Вы можете представить себе методику, позволяющую духовенству быстро перестраиваться по велению времени? Я не могу, их нет. Поэтому все доктора получают в вузах одни и те же дипломы и со временем одну и ту же лицензию на врачебную деятельность, но к одному доктору стоит очередь, а другой потом вынужден переквалифицироваться в продавца фармацевтики, потому что к нему пациенты не идут. Они слушали одни и те же лекции, имеют одни и те же документы. Очевидно, это касается и священников, и врачей, и учителей, и юристов, и милиционеров, и космонавтов, и дайверов.
Что же до бабушек, то старших людей нужно терпеть, хотя бы потому, что им труднее меняться, чем молодым. И в жизни есть много вещей, которые можно поменять, но также есть много вещей, которые нужно терпеть. Важно не перепутать. Поэтому у нас нет церковных документов, определяющих политику по отношению к формалистам в рясах и злым старушкам.
Но если лично вы преодолеете первые простейшие барьеры на пути к подлинной любви к Иисусу Христу, то со временем вы лично будете очень полезны церкви, по крайней мере, как сталкер и проводник, в отличие от других, не в меру обидчивых, которые не ходят в церковь из-за того, что им что-то там сказали. Я в целом за вас, но против сверхчувствительности, я хочу больше, чем вы, чтобы все духовенство, включая меня, было адекватным, жертвенным, чисто огненным (молитвенным) и изменяющим паству к лучшему. И я больше вас хочу, чтобы все прихожане любили больше порог храма, которые переступают его впервые. Это часть моей профессиональной деятельности и повседневной жизни.
Но я вас уверяю, что это не самая главная проблема в церкви. Это только часть проблем, и не самая главная их часть. Как говорил Арсений Тарковский, отец известного кинорежиссера, в стихотворении своем о жизни:
«Живите в доме — и не рухнет дом, я вызову любое из столетий — войду в него и другой построю в нем.»
Так вот, перефразируя слова, в данном случае, ходите в церковь — и будет лучше церковь, переживайте о церкви, пусть болит сердце ваше о церкви вашей, это 100%. Очевидно, ваш вопрос и мотивирован этой болью о церкви, и из-за боли она будет становиться лучше. Я хочу этого так же, как и вы.
Александр: — Отец Андрей, Спаси Господи! Подскажите, как быть, когда в молитве молимся за власти и воинства Богохранимой страны нашей, а в душе чувствуешь, что вся власть, хоть и от Бога посланная, но отнюдь не такая православно правильная, как пытается себя позиционировать? Вопрос сложный, поэтому прошу заранее прощение за серьезную тему. С уважением, Александр.
Отец Андрей: — Просьба молиться о власти содержится еще в посланиях апостола Павла Тимофея, где он просил молиться о царе и всех находящихся при власти, хотя в это время на троне был Нерон, человек без добродетели. То есть сакральное отношение к власти, как таковое, характерно для библейского миропонимания, и уже одно это вынуждает нас молиться о властях и воинствах. Хотя мы понимаем, что иногда приходится молиться о продажных властях или об исчезнувшей власти и разваленном воинстве.
Мы иногда чувствуем фальшь своих слов, когда молимся искренне, это наша боль. Мы молимся, подразумевая православных христиан, находящихся во власти и в армии, которых не есть большинство, мы молимся также и о власти как таковой, потому что самая плохая власть лучше хаоса. Власть, привозящая хлеб в «Сильпо» с перебоями, лучше власти, при которой хлеб не привозят вообще. Власть, у которой в милиции могут человека забить до смерти, отвратительна, но, как ни странно, она лучше, чем власть, которая почему-то разгоняет милицию и упраздняет её, и улицы захлестываются бандитизмом и пустеют после восьми часов вечера. Поэтому в критике власти нужно отдавать себе отчет, что мы не за разрушение власти как таковой, мы не анархисты, не крапоткинсы, не троцкисты, не террористы, наша власть не худшая из властей. И я сознательно говорю об этом, потому что от одной избирательной кампании до другой я слышу лозунг о том, что худшей власти не было, это слышалось в разные годы из разных уст. Это неправда, жизнь говорит о том, что тот, кто говорит так, приходя к власти, становится хуже тех, кто был сверху. Поэтому вполне возможно, что молитва церкви о властях и воинстве, как бы ни были плохи эти власти и это воинство, является, возможно, единственной скрепой, не позволяющей миру сорваться в полный хаос. Поэтому, чтобы сердце не тревожилось, на ближайшей службе в храме давайте будем думать о том, что, молясь этими словами, мы молимся о том, чтобы наш хрупкий мир не сорвался в полный хаос. Это будет правильно.
Барсуков: — Здравствуйте, объясните, пожалуйста, ситуацию: Я регулярно наблюдаю картины по одинаковому сценарию:
1. В один прекрасный день, на очередном кусочке “ничейной” земли возникает фургончик с крестом.
2. Через некоторое время территория вокруг фургончика огораживается, иногда начинается строительство.
Я не знаю, по какому принципу строят церкви, но те захваты земли, которые я наблюдал, находятся на участках с очень дорогой землей. Строительство церквей (а не привоз вагончиков) можно понять, но мне кажется, что скоро их будет немногим меньше, чем продуктовых магазинов. Притом, что на этой земле уже не будет ни садиков, ни парков. Прихожан, кстати, намного больше не становится, так зачем такое количество церквей и церквушек? Я спрашивал: все малые архитектурные формы принадлежали РПЦ МП, так что не нужно валить всё на конкурентов.
Отец Андрей: — На конкурентов никто ничего валить и не собирается. Проблема в данной ситуации только одна — прихожан, по вашему мнению, не становится больше. Нужно, чтобы их становилось больше, чтобы приходы их были живые, чтобы территория возле храмов благоустраивалась и украшалась лесопосадками, аллеями, клумбами, детскими площадками, чтобы больницы и садики на посещаемых территориях были посещаемы и окаймляемы этими возникающими вновь приходами. Чтобы колокольный звон, а не крик репродуктора из «наливайки» будил жителей микрорайона в воскресный день, и чтобы множество людей нашли смысл жизни благодаря тому, чтобы в шаговом расстоянии от их жилья появился православный приход.
Вопрос, в принципе, сводится к качеству работы духовенства. Вообще все вопросы, задаваемые сегодня, сводятся к тому, священник кто и что он должен делать, потому что если он качественно делает свою работу, все вопросы снимаются. Не важно, на чем ты ездишь, не важно, почему забор или его нет, нам радостно, что ты здесь и вокруг зацвела жизнь.
Если же священник поступает не так, тогда возникает вопрос. Люди ведь не все благонамеренны, и завистливы, и жадны, и горды, и глупы, люди вообще и духовенство в том числе. Поэтому ваш вопрос не есть вопрос в том случае, если все совершается по Богу и в благодать. А когда нет благодати и процессы идут не по Богу, тогда есть подозрения, что это бизнес-проект отдельного человека или группы людей. Тогда вопросы умножаются.
Но то, что храмов у нас мало — это факт. Если бы все крещеные люди возжелали бы собраться в одно из воскресений на молитву в существующие храмы, чем, кстати, они должны заниматься каждое воскресенье, тогда мы обнаружили бы, что количество храмов нужно увеличить в 3-4 раза, как минимум.
Это вызов ведь не нам, не только носящим большой крест на груди. Это вызов всем, и вам в том числе: «Вы христианин или на всякий случай?». Если спилили бензопилой крест, а у вас там под рубашкой крест на шее, это ведь мне издалека бензопилой помахали тоже и вам. Если он вам не дорог — снимайте его, пока не поздно, а если дорог — защищайтесь.
И храмы строятся ведь не для меня, это не малые предприятия, это экосистема, в которой найдет жизнь для себя не одна тысяча живых душ, это оазис, если там все правильно. Конечно, делаем скидку на то, что у нас в жизни нигде не есть совсем все правильно — в раю будет все правильно, а пока что есть место для греха и ошибок. Но если в принципе все правильно, тогда храм — это экосистема, живая, плодовитая, там есть ваше место, оно никем не занято, на стекла вечности уже легло твое дыхание, тепло, туда надо зайти, открыть для себя храм изнутри, найти свой храм и помочь ему и руками, и сердцем, и копейкой.
Я так думаю, я не могу расписываться за каждый храм, за каждую стройплощадку, за каждый крест, забор — это не моя функция и не мое право в принципиальных вещах, которые дробятся ровно на столько ситуаций, сколько их конкретно есть. Но я хочу сказать, что это не дело одного духовенства, это дело всего крещеного народа, у которого имя Христа значит больше, чем просто имя одного из людей, живших в истории. И я разделяю всю тревогу заданных вопросов и не отказываюсь ни от одной острой проблемы. Я хочу сказать, что она не решится кем-то без нас, и проблемы в жизни существуют не только потому, что в мире есть много злых людей, а также и потому, что мы сами очень многое, нужное не делаем вообще или делаем не вовремя. Вот и всё.
Сложные вопросы (14 сентября 2012г.)
Легко восхвалять Творца Вселенной, любуясь искрящимися каплями росы на рассвете, или наблюдая неспешный ход белоснежных облаков. Но когда скорби и испытания подступают к человеку, он в отчаянии забывает о милосердии и любви Господа. За что? Почему? Человек искренне ждёт откровения и в недоумении смущается его душа, — неужели так и не будет ответа? И в этот момент творение почему-то забывает о том, что его Творец неизречен, неведом и непостижим.
Есть тяжёлые вопросы, само произнесение которых даётся тяжело. «Доколе, Господи?» — спрашивали праведники, встречаясь глазами с кошмаром, родившимся от греха. «Зачем Ты Меня оставил?» — кричала Распятая на Кресте Истина Своему Отцу. В этом крике — вся боль мира и все противоречия его, на том же Кресте тогда же снятые, но остающиеся не снятыми для наших глаз. Вопросы могут не оставлять человека и за гробом. Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь за кровь нашу? (Откр. 6, 10), — спрашивают Господа души замученных за Его имя. И их вопрос передаёт нам тайнозритель Иоанн.