дчества. Такое же акмэ — Нотр-Дам и Кёльнский собор, о которых Мандельштам писал стихотворения. «Зернохранилища вселенского добра и риги Нового Завета». Пусть это — акмэ молитв на ином языке и воплощение духовных дерзаний, отличных от тех, что мы признаем родными. Но это всё равно — акмэ. Так же, как сложившаяся великая литература есть цветущее явление раскрывшейся души того или иного народа.
На эти горы стоит восходить. Альпинисты поднимаются на опасные и неприступные вершины, не довольствуясь холмами и сопками. Альпинисты культуры взбираются на головокружительную творческую высоту, чтоб «христианства пить холодный горный воздух». Стоящий на вершине человек смотрит во всю ширь. То, что в низинах и на плоскости скрывается от глаз, с высоты открывается в деталях, словно на топографической карте. И разве мы не поднимаемся на вершины, когда, к примеру, изучаем историю и одним взглядом охватываем огромные периоды времени и путаную картину человеческих судеб? Туда, в горы, нас уводят молитва, и книги, и музыка, без которых жизнь человека подобна жизни крота. Но горы эти — разной высоты, и там, где один разбивает лагерь и готовится к дальнейшим восхождениям, другой уже дрожит от холода и страха и хочет поскорей спуститься в долину.
Ребёнок растёт, питаясь. Народы растут и достигают ожидаемой Богом зрелости, думая и свершая. Они неизбежно ошибаются, но если делают из ошибок выводы, движение продолжается. Движению сопутствует, в виде неизбежного компонента, умный труд. И нужно любить умных тружеников, по мере сил вникая в их работы или хотя бы издалека благословляя их сложную и труднопостижимую деятельность.
Наша «родовая» любовь к теме Страшного Суда отчасти объясняется тем, что вопросы накапливаются, жизнь усложняется, а привычки думать — нет. Многим хочется, чтобы история кончилась прямо сегодня, чтобы мир обломился, рассыпался, рухнул в тартарары. Так умственная лень и влюблённость в невежество плодят ложную эсхатологию, преждевременное бегство в область «конечных судеб». А ведь жизнь живёт не нашим умом. Она зависит от Бога. И значит, нужно продолжать жить, читать книги, разговаривать с людьми, вникая в то, как они терпят нестерпимое и жуют невкусное.
Представителю подлинного конца времён должен быть одновременно и понятен, и интересен любой человек минувших эпох. Я подчеркиваю слово «любой». Коль уж мы дотопали (если дотопали) до вершины с именем «конец света», то нам должны быть видны сверху все прожитые столетия. Ведь в наши дни рождается и растёт то, что едва зачиналось в минувшие годы и века. Наша дальнозоркость — не от нашего высокого роста. Мы, словно карлики в известной поговорке, сидим на плечах гигантов, сидим на плечах столетий, и видим дальше самих гигантов.
Аверинцев, может, вовсе никакой не гигант, но он тот, кто с открытыми глазами сидит на плечах гигантов и громко говорит о том, что видит с этой завидной точки обзора. Удивительно то, что рядом с ним можно усесться хоть сегодня. Места хватит.
Николай и духи страны восходящего солнца (15 февраля 2013г.)
Японский писатель Рюноскэ Акутагава был уверен в том, что христианству в его стране не победить. В рассказе «Усмешка богов» духи являются католическому миссионеру и ломают его волю, убеждают вернуться обратно на родину. Эти духи вышли из глубинных пластов японской культуры, подобно прибрежному песку поглотившей все набегавшие волны чужеземных влияний. Кто может выйти против древнейшей культуры? Каким оружием сражаться с древними духами?
Подарили мне как-то книжку — антология японской поэзии. А в книжке — вступительная статья про хокку, про влияние дзэна на культуру Японии, про что-то еще. Среди прочего — информация об одной карточной игре, в которую играют раз в году — на Новый год. Суть игры в том, что на картах написаны первые строки самых известных стихотворений века (дай Бог не соврать) 14-го или что-то около того. Берет человек карту, читает первую строку и должен закончить по памяти стихотворение. Забыл — минус. Прочел — плюс. Такая вот игра в карты.
Я прочел и чуть не «прослезился», как гетман в «Белой гвардии». Как-то сразу, без дополнительной аргументации стало мне ясно, что на фоне японцев мы выглядим бледно. Дикарями выглядим. И хотя в картишки у нас очень даже многие мастерски «шпиляют», но таких игр у нас никто не придумывал и уже не придумает. Стыдно сказать, но кишка наша тонка для рождения таких изящных культурных явлений, отметим — не элитных, но массовых.
Теперь подумайте о том, что дело не в одних лишь картах. Дело в общей смысловой насыщенности народа, богатого такими древними и оригинальными культурными явлениями, что одно лишь беглое знакомство с ними потребует и длительного времени, и серьезных внутренних усилий. А вот теперь, когда вы и об этом подумали, подумайте о том, как проповедовать среди такого народа. Подумайте и умилитесь, вспомнив Николая Японского.
Народов без культуры нет. Какая-то культура есть всегда, но культура культуре — рознь. Один миссионер писал другому о своей пастве: «Традиций никаких. Нравы скотские». Проповедь среди такой паствы потребует от миссионера большой любви к аборигенам, раздачи милостыни и обязательно — чудес. Для диких людей чудо — как хлеб.
А вот для тех, кто посерьезней, нужно явить в своей проповеди и в принесенной тобою вере мудрость и красоту. Но, конечно, вначале нужно язык изучить, который тем сложнее, чем культурно богаче новая паства. Проповедь Христа в Японии предварилась для Николая многолетним и всесторонним изучением самой Японии, страны, в языке которой вообще нет мата (опять хочу плакать) и мусорных свалок (мусор утилизируется на 100%).
Япония вовсе не страна «ботаников», только нюхающих сакуру и ловящих бабочек. Там сильны воинские традиции, ценится стойкость и бесстрашие. Более того, именно служилое военное сословие было самым образованным, и самураи вне воинских упражнений обязаны были упражняться в стихосложении и каллиграфии. Упражняться настолько усердно, что и перед вспарыванием живота (сеппуку) самурай должен был прочесть стихи собственного сочинения.
Этим вооруженным философам, ежедневно готовившимся умереть, более чем другим людям, были близки мысли о красоте и тленности, о верности и вечности. Истина влекла их, и они приходили ко Христу первыми. Приходили служить, а не получать земные блага от новой веры.
Христиане должны помнить, как Павел в Афинах взял повод для проповеди от пустого жертвенника «Неведомому Богу». Апостол, что называется, «зацепился» за этот жертвенник, чтобы говорить о Том Боге, Которого не знают еще афиняне. Это — факт, но это и принцип миссионерской деятельности. Вникай. Думай, учись, ищи, за что зацепиться. Так же нужно было поступать и Николаю.
Например, в одном из классических самурайских трактатов Мусаси Миямото говорится, что воин должен брать пример с плотника. Инструмент плотника должен быть отточен и чист, его нужно держать всегда при себе, нужно идти на работу по первой просьбе и проч. А ведь Господь наш в дни послушания Иосифу был плотником(!).
И Николай, изучив письменность своей новой родины, мог сказать слушателям: «У вас написано много хорошего о плотниках, и о том, что у них можно учиться. Об учении Одного неизвестного вам Плотника я вам и расскажу». На этом месте я уже не хочу плакать и говорю «Аллилуйя!» Вот для чего нужен культурный труд и кропотливые умственные усилия. Об этом и Святейший Кирилл говорил в свой последний визит в Японию.
Дикарь говорит: «Чудо давай! Исцеление давай! А больше ничего не давай. Мне остальное без надобности». Фарисей тоже говорит: «Покажи мне знамение». А Сократ говорит: «Заговори со мной, чтоб я тебя увидел». То есть: «Скажи мне, чем живет твое сердце. Может быть, я услышу в твоих словах то, чего ждет мое сердце». Кому как, а мне последний вариант роднее и ближе. Поэтому и Николай мне мил со всей своей мужественной неспешностью и терпеливым постоянством.
Моему уставшему сердцу (есть такое идиоматическое выражение у японцев) хочется, чтобы в нашем народе, не прерываясь, происходил невидимый глазу культурный труд. Ну, например, чтобы люди почувствовали красоту простоты и удовольствие от добровольного минимализма. Чтобы Япония ассоциировалась у них не хентаем или «Хондой», а с глубоким и древним культурным многообразием. Чтобы рисовали, думали, слагали стихи и обсуждали прочитанное не одни лишь высоколобые представители меньшинства, а обычные люди от садовника и водителя автобуса до министра обороны и владельца сети супермаркетов. Думаете, слабо? Я тоже думаю.
Значит, тогда нам нужны, по крайней мере, такие пастыри и архипастыри, как Николай (Касаткин). Чтобы они были друзьями книги, мастерами слова и гениями умного молчания; чтобы профессора кафедры философии считали за честь с ними побеседовать; чтобы все стороны народной жизни были ими с любовью изучены; чтобы.; чтобы. Думаете, слабо? Я тоже думаю.
Так что же тогда? А вот тогда нужна самурайская храбрость и ежедневная готовность умереть. И нужно так жить сегодня, чтобы перед смертью суметь прочесть стихи собственного сочинения. И еще нужно чувствовать красоту краски, линии и звука, а мысль оттачивать так же, как хороший плотник оттачивает инструмент. И трудиться нужно, не ожидая скорых плодов, но чувствуя их неизбежность.
В общем, нужно любить Господа среди массового отупения и жить постепенно и настойчиво, восходя снизу вверх, как жил святой Никорай (в японском нет звука «л»). Жить так, как говорится в одном классическом стихотворении:
О, улитка! Взбираясь к вершине Фудзи,
Можешь не торопиться.
Читайте хорошие книги (15 февраля 2013г.)
Оцените мысль: «Нехватка придает достоинство вещам. Будь земля на каждом шагу усеяна жемчугом — его начнут топтать, как гальку. Покрой бальзамовое дерево все горные склоны — бальзам станет плебейской жидкостью. У всех вещей с увеличением числа и массы настолько же падает цена. И наоборот, от нехватки самые низменные вещи бывали драгоценными: так среди жаждущих песков Ливии чуточка влаги в руках римского полководца вызывала всеобщую зависть»