То есть в Пост уменьшается пропитание телесное, но должно учащаться питание духовное, правильно?
Да, причащаться надо чаще, Евхаристия же — центр всей Литургии, и все постовое время способствует этому, чтобы тщательно подготовиться, со вниманием подойти. Чтение Писания — тоже пища духовная.
Но как добиться того, чтобы и частое чтение Писания, и пост не превратились в мертвую религиозность, основанную просто на приверженности идее?
Все благое может превратиться в карикатуру.
Все, что лечит, может и отравить. Даже так: то, что не может отравить, — не способно и лечить.
Это аксиома аптекарского искусства. Потому все, что нас лечит в духовном смысле, оно может нас и травить. Яд и лекарство — это одно и то же, только в разных пропорциях, данные человеку вовремя или не вовремя, больше или меньше, со знанием дела или не со знанием дела. Облучение, например, раковых больных или снотворное — объелся и можно умереть, не проснуться. Но это же не значит, что не надо лечиться. Лечиться в любом случае надо, только грамотно. Это очень важно понять. А, если чувствуешь — ты чувствуешь, я чувствую, — что ухожу не туда, что я начинаю мертветь: знания увеличиваются, а благочестие параллельно не увеличивается, нужно отставить от себя Писание. Духи пророчествуют, пророком же повинуются, т.е. человек — хозяин того, что он делает. Писание, как и Суббота, для человека, а не человек — для Субботы, для Писания. Если я чувствую, что я начинаю уплетаться в какие-то такие фарисейские штуки, в тонкое знание, которое не рождает любви, (много знания — толку мало), появляется гордость, — я могу отставить от себя в сторону Писание и заняться пока чем-то другим полезным, и греха в этом не будет.
Святой Николай Сербский вообще советовал: «Читаешь Писание, потом отставь в сторону и читай, что хочешь — газеты, беллетристику, научную фантастику, серьезные романы, поэзию, эссеистику, философские трактаты.. Через год — два чтения всего подряд — опять читай Писание, и ты поймешь, что такое Писание». Это очень важная и интересная вещь, ведь Писание нужно читать про Господа и про себя. Если я там себя не вижу — читать нужно другие книги, где я себя вижу. Кроме того, надо по-настоящему соскучиться по Писанию, а потом, спустя время, когда почувствуешь вот эту жажду Слова Божьего, тогда прочитать опять, но теперь это чтение будет совсем по-другому проходить в тебя, совсем на иную глубину понимания.
То есть изучение Писания — это очень живой и творческий процесс, верно?
Конечно, Писание — это Живое Слово Божие. И оно очень сладко. Поэтому для Поста — это одно из самых полезных занятий, мы устраняемся от вкусовой сладости, но мы можем насладиться сладостью духовной пищи. И еще важная мысль — о Писании нужно с кем— то говорить, когда между нами не лежит книга: «Что Вы читали из Писания недавно? Что запомнилось? — Это. — Давайте поговорим об этом». И оно вдруг дает свою силу — и тебе, и мне. Важно, чтобы создавалась среда общения о Писании.
В это время совершается нечто очень важное. Писание глубже всех толкований..
И, конечно же, самое главное, какие бы мы труды не предпринимали, — это видеть Христа. Бывает, что человек может всю жизнь изучать Евангелие, и искать там совсем не Христа. Мы читаем Писание, потому что ищем и жаждем Христа, мы постимся по этой же причине. Все — ради Него и к Нему должно нас приближать, в противном случае — ничего, ни чтение, ни пост, никакие духовные подвиги не имеют смысла, если они не приближают нас ко Христу. Он — Альфа и Омега, Начало и Конец.
В бой (25 марта 2013г.)
Душа ждёт поста, как девушка — весны. В первые постные дни, полные воодушевления и бодрости, ещё раз вспомним: тому, кто желает поститься по-честному и всерьёз, предстоит настоящая «мясорубка».
Бог не столько слушает, сколько обоняет молитву, а молитва — не столько звуки песни или стиха, сколько — фимиам Богу, кадильный благоуханный дым.
Когда Агнец берёт Книгу, четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых (Откр. 5, 8). И ещё: И пришёл иной Ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом. И вознёсся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога (Откр. 8, 3-4).
Теперь представим, что кадильница пуста. Нет молитв, и святость оскудела. «Погас огонь на алтаре». Это значит, что в Небесном Храме, как у Тарковского в «Рублёве», идёт снег. Снег в храме означает, хоть мы этого и не видим, что купол снят или что золотые кровельные листы ободраны. Можно не сомневаться, что за пределами храма, в котором идёт снег, открывается ещё более страшная картина. Там покосившиеся дома без жителей, стаи голодных псов, одичавшие люди, на псов похожие, и непогребённые трупы на дорогах. И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы (Еккл. 12, 5).
Жизнь разрушается даже не до уровня кладбища, а до уровня перепаханного и осквернённого кладбища, если на золотой жертвенник Ангелу нечего положить.
Пост — Великий в особенности — совершается ради того, чтобы на жертвенник было что положить. Ради молитвы совершается пост.
Ради молитвы — прекращение вражды и примирение перед посильным подвигом. Ради молитвы — раздача милостыни (смиренно, так, чтобы правая рука не знала, что делает левая). Пост — это ответ на трубный звук апостольского голоса: Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам; очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные. Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте; смех ваш да обратится в плач, и радость — в печаль. Смиритесь пред Господом, и вознесёт вас (Иак. 4, 7-10).
Теперь спрошу: кто молится и где? Больше спрошу: молится ли кто-то? И себя не забуду спросить: молюсь ли я?
Многие читают молитвенные тексты, и вычитывание называют молитвой. Но сама молитва есть ли у нас?
По плодам проверим дерево. Вражда погасает, зависть вянет, сердца оживают, и грехи слезают с кожи, как омертвевшие струпья там, где молитва есть. Если она и есть у нас, то мало её или не такова она, какой быть должна. Потому что и зависти много, и уныния много, и ложных страхов много, и струпья гноятся, не усыхая. А главное — Христос кажется таким далёким, словно не сказал Он: «Я с вами во все дни до скончания века».
Проповедники древности обличали тех, кто не ест, но при том и не меняется к лучшему. «Как медведи в берлоге не едят, но урчат, — говорили они, — так и вы с пустой утробой урчите ропотом, завистью и ссорами». Болезнь эта далеко не ушла, но появились новые. Есть теперь в ресторанах постное меню. Двадцать пять перемен блюд, и все — поста не нарушая. Не смех ли это? Может, и не смех, но новая странность. Под гастрономические требования мир всегда подстроится, пощекочет гортань, наполнит чрево, сохраняя иллюзию религиозной праведности. Только под молитву мир не подстроится, потому как не может. Царица-молитва всюду своё благородство обнаружит, и на горошине будет ворочаться, как на булыжниках, потому что хочет главного, а не пёстрых одёжек. Главное — Бог. Бога ищет молитва и не хочет сводить пост к постному меню в дорогом ресторане.
Теперь скажем тем, кто будет поститься честно, и строго, и ради Господа.
Вы в очередной раз пойдёте в бой, как некогда шли в бой под Москвой бойцы отдельного курсантского полка. Это было в 41-м году. Курсанты закрыли брешь в обороне шириной в тридцать километров между Бородино и Волоколамским шоссе. Восемьдесят пять километров, пройденные за сутки кремлёвцами от Сенежи через Клин до позиций, немцам пришлось преодолевать с боями два месяца! Цена боёв — более восьмисот убитых, но выиграно драгоценное время для контрнаступления. Те, кто воевал тогда, должны были сдавать накануне экзамены на получение офицерского звания. Вместо экзаменов они внезапно для себя вступили в настоящие двухмесячные бои с самой лучшей армией мира. Триста оставшихся в живых после контрнаступления без дополнительных экзаменов получили офицерские звания и возглавили взводы и роты, продолжая во йну.
Зачем и к чему теперь об этом вспоминать?
Кремлёвцы — будущая элита офицерского корпуса. Они вышли из расположения части в новых шинелях, в начищенных сапогах и со свежими подворотничками на гимнастёрках. Вышли как будущие офицеры. А уже через сутки с небольшим там, где они окопались, было месиво крови, разрытой снарядами земли и грязного снега. Стонали раненые и быстро на морозе остывали убитые. Выли бомбы и лязгали гусеницы танков. Сапоги уже никто не чистил, строевым шагом не ходил и на построениях не высматривал грудь третьего впереди стоящего человека. Вся дисциплинарная этика и эстетика офицерства влезла костями и плотью в мясорубку современной войны, чтобы вылезти наружу в виде фарша из героизма, страха, боли и бесценного опыта.
Немцы прошли дальше, дорого заплатив за каждый пройденный метр. А в курсантах не осталось ничего красивого по внешности, ничего годящегося для парада, но они стали подлинными воинами и внесли неоценимый вклад в будущую победу.
Вот так и мы входим в воды поста. Входим поплавать, а попадаем в шторм. Входим с мечтами о духовной красоте, а попадаем в знакомство с собственной грязью. Ищем Бога, а получаем разожжённые стрелы лукавого. Входим окрылённые, а до Пасхи доползаем уставшими и подчас раздавленными. Но доползаем. До Пасхи!
Поэтому воюйте честно, христиане. Не изображайте из себя самозваных святых, но устремляйтесь к Господу. Принимайте раны, падайте и поднимайтесь. Ваши слёзы, ваши крики отчаяния и стоны усталости — вклад в общую победу Церкви. И не думайте всю войну пройти по асфальту в начищенных до блеска сапогах, как тыловые крысы. Воюйте.
Честно говоря, отступать нам, как и тогдашним воинам, некуда.
Пост — война. И молитва — война. Кто трус, пусть заранее скажет об этом и выйдет из строя, чтобы не заразить потом паникёрством соратников.