Мессия пришел. Мессия воскрес. Он хочет войти внутрь человека, неся с Собой исцеление, и претворяя человека из раба страстей в живое святилище. В этом суть пришедшего Нового Завета, внутри которого мы живем, зачастую понимая ничуть не больше, чем понимают духовно ослепшие (до времени) иудеи.
Храм, конечно, и Богородица. Храм чистейший и прекраснейший, одушевленный, вожделенный для Бога. О нем сказано: «Возжелает Царь красоты твоей» (Пс. 44:12) Мы будем славить Богоматерь в день Введения. Будем же и просить Ее, чтобы ради Ее молитв Христос умилосердился над нами и не погнушался прийти к нам вместе с Отцом и обитель у нас сотворить. (См. Ин. 14:23)
Не хотите ли и вы уйти? (3 декабря 2012г.)
Две тысячи лет слова Христа будят человечество: греют одних и обжигают других; сегодня утешают — завтра тревожат. И как две тысячи лет назад отходили от Него слушатели, не могущие вместить всей глубины этих слов, так и сегодня многие покидают Его Церковь в смущении.
Никто не может знать, не окажется ли он завтра в числе отошедших.
Люди приходили к Нему и уходили от Него. Сладость слов влекла, а строгость требований отталкивала. То могущественное влечение, то неожиданное отталкивание. Постоянная атмосфера сомнений: «От Назарета может ли быть что доброе?»
Привязывало к нему что-то невысказанное, нелогичное, как у вопрошающего Андрея: Равви, где живёшь? (Ин. 1, 38). А отталкивало что-то холодное, умное, рождённое книжным знанием: Не от Бога этот человек, потому что не хранит субботу. Или: Рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк (Ин. 7, 52).
Так или иначе, за Ним шли и вокруг Него толпились, чтобы через малое время те же, что толпились недавно, возмущались, негодовали на Него, вплоть до криков «Распни!»
То к Нему, то от Него. Так и мы живём. Он то убаюкивает простотой и доступностью, той ласковостью друга, которую так любят протестанты. То вдруг Он заставляет оцепенеть и испугаться. И броситься затем на колени, как это было и перед Его арестом.
И когда сказал им: «это Я» — они отступили назад и пали на землю. Опять спросил их: кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея. Тогда воины, и тысяченачальник, и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его.
Упали. Поднялись. Спросили. Связали. Повели мучить. И так постоянно.
Он любит, но Он не льстит. Больше никто не умеет так любить, но, вместе с тем, никто более, чем Он, не презирает притворство и мнимую добродетель. Для Него человек, гноящийся от грехов, но честный в криках боли и раскаяния, лучше мнимого праведника. И Он знает, что земля сердец в основном состоит из мест каменистых и мест, заросших терновником. Однако Он сеет. И там, где семя не находит глубины, оно восходит быстро и быстро увядает.
Люди приходят и люди уходят. Вначале им кажется, что они уверовали полной верой. Учитель! Я пойду за Тобою, куда бы ты ни пошёл (Мф. 8, 19). Но Он же знает, что человек ищет славы, а не подвига. Славы и почёта, а ещё — комфорта и безопасности. Поэтому говорит в ответ о том, что Ему негде главу приклонить и жизнь Его более безбытна, чем жизнь птиц небесных и лисиц. Надо полагать, после этих слов проситель огорчённо удалился.
Состав Его слушателей обречён на непостоянство, на текучесть. Особенно это заметно на высоте Голгофы, то есть почти в конце. Там один разбойник спасается, другой погибает, перед тем апостол становится предателем, и сильный Пётр говорит «не знаю Человека», а безусый Иоанн стоит под Крестом непоколебимо. Всё перемешалось до полной неожиданности. В скрытом виде это же происходило и в три года проповеди и путешествий.
К Нему радостно бежали, и от Него понуро уходили, унося разочарования и чувство несоответствия того, что дают, с тем, что ожидали получить. Только самые верные оставались (и остаются), хотя и не без борьбы.
С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним. Тогда Иисус сказал Двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Пётр отвечал Ему: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни.
И даже они, самые любимые, перед самим входом в Иерусалим спорили о первенстве. Эти же споры (кто старший?) и раньше — до Страстной седмицы — занимали учеников, так что, стоило Ему ненадолго отойти, и Он, вернувшись, уже заставал их за спорами на тему «кто из нас больший?»
Кто где сядет, кто будет выше, кто с какой стороны? Всю последующую церковную историю те же самые вопросы будут сотрясать почву под ногами христиан. Всё-таки человек жутко испорчен, и не знать этого нельзя.
То, что было с Ним, продолжается и с Его Церковью. Люди приходят и уходят. Радостно принимают слово и быстро увядают, потому что не имеют под собою и в себе глубины земли. И птицы не перестают клевать семя Его слов. И терновник растёт так буйно, словно в него по ночам подсыпают удобрения.
«Одни говорят, что Он благ, а другие — нет, но обольщает народ».
Он говорит: «Я люблю вас», — и мы тянемся к нему, как коты, чтобы Он почесал нас за ушком. Но потом Он говорит: «Возьми крест и иди за Мной. Будешь креститься Моим крещением? Сможешь?
Не оборачивайся назад, коль положил руку на плуг. Не люби никого больше, нежели Меня: ни детей, ни родителей, ни вторую половину твою, с которой Я тебя венчал».
И тогда мы уходим от Него с обидой, с раздражением, с недоумением. Какие странные слова! Кто может это слушать? (Ин. 6, 60).
Неужели мы всё ещё думаем, что знаем Господа? Если бы мы уже знали Его достаточным знанием, не нужно было бы вопрошать: «Где Господь?» — а между тем такое вопрошание ежедневно необходимо. Оно вменяется во всегдашнюю обязанность. Где Господь? Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его (Ин. 20, 13).
Он не только приближается, но Он же и удаляется:
Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушёл. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне.
Вот откуда слёзы. И духовные эгоисты (а духовный эгоизм страшнее бытового) мыслят, что плакать можно только о грехах, то есть о себе самом, о том, что ты не хорош, как надо. А между тем плачут наиболее горько о Нём, а не о себе любимом. О том, что Его распяли (я сам и распял!), о том, что душа зовёт Его, кричит, а Он не отзывается.
Действительно, для тех, кто знает, как Иисус сладок, весь мир прогорк.
В наши храмы приходят люди. Одни — чтобы оросить ноги Христа слезами. Другие — чтобы поставить свечку. Третьи — подсмотреть за нашею свободой, которую мы имеем во Христе Иисусе (Гал. 2, 4).
И, пришедши однажды, люди не сразу остаются навсегда. Те, кто только и делают, что ставят свечи, не любят, чтобы их учили. Те, что пришли плакать, нарыдавшись вдоволь, могут уйти, потому что душа ощутила лёгкость. А могут и остаться, как Магдалина — из благодарности. А те, что приходят «подсмотреть», могут уйти разочарованными, потому что не так-то легко заметить «нашу свободу», особенно там, где её нам самим почти не видно.
Но, так или иначе, как ко Христу при земной Его жизни, так и к Церкви Его люди будут приходить и уходить. Текуч будет состав, и лишь избранное ядро на вопрос «не хотите ли и вы уйти?» будет отвечать: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни».
Библия и газета (4 декабря 2012г.)
Недавно ушедший на покой архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс сказал, что хотел бы видеть своим преемником человека, всходящего на кафедру проповедника с Библией в одной руке, и свежей газетой — в другой.
Хорошие слова.
Потому хорошие, что в них преодолевается неестественный разрыв между миром веры и миром вообще, тем, «который «во зле лежит». Такое скрытое манихейство многим по душе: мы, дескать, с Богом живем, а мир, пущай себе погибает — ну его. Мы его спасти не можем, а он нас пусть не трогает. Есть в этих словах правда, спору нет. Но есть в них и ложь. Кто имеет разум, тот сочти число зверя.
Мир свежей газеты и мир Библии это один и тот же мир, только описанный разными языками. Кто читает только газеты, то вряд ли что-то понимает до глубины, а может и вообще. Но кто читает Писание, а затем просматривает газеты, тот способен (если Бог благословит) понять сегодняшнюю жизнь в контексте больших процессов, обозначенных в вечном Слове. Это и означает, пребывая в мире, мыслить не мирскими категориями. Не о том ли говорил преп. Серафим, когда отмечал, что человек, прочитавший всю Библию разумно, получает от Бога разум понимать вокруг происходящее.
Многие, даже и «верующие как бы», отодвигают значение Библии в область преданий, сладких сказок и тяжко исполнимых нравоучений. А жизнь полагают в той «падшей конкретике», из которой так же трудно выползти, как и мухе — из меду. В Библии, мол, змея с Евой разговаривает, Ной бегемота в ковчег заводит и два соглядатая прогибаются под тяжестью одной виноградной кисти. А в жизни из-за выезда на встречку в дребезги разбиваются автомобили, банки поднимают ставки по ипотеке и очередной гомосексуалист пиара ради якобы женится на кукле Барби с силиконовой грудью. Что общего между этими двумя мирами? Вопрос, якобы, провокативный, но ответ на него еще провокативнее. Это два тождественных мира. Мир Библии в красках и ярких эпитетах именно и повествует о сумасшедшем мире сегодняшнего дня. Тот, у кого «глаза его — в голове его» (Еккл. 2:14) видит, что мир Библии можно читать, как утреннюю газету.
Открыли хронику смертей на дорогах, или от удара током или еще от чего, вспомните сказанное Христом по поводу тех, которых побила рухнувшая башня Силоамская: «Если не покаетесь, все так же погибнете» (Лук. 13:3) То есть тайны открывать — кто, за что и зачем пострадал — Господь нам не намерен. Не нашего это ума дело. Но врачевство и защиту Он нам предлагает: кайтесь, чтобы не погибнуть так же. Вот — лейтмотив при просмотре криминальной хроники и происшествий.