Так вот подсказка: может наш народ потому так пьет горько, что по благодати тоскует? Мозгами он сам не знает, отчего ему все тошно так. Но сердце мимо участия головы тоскует по Богу и Царству Его, тоскует по благодати. Это, может быть, лишь догадка или даже выдумка. Это, быть может, попытка посреди самих грехов, посреди самой блевотины пьяной, оправдание найти. А вдруг нет? Вдруг это не самооправдание, а одна из главных причин национальной болезни? Тогда-то ведь и лечить только можно, когда диагноз поставлен верно. Гипотетическая верность диагноза означает необходимость действенной проповеди и приобщения народа к Евангельской радости. К той самой радости, о которой говорил Ангел в ночь Рождества: «я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь» (Лук. 2:11). Может именно без этой радости народ и спивается, заглушая в себе тоску и чувство бессмысленности?
У любой болезни есть причина, и у любой проблемы — корень. Просто бросить пить вряд ли возможно. Нужно «зачем-то» бросить пить. Ради исполнения заповедей, ради сохранения семьи, ради будущего детей, ради доведения до конца начатого дела. Иначе — зачем? Чтобы здоровеньким помереть? Чтобы из пьяного бездельника превратиться в трезвого бездельника? Чтоб собой гордиться? Кому-то эти мотивации и по плечу, и по душе, а русскому — навряд. Он мужик настырный и с сознанием параллельным. От его вопросов у дзен-буддистов просветление наступает. После часовой лекции он способен таким голосом спросить: «Ну, и что?», что сам лектор в своей правоте усомнится. Потом мужик опять себе нальет, и не факт, что лектор ему компанию не составит. Короче, народ наш упертый и с разветвленной корневой системой. Если меняться согласится, то — до конца и донышка, плюс — с серьезной мотивацией. Ничего серьезнее нельзя ни придумать, ни вспомнить, кроме Благодати Святого Духа. Ради нее надо отрезвляться, ради превращения себя из свиного хлева в храм Святого Духа.
То, что пьянство и благодатное состояние можно перепутать, говорит не только упомянутый эпизод Пятидесятницы. Будущая мать пророка Самуила Анна, будучи огорченной своим бесплодием, молилась Богу и тоже казалась со стороны пьяною. «Как Анна говорила в сердце своем, а уста ее только двигались, и не было слышно голоса ее, то Илий (первосвященник) счел ее пьяною. И сказал ей Илий: доколе ты будешь пьяною? Вытрезвись от вина твоего» (1 Цар. 1:13–14) Женщина сказала в ответ, что не пила она вина или крепких напитков, что дух ее в ней огорчен, и что молилась она от великой печали. Первосвященник благословил ее и пообещал, что прошение ее Богом будет исполнено. Вскоре зачат был Самуил.
Знаменательно то, что радуются люди при сошествии на них Святого Духа — кажутся пьяными. Скорбит человек, совершая в сердце молитву — опять кажется пьяным. И в скорби, и в радости пьяным кажется человек, если он — под действием благодати.
Наш народ давно считают народом пьяным. Мы сами с этим изрядно сжились и не стыдимся снимать фильмы и писать книги о своем пороке. Так лилипут работает в цирке, зарабатывая на жизнь собственным несчастьем. Даже если мы вытрезвимся основательно, то в силу одной лишь инерции мышления еще лет пятьдесят — семьдесят нас так и будут все ассоциировать не иначе, как с ведром водки, снежными заносами и цыганскими песнями. Но дело не в этом. Пусть люди думают, что хотят. Нам настоятельно нужно поменять образ опьянения. Если сегодня мы пьем угрюмо и убийственно, словно мечем на стол из рукава последний метафизический козырь, то в будущем нам нужно научиться умной молитве и принять Духа всем существом. Тогда мы продолжим казаться пьяными, но это будет обманчивая видимость при благодатной внутренней жизни.
Будет ли так? Будет ли, Господи?
Ведь правда же, что все наше вековое пьянство есть лишь выражение тоски по иной, настоящей жизни? Ведь это же просто бегство от действительности, корявое бегство, конечно, но доказывающее одну очень важную мысль. А именно: этим миром сыта душа не будет, сколько ты этот мир не перестраивай и не усовершенствуй. Ведь именно это и значит наше пьянство. Оттого и Мусоргский на портрете Репина смотрит не в лоб, как баран на новые ворота, а — вверх и в сторону. Загадочно смотрит, быть может туда, откуда звуки вечной гармонии льются.
Было время, когда Гоголь спрашивал Русь: «Куда несешься ты?» А она — «не дает ответа»
Будет, быть может, время, когда Господь спросит Русь, как во время оно спросил Илий Анну: «Доколе ты будешь пьяною? Вытрезвись от вина твоего»
А она скажет: «Нет, Господин мой. Вина и сикеры я не пила, но изливаю душу мою пред Господом» (1 Цар. 1:15)