Приведу примеры. Святой Николай Сербский. У него много об исламе написано, и хорошего, и плохого. Допустим, митрополит Ташкентский и Среднеазиатский Владимир, ныне здравствующий — у него есть много похвальных слов об исламе. Он цитирует Пятую суру, где говорится, что ближе всего к верующим (по Корану) — христиане. Так вот там, где люди живут в соприкосновении с исламом, они осторожны. Хамская смелость присутствует лишь у тех, кто живет далеко. Но в Антиохийском патриархате — в Сирии, в смешанной стране, в Египте, в Палестине, в Греции, в Сербии, на Балканах, в Средней Азии — там, где христиане живут бок обок с мусульманами, нужно приобретать себе друзей, а не врагов. Албанский Архиепископ Анастасиос даже ввел изучение ислама в семинарский курс. Жизнь заставила.
Еще скажу, что ислам предлагает некие вызовы современному миру потребления. Он имеет смелость назвать современную цивилизацию «цивилизацией дьявола». Мы не имеем такой смелости. Мы растворены в цивилизации современного потребления, шоубизнеса, добавочной стоимости. Мы не говорим о том, что все это дьявольское — нам страшно самих себя осудить. А они смело говорят, что эта цивилизация — это «цивилизация дьявола».
И они правы на самом деле. Насколько мы к этой цивилизации принадлежим, это вопрос: если полностью в ней растворены, то будем воевать с исламом. А если не полностью, то будем понимать ислам, потому что мусульмане реагируют на неправду современной западной цивилизации. У них сохранилось все в голове классически: муж—жена—дети. На Западе все смешалось.
В конце концов, что такое ислам в простом понимании? «О, верующие, верьте в Бога и в Судный День». То есть, верьте, что Бог Един и что будет Судный День. А кто будет судить? Христос! Иса аль Масих. Иисус Христос будет судить верующих, когда они воскреснут. Они в это верят. Они верят, что Христос в Судный День будет судить от имени Аллаха всех воскресших из мертвых. Они гораздо ближе к нам на самом деле, чем западные либералы. А поскольку люди не знают своей веры собственной, не знают ее глубин и сокровищ, то получается так, что я опознаю в гораздо большей степени верующего человека в мусульманине, нежели в брате с белой кожей, живущем в западной стране.
«Ты веришь, что Суд будет?» — А он не верит. «Ты веришь, что Христос будет нас судить?» — «Не верю». — А вот он верит. «Ты веришь, что будет вечная жизнь?» — Не верю. — «А вот он верит». «Ты веришь, что Иисус от Девы родился?» — «Не верю!» — А он верит, они же Деву Марию чтут! Называют Христа — Иса ибн Марьям.
Поэтому здесь нужно разобраться: вообще, о чем мы спорим. С кем мы говорим. Если я говорю с христианином православным, то, конечно, здесь нет вопросов — у нас одна вера. Для нас мусульманин, это, в принципе, — еретик. Он может быть близок по духу нам и, тем не менее, догматически нам чужд.
Но если мы говорим с человеком, который вообще ни во что не верит, так простите, мусульманин выше его на сто голов. У него есть понятие о том, что будет смерть и страшный суд. Поэтому наша жизнь заставляет нас говорить об этом, потому что мы живем сегодня в стране, в которой многие люди не верят ни во что. Это повышает религиозную чуткость. Я против того, чтобы смешивать ислам и христианство. Но я против того, чтобы огульно осуждать людей из-за того, что они не верят так, как верим мы.
Кстати, есть много мусульман, которые стали христианами. В истории много примеров.
— Но, в то же время, обратить кого-то из ислама очень сложно. Сложнее, например, чем язычника…
— Сложно потому, что мусульмане молодцы. Потому, что они свою веру вшивают как культурный код во всю свою жизнь, и у них нет ни одной области, которая была бы выдворена из мусульманства. Еда, питье, интимные отношения с женщиной, воздержание, милостыня, работа, вражда, любовь, дружба — все пронизано идеями веры.
— Иными словами, наша проблема в том, что мы-то вырваны из контекста?
— И наша проблема в том, что мы потеряли свою глубокую идентичность, а они сохранили. Они тоже теряют, потому что западный мир пытается развратить их своей культурой. Первое, что появилось в Багдаде после уничтожения режима Саддама Хусейна, это были кинотеатры «для взрослых». Сразу же появились порно-кинотеатры, только мужчин старше 18-ти в очереди туда, как в мавзолей. Западная культура понимает, что сила ее — в развращении. Развратить и управлять.
Не облагородить, поднять и научить об Иисусе Христе, а развратить и управлять.
Ислам — не такая глупая цивилизация, чтобы не понимать, что их развращают, чтобы ими управлять. Поэтому они активно сознательно сопротивляются этому, и я лично не могу не признать за этим нравственной ценности. Я говорю, что нас развращают, чтобы нами управлять. Они понимают, а мы нет. Вот в этом смысле я их хвалю.
«Дайте нам сто Андреев Кураевых, двести Олегов Стеняевых и они каждый будет соревноваться друг с другом и станут лучше»
— Сколько книг Вы уже написали? Как появляется замысел очередного текста?
— Я написал где-то пять или шесть книг. Ну, никогда не думал, что буду писать книги, честно говоря. Просто старался делать то, что должен. Я говорил, речь записывали, потом это сохранилось, ее расшифровали, отредактировали и сделали книгой. Есть вещи, которые я писал уже как текст. Вот последняя книга о семье — «Первое чудо», это книга текстов, не проповедей. Но мне очень приятно, что очень востребованной оказалась книга проповедей, потому что в ней пульсирует живое слово.
— Какие Ваши дальнейшие творческие планы?
— Ничего не собираюсь делать специально. Все совершенно спонтанно происходит.
— Как Вы оцениваете миссионерскую деятельность своих российских коллег — отца Андрея Кураева и отца Олега Стеняева?
— Они оба молодцы. И кашу маслом не испортишь. Поэтому, если бы их умножить на десять, то было бы еще мало. К отцу Андрею Кураеву особенно хорошо отношусь, несмотря на то, что его часто упрекают. Согласен с упрекающими в том, что где-то ему можно чуть сдержаться. Но кроме этого он большой молодчина. Делает то, чего не делает никто. Хотя много же умниц, много талантливых, говорливых, энергичных, образованных, неравнодушных. Но вот чтобы свести все в одно — и неравнодушность, и образованность, и начитанность, и миссионерскую активность — почему-то не получается. Большая странность. Потому мне жалко, что на него все шишки сыпятся.
И отец Олег Стеняев молодец. Они все молодцы вообще. Вот один человек мне пишет: крестился в православии, ушел в протестантизм, вернулся в православие через лекции профессора Осипова. И профессор Осипов молодец, хоть там и сыпят на него всякое. Молодцы все, кто служит Христу чистым сердцем.
Мы не без греха, мы заблуждаемся, ошибаемся. Но мы не хотим ошибаться, мы не хотим канонизировать свои ошибки. Мы, если ошиблись — то говорим, простите меня. Вы умнее меня. Но я хочу, чтобы Господь прославился, чтобы люди узнали Бога.
К тому же мы живем в очень скудное время, которое вознаградило нас средствами массовой информации. По идее, хорошо было бы, чтобы в каждой церкви был свой отец Олег Стеняев, в каждой епархии — свой отец Андрей Кураев, в каждой митрополии — свой митрополит Антоний (Блум). Но нет же их!
— Почему?
— Не знаю, почему их нет. Ну что, такие все глупые что ли? Нет. Ленивые? Да, ленивые. Корыстные? Да, корыстные. Своекорыстие, лень, бытовая усталость, славянский пофигизм — всё вместе, может быть, еще можно что-то добавить. Логика такая: «А, ну ладно, пусть болтает там Андрей Кураев. Нужно будет, с него шкуру снимут, он сам будет виноват. А я помолчу». Легче всего живется тем, кто ничего не делает. Поэтому тех, кто делает что-то, мало. Они хорошие. Будет их больше, будет лучше. Дайте нам сто Андреев Кураевых, двести Олегов Стеняевых и они каждый будет соревноваться друг с другом и будут лучше. Но если он один, и тот один, ну что ты от них хочешь? Он один, он монополист и он будет делать то, что хочет, и будет востребован.
— Каково Ваше отношение к идее обязательной катехизации перед крещением?
— Вы знаете, нужно обязательно учить людей. Не уча, крестить нельзя. Учите, крестите, потом опять учите.
Но есть такие случаи, когда нужно просто крестить и все. Раньше делали как: крестили всех подряд. Сейчас же мы можем сказать — научить, потом крестить и никак иначе. Но мы тоже можем ошибиться. Я чувствую по совести, что мы можем тоже наломать дров с этим вопросом. Здесь нужно иметь некую чуткость. Потому что приходит человек — «хочу креститься!» Он ничего не понимает, но искренне хочет принять крещение, и я не уверен, что он доживет до завтрашнего утра. А он так хочет, как будто ему завтра умирать. Вот так сильно хочет. Ты должен это чувствовать.
— То есть, универсальных рецептов нет?
— Нет. Человек хочет, ну как я его отгоню от Крещения? Говорит: «Батюшка, вот мне завтра в Америку лететь, завтра с утра у меня самолет. Я очень хочу креститься». Ну что мне его катехизировать? Ну как же не крестить!?
Если введем непременную катехизацию, то сделаем нового идола. Раньше у нас другой идол был — это безответственность и требоисполнительство: «Плевать, что ты хочешь, — плати в кассу, иди, крестись». Это, конечно, безобразие. Но если мы сейчас поставим вопрос так, что только катехизация, только Символ Веры наизусть, то, мне кажется, можем тоже наломать таких дров, что на Страшном Суде всего не расхлебаем.
—Точно так же и с венчанием?
— Тоже самое. Нужно узнавать, спрашивать, думать, разговаривать. Мне кажется, очень важно сначала обручать людей, не венчая. Обручать, потом перерыв, каждое воскресенье — в храм, к Причастию, к молитве. А потом прошло от четырех до шести недель — тогда уже венчать. Мне кажется, что обручение отдельно от венчания — это очень важная вещь, назревшая. Нужно доказать свою верность, доказать степень своего желания.
Но, вообще все от пастырства зависит. Некоторым священникам не нужно никаких циркуляров специальных. Я, например, и так всех оглашаю без приказа.