спорить? Где ваша радость, откуда столько мышиной возни, суеты, взаимного осуждения, столько неприязни, партийных споров и дележа? Вы что не понимаете, чем вы обладаете?
Я полностью согласен с о. Александром. В христианстве столько радости! Священник не может не любить Литургию, не имеет права ее не любить. И не имеет права не проповедовать Воскресшего Христа. Если он ленив в проповеди и приходит на Литургию, как сырая свеча, не горящая, трещащая, незагорающаяся. Он может быть кем хочешь, он может быть самым приятным, милым человеком в быту, балагуром, шутником, знатоком анекдотов, менеджером, оборотистым бизнесменом, но это не имеет никакой цены, потому что не для этого он священник. Священник он для того, чтобы строить Святые Тайны и питать бессмертной Пищей людей. С него взыщут! Если нужно ругать людей, то почему бы их не поругать? Если они стоят на краю пропасти и делают вид, что все в порядке. Почему бы не дернуть их с силой назад от пропасти?
Вот мы сейчас находимся в храме святого Луки Войно-Ясенецкого, и все наши прихожане очень почитают этого святого. Он был очень тяжелый человек в быту. Но он — хирург, его руки были по локоть в крови и гное, и складывали поломанные, раздробленные кости, и вырезали из человека злокачественные опухоли. Хирург не может быть «бубочкой» и «лапочкой», и Айболитиком. Он был жестким, и как церковный иерарх был очень требовательным. Если представить хирурга за операцией, он же много не разговаривает, дает быстро команды, принимает нужный инструмент, там каждая секунда дорога. И священники, которые делают свое дело хорошо, они сгорают изнутри на самом деле, у них на душе содрана кожа. Им очень больно. Даже подуть на него, а ему уже больно, потому что жизнь у него такая. Он, как хирург и как ассинизатор, и прокурор, и милиционер, и знаток чужих таин. И еще он — воздыхатель перед лицом Божьим о чужих беззакониях и о своих собственных, в первую очередь. Конечно, у него содрана кожа. А что вы от него хотите? Чтобы он был мягкий как елей? Хорошо, если такие есть.
«В настоящем, подлинном виде христианство — это явление сверхприрородное. Из жителя мира сего оно делает человека жителем мира иного, с иными чувствами, иными мыслями, иными свойствами» — писал отец Андрей в одной из своих статей.
Совсем скоро, «по всей земле, во все пределы» понесется радостное «Христос Воскресе!!!» и наступит праздник праздников — Пасха. Души православных, вне зависимости от национальности и гражданской позиции, наполнятся нетленной радостью.
Главное — всегда помнить, что мы жители мира иного и неустанно благодарным сердцем вторить с ангелами: «Воистину Воскресе!»
Поле никудышних (17 апреля 2013г.)
Что будет после смерти с теми, кто не делал ничего плохого, но и хорошего не делал? С теми, о ком даже вспомнить нечего, такими они были «никакими»?
В третьей песни Дантова «Ада» Данте и Вергилий приближаются к страшным воротам, на которых написано «Входящие, оставьте упованья». По другому переводу: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Вдумаемся в эти слова, потому что пока есть надежда, жизнь продолжается. Стоит перестать надеяться, перестать по-славянски «чаять», т. е. ждать, мы попадаем в состояние отчаяния, которое есть верные ворота в Ад, но уже не поэтический, а реальный.
Но прежде чем два странных следопыта проникли в места мучений, они миновали поле, полное душ. Это было поле «никудышних». Оно было наполнено душами тех, кто не достоин Ада, поскольку ничего ужасного не сделал, но вместе с тем не сделал и ничего доброго, а, следовательно, не способен войти в Рай. Данте спрашивает Вергилия, кто это:
И вождь в ответ: «То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
С ними вместе печальное состояние делят ангелы, которые при восстании Денницы не приняли ни одну из сторон. Они не стали на зов Михаила за Бога, и не увлеклись за гордым Противником.
Теперь в Раю им места нет, но и Ад не хочет их видеть рядом с собою. Их презирают всюду. Их удел — соседство с теми из людей, кто «ни то, ни се».
Мы, безусловно, встречаемся здесь не с точным описанием происходящего за гробом (то, что там, вряд ли поддастся кисти или перу), но имеем дело с поэтическим восторгом, не чуждым, однако, и некоего пророчества. Согласно этому поэтическому прозрению, худшая доля — это бесцветность, блеклость, бессмысленность жизни. Человек наделен сердцем, умом и волей. Он, следовательно, обязан думать, чувствовать и действовать. Иначе, проведя сонную жизнь, лишенную смысла и дерзаний, он оказывается фактическим отказником от человеческого достоинства. Такая жизнь подобна краткой жизни выкидыша, нерожденного человека. Данте суров к таким:
Их память на земле невоскресима
От них и суд, и милость отошли
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
«Они не стоят слов». Вот приговор пустоте. Не удостоенная слова, безымянная, она фактически перестает жить, не переставая существовать. Это и есть смерть подлинная. Молясь об усопших, мы не зря говорим Богу: «Помяни их во Царствии Твоем». Мы и сами творим поминовение, имея ту мысль, что если Бог помнит о человеке, то жив человек. Ведь Бог наш не есть Бог мертвых, но Бог живых. Если же забудем мы человека, то не будет о нем молитвы, а если Сам Бог забудет его, то существованию человека не на что будет опереться.
Память Божия, соединенная с Его любовью — это прочная подкладка нашего бытия. Ее не видно глазу, ее закрывает нарядная пестрота, но она — основа. Грозно звучит Господне слово: «Я не знаю вас!». Равно, как и утешительно звучит: «Забудет ли женщина грудное дитя свое, чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис. 49:15) Итак, между страхом и надеждой жизнь наша. «Помяни меня», — молитва наша, взятая, хотя бы, от уст благоразумного разбойника.
Должна быть прожита каждым человеком словесная жизнь, достойная надгробного слова. Иначе останется только антропоморфное скотство, достойное одного лишь похоронного пьянства.
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
И хотя мы сказали, что имеем дело не с Откровением, но с поэтическим восторгом, слова Данте не совсем чужды Библии. Вот Ангелу Лаодикийской Церкви в Откровении Господь говорит следующее:
«Так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Откр. 3:14-16).
Как видим, упрек тождественный. Ни холодный и не горячий — это все тот же «никудышный». В народе говорят «ни рыба — ни мясо», или еще жестче: «ни Богу свечка — ни рогатому кочерга». Приятно Богу горение огня, потому как Он Сам говорит: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лук. 12:49). Терпимо для Него, испытавшего гвозди, и плеть, и уксус, прикосновение холода. Но нестерпима Ему некая теплость, или иначе — теплохладность, которую Он обещает извергнуть (по-славянски «изблевать») от уст.
Не жалуемся ли и мы часто, что жизнь, при всех сияниях рекламы, стала какой-то блеклой, лишенной подлинных красок? Самое страшное — это ведь не только небо, закрытое самолетами, или голодные взгляды детей. Это было прожито и пережито поколениями прежде нас. Страшны также бесцветные глаза у стариков и молодежи, страшны карикатурно-одинаковые интересы огромных человеческих масс. Масштабы цивилизационного обезличивания вряд ли даже предполагались нашими далекими предками. У верующей души страшна хладность, отсутствие огня в работе для Господа, безразличие. Страшно то, о чем писала одна американская поэтесса:
Гзоздями пронзили руки Его
Потом… потом все надели шляпы…
Итак, сказанное у поэта имеет вполне практический вывод даже для тех, кто странно гордится тем, что в «университетах не обучался». Человек должен быть не амебой, но раскрывшейся личностью, интересной, неповторимой, яркой без ложных красок, красивой без макияжа, нашедшей себя и помогающей другим найти себя.
Иначе:
Их память на земле невоскресима
От них и суд, и милость отошли
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
Радуйтесь, развратники кающиеся… (18 апреля 2013г.)
Характеристики «мира сего» в устах Иисуса Христа емки и кратки. «Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий.» (Мк. 8:38)
Два слова: «Прелюбодейный и грешный». Хотя прелюбодеяние тоже грех, нельзя, очевидно, сказать просто «грешный». Нужно все же выделить прелюбодеяние в отдельную категорию, потому что это — грех господствующий. И не говорит Господь: «в роде сем, вороватом, лицемерном, корыстном, ханжеском, жестоком», и прочее, и прочее. Всего этого перечислять не надо, а вот прелюбодеяние — надо. «В роде сем прелюбодейном и грешном».
О Лоте и о Содоме сказано, что он «живя между ними (содомлянами), ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные» (2 Пет. 2:8) Притом еще и назван «праведным» тот, кто после бегства из гибнущего города стал отцом собственных внуков, поскольку в пьяном виде спал с дочерьми. Сказано, что Господь «праведного Лота, утомленного обращением между людьми неистово развратными, избавил» (2 Пет. 2:7)
Итак, если человек не вполне святой мучается, живя между любителями всякого беззакония, то как же нужно было мучиться Господу Иисусу, живя среди людей! Это нашим больным глазам нынешнее состояние человечества представляется чем-то привычным и естественным. Чистым глазам Богочеловека это же зрелище предстает, возможно, чем-то похожим на лепрозорий.
Становится понятным горький возглас Иисусов: «О, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?» (Мф. 17:17) Опять два слова: «неверный и развращенный». Неверность означает и склонность к измене, и непостоянство в добре, и подмешивание лжи в истину. А развращение понятно без объяснений. «Неверный и развращенный», «прелюбодейный и грешный», таков наш мир, согласно кратким Христовым характеристикам. А, значит, таковы и мы в нем, потому что нельзя одной из ниток ковра сказать, что «в этом ковре все нитки грешные, кроме меня». Нет. Если мы все еще живем по понятиям, и обычаям мира сего (обычаи всегда сильнее законов), то все характеристики мира относятся к нам напрямую.