О, если бы человек, имеющий Христа в сердце, шел лечиться к имеющему Христа в сердце доктору! Тогда доктор видел бы Христа в пришедшем пациенте — Христа страдающего. А больной видел бы Христа в докторе — Христа милующего.
Вместо этого сплошь и рядом ворчащий и бурчащий пациент, всем недовольный и болезнью напуганный, идет к доктору, который видит в больном всего лишь средство заработка, как если бы он ремонтировал утюги и ему принесли очередной — поломанный.
Прошу вас, давайте вдумаемся в проблематику врачебной профессии с точки зрения зарабатывания денег. Сантехник чинит унитазы и умывальники, за что получает законное вознаграждение. Механик на СТО чинит карбюраторы и тормозные системы, за что также получает вознаграждение законное и необходимое. Дворник очищает двор осенью — от листьев, а зимой — от снега, за что тоже получает свои смиренные гроши. Доктор «ремонтирует» печень, суставы, щитовидку, глаза; очищает кровь от токсинов и зубы от налета. Он тоже должен получать вознаграждение законное и необходимое. Но.
Согласны ли мы поставить знак равенства между человеческим желудком, сердцем, легкими, с одной стороны, и сливным бачком, рулевой системой, перегоревшим телевизором — с другой? Скорее нет, чем да. Человек не дудка для игры, и не винтик большого механизма, и не одушевленная машина. Человек — самое дорогое, что в мире есть. Так говорит нам подсознание, не до конца распрощавшееся со Словом Божиим. Машина требует ремонта, человек же требует лечения, то есть сострадания и любви вкупе с медикаментами. Недаром еще Авиценна говорил, что у врача есть слово, трава и железо. Слово — первое.
Христианский взгляд на вещи предполагает хотя бы некоторую степень любви к больному, поскольку у него есть не только больные органы, но и живая душа. Постепенный же и массовый отказ от христианского мировоззрения приводит к тому, что на человека смотрят как на механизм, а на врача — как на монтера. И при этом наивно удивляются, отчего это все стали так корыстны и бездушны? А с какой радости доктору быть любвеобильным и жертвенным? Из каких метафизических глубин вы предлагаете ему пить корнями мудрость и милость, если вы сами и прочие пациенты и вообще большинство людей в мире уверены, что миром правят деньги, а вечная жизнь — сказка?
Есть профессии, требующие от человека большей степени нравственной напряженности, нежели большинство прочих. Такова по определению работа в милиции, в школе и в больнице. Эти люди должны быть специалистами в своем деле, как ювелир и дальнобойщик — в своем. Но от них дополнительно требуется: от педагога — чуткость, от милиционера — честность и храбрость, от врача — сострадательная любовь к пациенту. Если этого не будет, человек в погонах будет отличаться от преступника только самими погонами. Ну а доктор будет безучастно вырезать, что аппендицит, что почку на продажу. Лишь бы платили.
Это — дьявольское мировоззрение, и плоды его соответственны. Я повторю: мы живем в мире, где множество людей привычно служат дьяволу без всяких черных месс и рисования пентаграмм. Но виноваты в пожирании людскими массами горьких плодов этого бытового сатанизма не милиционеры только или доктора. Виноваты все люди, по умолчанию согласные с безбожным видением мира. Все, легшие на лопатки в борьбе с бытовым материализмом; все, называющие деньги главной ценностью; все, не согласные вводить веру Христову в жизнь на правах руководящего принципа. Все эти люди виновны в исчезновении правды из судов, доброты из садиков и милости из операционных.
Добавим к этому замечание Чехова о том, что врачи и юристы развращаются раньше всех и глубже всех, ибо постоянно ковыряются в гное и грязи: одни — тел, другие — душ. И как не развратиться, не превратиться в скептика и материалиста доктору, если не поможет ему Христос? Я не знаю, и вы тоже не знаете.
Гуманистическое сознание, пришедшее со своими пузырящимися соплями и воздушными шариками на смену христианству, благополучно издохло. Да, господа! Имя нашей эпохи — это смерть гуманизма и возврат в язычество. Гуманизм сменился холодным прагматизмом и человеконенавистничеством. Люди, которые никого не любят и ни во что не верят, чем дальше, тем больше будут продолжать нас лечить, учить, защищать. Если вам не заметно, что финиш этого процесса — в преисподней, то вы слепы, и ни один окулист вам не поможет.
А нам еще говорят, что христианство наше отжило! А над нашей верой дерзают смеяться, словно над сказкой для малышей и стариков! Да уберите христианство до конца из жизни сегодня — и завтра же вам подадут в ресторане шашлык из человечины! Улыбаясь, подадут. И отрекомендуют с точки зрения вкуса и калорийности. Это еще Гоголь сказал, что люди только потому не едят друг друга, что ежедневно совершается Божественная литургия.
И вот посреди всех этих необходимых и леденящих душу разговоров вспомним сегодня о том, что есть врачи, не ищущие денег по причине любви к Богу. Это такие, как Пантелеимон-целитель. В земной жизни он не искал денег не потому, что не нуждался в пище и одежде, а потому, что Отец Небесный знал о его просьбах прежде прошения. Искусство врачебное он знал хорошо, но добавлял к ножу и травам имя Господне, которое острее меча обоюдоострого и благоуханнее мирры. Леча больных, он помнил Господа, сказавшего: «Я был болен — и вы пришли ко Мне». Поэтому и Господь помнил Пантелеимона, всячески помогая ему и творя исцеления.
Если вы будете молитвенно славить сего врача и мученика, помолитесь, чтобы не болеть вам и близким вашим. Но еще помолитесь, чтобы «люди в белых халатах» узнали и полюбили Господа, а свою работу воспринимали как прекрасный способ послужить Христу. Помолитесь об этом, прошу вас. Это очень важно.
Демократические процедуры (11 августа 2012г.)
Демократические процедуры — вещь хорошая, но вряд ли такая уж безальтернативная. Демократия и торжество личных свобод диалектически превращаются в свой антипод, если их пытаются изобразить чем-то единственно правильным, часто не к месту цитируя Черчилля. Демократия, мол, несовершенна, но лучшего, дескать, никто не придумал, и так далее, и тому подобное. Все это достойно сомнений. И можно Черчиллю предпочитать Станиславского, говоря «не верю».
Вас не смущает голосование? То есть сам принцип, при котором побеждает большинство? Меня смущает. Что-то подсказывает мне, что большинство вовсе не обязано быть правым по сути. Большинство способно чудовищно заблуждаться. А ему вручают санкцию на непогрешимость суждений на основании одного лишь количественного перевеса. По меньшей мере — странно. По большей — чудовищно.
Предположим, что мы заблудились в лесу. «Мы» это некая разношерстная группа людей, случайно оказавшихся вместе, как пассажиры поезда. «Сумма избирателей» часто именно такова. Темнеет. Есть нечего. В душу заползает страх. Нужно куда-то двигаться, поскольку пребывание на одном месте угрожает смертью. Начинается галдеж и обмен мнениями. Один говорит, что надо идти «туда». Другая вопит, что надо бежать в противоположную сторону. Один человек пытается объяснить, что немного знаком с ориентированием на местности. То ли он был скаутом, то ли работал геологом. Короче, у него есть некие практические и неэмоциональные соображения. Одна беда — его не слышно. Вместо того, чтобы послушать компетентного человека, заблудившиеся решают голосовать: идти «туда» или бежать в противоположную сторону. Бывший геолог подчиняется законам массы. Далее — сценарий триллера или картина на тему «Толпа линчует несогласного одиночку».
Выбор направления исторического движения чем не аналог голосования заблудившихся людей. Мы все исторически «блуканули». Надо искать жилье, людей, хоженые тропы, надо спасаться. И один голос более-менее компетентного человека в этой каше испуганных голосов стоит больше, чем единогласное или большинством полученное решение людей, руководимых лишь эмоциями. Простой сумме невежественных воплей должно противостоять умное слово знающего человека. Так технолог на кондитерской фабрике не обязан устраивать митинг на тему определения количества изюма, закладываемого в массу для будущего кекса. Голосование здесь ни к чему. Есть знание специалиста. И так повсюду.
Другое дело, что есть сомнения в компетентности специалистов. И есть подаренное массам право спесивой самоуверенности в том, что воля ее это — воля Бога. (Тот еще афоризм) То есть подарена ложная мысль, что « мы сами с усами» и во всем способны разобраться в силу избыточной и врожденной гениальности. Вот только завотируем и пробаллотируем, да честно подсчитаем результаты, и плоды родиться не замедлят. Эта уверенность и есть «внутренне проклятие демократии».
Что вообще понимает большинство? На что оно опирается? Обязано ли оно всегда избирать лучшее и не способно ли иногда избрать худшее? Представим себе, что большинство почему-то решило питаться из выгребных ям, находя это экономичным и естественным. Просто представим это в видах мысленного эксперимента. И что делать меньшинству, отстало и консервативно предпочитающему иметь на столе хлеб белый и черный? С точки зрения процедуры все безукоризненно: победила цифра. Но с точки зрения истины произошла антропологическая катастрофа — люди предпочли несъедобное. Два явления произошли вместе: антропологическая катастрофа и победа демократических процедур.
Пример с хлебом и выгребными ямами — конечно, сгущение, но намеренное. Впрочем, почему сгущение? Недалек тот час, когда общественное сознание человеку разрешит, быть может, смотреть с вожделением, как на сексуальный объект со всеми вытекающими последствиями, на собственную дочь или сына. Произойдет взлом очередного массового табу и большинство вдруг решит, что «ничего страшного». Ведь уже сегодня список тех явлений, что раньше считались неестественными, а сегодня превозносится до небес, весьма пространен. Дело, как водится, проголосуют. И кем станут те, кто не согласен ни с формулировкой вопроса, ни с итогами голосования? Они будут врагами истины, коль скоро под истиной привыкли понимать мнение большинства.