – сон тягостный. И невозможность пободрствовать немножко с Иисусом. «Немножко побдите со Мной» – просил Он. Но Дух бодр, а плоть немощна. И не могут. «Петр, Я же просил тебя!» Опять – не может. И потом: «Вставайте. Пришли за Мной».
Вот она, трагедия человеческой жизни. Какой Христос верный во всем и удивительный во всем. И какой слабый человек. Даже в числе лучших своих представителей. Самые лучшие люди оказываются не всегда самые лучшие. А других больше нету. Как Исаак Сирин говорит: «Совершенство совершенных – воистину несовершенно». (…) Вот блаженные души. Что Петр, что Иаков, что Иоанн. А все-таки не совершенный человек. К тому же еще не искупленный человек. Полный страстями человек. Слабостями и страхами полный. Вот он какой. И на фоне этого какой Христос! Что на Фаворе. Что в Гефсимании. Везде верный в Себе. Везде одинаковый в Славе. Хотя там – слава скрытая. А там – слава открытая.
Вот мы в Него верим. На Него надеемся. Он – надежда наша. Он – судья наш. Он кормит нас. Он питает нас. Он взвешивает наше дыхание. Он посчитал волосы нашей головы. Он измерил пядями (так Давид сказал, не метрами и не километрами, а пядями измерил) жизнь мою. Пядями положил дни мои (Пс. 38:6). Измерил пальчиками. Измерил дни человеческой жизни. Все знает. Все помнит. Пострадал за меня. Пострадал за тебя.
И вот мы с любовью сошлись в храм Божий. Слетелись как птицы хлеба поклевать. Поклевали небесного хлеба, вспомнили о Преображенской славе. Освятили плоды нового урожая. С тем, чтобы научиться все Богу приносить и освящать. Первенцев своих приносить на благословение.
Ну, и уходим по домам своим, унося память Преображенского праздника.
Выучивайте наизусть тропари праздников. Вот тропарь Преображения (…) После Рождества и Пасхи, наряду с Пятидесятницей, праздник Преображения – это праздник более всего формирующий нашу веру, лепящий наше сердце, как пластилин, и указывающий нам правильный смысл настоящей жизни. Преображение именно такой праздник.
С этим праздником я вас поздравляю. И отпускаю по домам с миром.
Спаси Боже. Аминь.
Воскрешение дочери Иаира /Проповедь 17.11.2019/ (2 декабря 2019г.)
Христос Воскресе!
Сегодня мы с вами вспомним (как обычно) слова Евангельские, которые прозвучали на богослужении. Но лично я сегодня вспомнил перед этим чтением слова из другого места Евангелие. Иисус Христос Господь говорит Своим ученикам: «Блаженны очи ваши в том, что вы видите. Блаженны уши ваши в том, что вы слышите. Потому что многие цари и пророки, великие люди земли, хотели видеть то, что вы видите, и не видели. Хотели слышать то, что вы слышите, и не слышали» (см. Мф. 13:16).
Вот это всегда, наверное, касается всех верующих людей, находящихся в храме Божием, когда говорится: «Премудрость, прости! Услышим Святое Евангелие…»
Наши уши – блаженны. Это можно переживать с разной степенью интенсивности. Но надо это когда-то почувствовать. До чего же это удивительно, что я это слышу, что мне это открыто. Христос говорил в своих молитвах. Это тоже зафиксировано в Евангельских текстах. «Слава Тебе, Отче, Бог Неба и земли, что ты утаил это от мудрых и разумных и открыл это младенцам» (см. Мф. 11:25). То есть людям простым. Людям бессильным. Младенец – он прост, безыскусен и бессилен. А сильные и славные пусть остаются при своей силе и славе. Они не слышат этого. Блаженны человеческие уши, слушающие Евангелие. Благословен Господь неба и земли, что утаил это от мудрых и разумных. Гордые ищут знамение, но знамение не дается им (см. Мф. 12:39). Так и Соломон говорил. (…) А незлобивых и простым, ничего не значащим, – дается. Это вообще можно продолжить. (Я не об этом хотел говорить). Павел пишет к Коринфянам: — Ничего не значащих избрал Бог, чтобы посрамить знатных. И безумных избрал, чтобы мудрых посрамить (см. 1Кор. 1:27). Бедных мира избрал Бог, чтобы посрамить богатых. Христос обращает человека к этим духовным дарам, чтобы человек потом мог сказать: — Мы ничего не имеем, но всем духовно обогащены. Нас, вроде, и нет. Но нас узнают. Мы, вроде бы, и – умерли. Но вот – мы живы. (см. 2 Кор. 6:10). Христос дает это людям, собранию. Церкви. Экклесии. Людям, которые стремятся к богоносничеству, которые хотят иметь Христа в себе.
И вот наши блаженные уши слышали сегодня то, как Христос шел на одно дело благое, но по дороге совершил еще одно. Он шел воскресить дочку Иаира, некого начальника синагоги, у которой только-только попрощалась душа с телом. Она еще и похолодеть, очевидно, не успела. Почему Он сказал, что – она спит. Не очевидно было, что она мертвая.
Это первое Его воскресение. (…). Дальше оно будет по нарастающей идти. (…)
В это не успевшее еще остыть тело, Господь вернул душу словами: Девица, тебе говорю. Встань. (Лк. 8:52-54). У Марка Евангелиста эти слова приведены даже по-арамейски. Так, как они звучали тогда. «Талифа-куми!» (Мк. 5:41). Он так сказал.
На этом языке больше никто не разговаривает. Кроме нескольких деревень в Палестине. Исчезает он. Арамейский язык – это повседневный язык речи палестинских евреев. На нем разговаривал Господь. Молился Он на иврите. На священном языке. А разговаривал на бытовом. (…)
Талифа-куми! – говорит Он ей. Это – у Марка. Лука этого не говорит. (…)
Это свежее воскресение. Только умер человек и тут же был возвращен к жизни.
Дальше по нарастающей, Он будет воскрешать уже людей, которые очевидно мертвые. Следующие наинский юноша (Лк. 7:12-15). Он умер сегодня утром, а к вечеру этого дня его хоронят. Уже всем все понятно. Он уже обмыт, одет, завернут в пелены, и его несут на кладбище. Сомнений нет. Эту процессию Христос остановил и говорит: Юноша, тебе говорю. Встань. Умерший сел. Заговорил. Его вернули матери.
То есть – еще большая страница силы открывается. С девицей, можно было сомневаться. Может быть она и не умирала? Может это была литургическая смерть или глубокий обморок? У юноши все гораздо понятней. Он был действительно мертвый. А совсем уже великое дело (по нарастающей, повторяю) Господь совершает, показывая все большую и большую степень власти, – это воскрешение четверодневного Лазаря. (…) Его тело уже стремится разойтись на первоначальные стихии. Он теряет уже свой облик. (…) И здесь Господь, как бы, уже совершает новое творение. Вызывает его к жизни, хотя он уже был съедаем смертью.
В этих актах Христос идет снизу вверх. От меньшего к большему. Хотя любое воскрешение – это великое чудо. (…) Но Он, как бы, показывает: над только что умершим есть у Него власть; над умершим, который уже похолодел – есть у Него власть; над человеком, которого тление коснулось – есть у Него власть.
И это уже, братья и сестры, не чудо, а – знамение. Иное есть чудо. Чудо – это что-то святое, которое не вмещается в сознание. То, что объяснить нельзя. И чудеса, по крайней мере у Христа, имеют человеколюбивое направление. Он исцеляет, открывает глаза, выпрямляет скрюченные позвоночники. Все Его чудеса «заквашены» состраданием к человеку. Он не пришел всех исцелить. Если бы Он пришел всех исцелить, были бы миллиарды обиженных людей. Если бы Он исцелил трех, …или тридцать трех, …или триста тридцать трех, остались бы еще тысячи неисцеленных. Поэтому, чудо Христово – это еще (есть такое понятие) – знамение. Факт того, что «Это – Я!» Он своими делами превосходит дела обычного человека. А также дела пророков. Дела святых мужей древности и современности. Христос говорит: «Вот во что нужно верить! Дела Мои свидетельствуют обо Мне». Евреи не хотели верить Его словам. Он говорит: «Словам моим можете не верить. Делам Моим верьте!» (см. Ин. 14:11). Дела Его очевидно говорили о Нем, что Он – тот, кого ждали. (…)
Вера – это не труд головы. Если вы вера требовала таких усилий как решение математической задачи, то все умники были бы верующими. Они бы думали, думали, думали, думали и …Шлеп! И – придумали! И пришли бы к вере.
Вера требует совокупного труда головы и сердца, которые разбегаются в разные стороны. Сердце чувствует, что здесь – правда, голова – сомневается. Или наоборот бывает. Есть люди, у которых голова верит, а сердце сомневается. Потому что – сердце грехами напичкано. Вроде, человек образованный, Он понимает, что Христос – Господь. Он все знает. Но у него другая борьба.
Кстати, это даже интересная тема: «А у тебя что больше верит: сердце или голова?»
(…) Известный такой великий, может быть, последний такой классический философ – Алексей Федорович Лосев, тайный монах (…) говорил: «Я никогда не понимал людей, которые говорят, что у меня сердце верует, а голова – не верует». Этих людей мне трудно понять. Потому что – у меня совершенно наоборот. У меня голова верует. Голова верует – не сомневается. (У него было умище, как ядерная электростанция). (…). Но сердце мое: мое заячье сердце, неверное сердце, сердце грешное, сердце то загорающееся, то погасающее, трепыхающееся в груди, влюбляющееся в какие-то сложные идолы, – это сердце мое оно не хотело верить».
Поэтому, эта борьба в сердце человека веры и неверия, она связана с такими сложными процессами, которые, в принципе, «неизследимы». Поэтому, учение о спасении души – это наука всех наук. Трудно понять теоретическую физику. Но при желании – можно. А спасти душу – тяжелее. Трудно научиться рисовать так, как рисовал Рембрандт. Но иногда – можно. А спасти душу – тяжелее. Это искусство из всех искусств. И наука из всех наук. Великие святые люди (…) описывали эту внутреннюю борьбу человека, таинственный приход к вере.