Что же касается предложения мусульман принять их веру, то князь от него просто дипломатично отшутился: «На Руси есть веселие пити, не может без него быти». Хотя. Что славяне тогда пили, не имея самогонных аппаратов? Слабоалкогольные меды и какие-то бражки. Поэтому пьянство древних русичей, на мой взгляд, сильно мифологизировано.
— Согласно письменным источникам, после принятия христианства Владимир сильно изменился: перестал казнить преступников, стал щедро раздавать подаяние бедным и строить церкви. А что случилось с княжеским гаремом, в котором якобы было 800 наложниц?
— Никто не знает точно, как князь распорядился гаремом, возможно, и не таким многочисленным, как сообщает летописец. Вероятней всего Владимир отпустил женщин на все четыре стороны, наделив подарками и деньгами для обзаведения собственным хозяйством. Кто-то из них, может, и хотел остаться, но после принятия христианства, думаю, блуд для великого князя стал запретным. Владимир вышел из купели крещения другим человеком. Похоть увяла, жестокость сменилась желанием кормить голодных, евангельская простота вытеснила из души гордые помыслы и хитросплетения интриг.
Из «Повести временных лет»:
«Был же Владимир побежден похотью, и были у него жены… А наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое. И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц».
— Не кажется ли вам, что Нестор Летописец намеренно хотел подчеркнуть, что, приняв христианство, Владимир из жестокого язычника сразу превратился в доброго и милостивого правителя?
— С одной стороны, преподобный Нестор Летописец мог использовать такой риторический прием, чтобы оттенить темную дохристианскую жизнь от света, который несет Крещение. Но с другой — летописцы, а это, как правило, ученые монахи, имели страх Божий и боялись лгать. А могли ведь и умолчать о некоторых неблаговидных фактах. Или же создать миф о том, что до Крещения славяне были добрыми и милостивыми, но не посвященными и просто не знали, как зовут истинного Бога. Дескать, жили во тьме, смрад идольских капищ застил глаза, поэтому и все человеческие страсти были им присущи. Но затем пришли проповедники, мы крестились и уверовали. Согласитесь, что такой вариант был бы намного лестней и для князей, и для всех русичей. Тем не менее летописец приводит жесткий и нелицеприятный фактаж, изложение которого требует определенного мужества.
Из «Повести временных лет»:
«Владимир же жил в страхе Божьем. И сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?» Он же ответил: «Боюсь греха». Они же сказали ему: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав».
— Известно, что первыми священниками в Киевской Руси были греки. А на каком языке велось богослужение?
— Изначально службы отправляли на греческом. В русской лексике до сих пор сохранилось слово «куролесить» (делать или говорить что-нибудь не понятное. — Авт.), произошедшее от искаженного греческого «Кирие, элейсон» — «Господи помилуй!». В православном богослужении это одно из самых частых восклицаний. Поэтому, когда греческие священники скороговоркой произносили: «Кирилейсон», «Кирелейсон», прихожане говорили: «Опять куролесить начали». Наши предки, конечно, ходили на службы, но смотрели на «куролесивших» греков, как невинное домашнее животное на новые ворота. Конечно, какие-то вещи им объяснили: о грехах, Иисусе Христе, вечной жизни и Судном дне. Но в целом, до появления собственных славяноязычных проповедников, книг и первой библиотеки, основанной в Киеве князем Ярославом Мудрым, первые русичи-христиане понимали в церковных богослужениях далеко не все.
Очень жаль, что сегодня в стране, имеющей тысячелетнюю историю православия, так мало настоящих христиан, которые прежде всего думают о Христе и ближнем своем, а потом уже о себе.
Арифметика (29 июля 2013г.)
Как должен проповедовать священник, имеющий за плечами семинарию? А как проповедует на самом деле? Почему так получается?
Тянет меня к простым расчетам. Карамзин, открывший историю Отечества, словно материк неведомый, провел в чтении и писании 30(!) лет. 800 лет исторического пути он пропускал через себя три десятилетия. Результат — восемь томов литературно изложенных знаний. Пушкин, в сильной болезни не покидая постели, за две недели прочел, «проглотил» этот восьмитомный плод тридцатилетнего труда. Проглотил и переварил восемьсот лет народной жизни.
Меня всегда интересовало это соотношение жизни, ее понимания, писания книг о понятом и усвоение написанного читателями. В данном случае арифметика проста: 800 лет истории, 30 лет труда, две недели внимательного чтения. Но меня интересует проповедь и арифметика, связанная с нею.
Нам нужна проповедь. Не какая-нибудь, а качественная, сильная, честная и глубокая. Тихим шагом идем теперь в семинарские аудитории, туда, где воспитываются и образовываются будущие пастыри. Арифметика проста.
В один учебный день поставим 4 академических часов по 45 минут каждый. Это усредненный вариант. Берем пять дней в неделю, опять-таки уменьшая общее количество учебных часов. Итого в неделю 20 учебных часов. Догматика, история, устав, гомилетика, пастырская психология и проч. В месяц — 80 часов. Это минимум. Берем далее год с тремя месяцами (что — роскошь) каникул. 9 умножаем на 80 = 720 (академических часов пастырского обучения и получения полезных знаний).
Это — год, в котором есть не учтенные часы самоподготовки, личного общения, размышления, молитв, богослужебной практики, воскресных богослужений с обязательной проповедью. Какие пастыри должны выходить из такой спецназовской по плотности подготовки! Теперь год умножаем на четыре. Даже без Академии за четыре года получаем в виде минимума 2880 часов.
Сократим их ради удобства и оставим — 2500. Все-таки, человек может болеть, куда-то уезжать, может проспать пару и проч. но все равно цифра внушительна. Запомним ее — 2500 часов, наполненных полезными знаниями. Их преподают ради переваривания слушателями и ради будущей передачи этих знаний пастве. Мы приближаемся к выводу.
Если вы получили знания, уместившиеся в 2500 часов занятий, то не все вы отдадите другим. Одно забудется, другое не усвоится. Разделим тогда общую сумму на три. 800 часов проповедей вы должны сказать.
Много это или мало? Если говорить только в воскресенье и по полчаса или по тем же 45 минутам академического часа, то за месяц вы скажете 4 часа проповеди в голом временном измерении, не касаясь качества. Четыре(!) в месяц. 48 — в год. Примерно 17 лет (!) вам придется отдавать то, чему вас пытались научить, накормить, напичкать за всего лишь четыре года обучения в семинарии.
За это время вы устанете, постареете, обрастете проблемами быта и семьи, озлобитесь, успеете нагрешить. А ведь чтобы хотя бы за десять лет отдать пастве полученные знания, нам всем нужно проповедовать в четыре — пять раз больше, чем мы это обычно делаем.
Вывод: либо нас плохо учат; либо мы плохо учимся; либо одно и другое вместе. А может, мы идем в пастыри не для того, чтобы становиться пастырями. В любом случае налицо несоответствие полученного и отданного. Гора, как говорили римляне, рождает мышь. Человек прочитывает сотню книг, а из сказанного им за жизнь нельзя составить и тощей брошюры. Человека учат, учат, а он с легкостью выпускает из одного уха то, что влетело в другое, лишь только покинув коридоры alma mater.
Мы не получаем знаний только для себя. Никто так знания не получает. Ни врач, ни инженер, ни летчик. Знания получают, чтобы отдавать. Тогда это жизнь. Съесть и не переварить — это смерть от несварения желудка.
Вот арифметика, которая с недавних пор меня интересует. Сколько нужно проповедовать и как, чтобы оправдать свое длительное пребывание за семинарской партой и получение уникального и интегрального образования? Сколько недополучает наша паства по причинам указанным и подразумеваемым? Какие экклесиологические проблемы рождаются от сей молчаливой лени или от того, бывшего, формального образования?
Покамест ответа нет. Есть цифры, упрямо строящиеся на бумаге, и даже в сильно урезанном и сокращенном виде сильно вопиющие к небу, словно кровь Авелева.
Проповедь о проповеди (29 июля 2013г.)
Писание привычно умножает слова для усиления смысла и словно возводит их для этого в квадрат. Есть небеса, а есть небеса небес. Есть смерть, а есть «смертью умрешь». Есть Святое, и есть Святое Святых. Есть еще «проклятием ты проклят», «умножая, умножу» и многое другое. В мире бизнеса есть подобное удвоение. Есть не только продажи, но и «продажи продаж», т. н. «франчайзинг». У нас назрела необходимость в проповеди о проповеди. Она должна быть направлена на самих проповедников, чтобы разбудить, взбодрить и научить.
В этом нет ничего странного. Есть ведь учителя, то есть те, кто учит детей и взрослых. Но есть и учителя учителей, т. е. те, кто учит учителей. Для студентов есть профессора. Для профессоров — академики. Есть лестница вверх по мере усложнения задач. Один режиссер снимает фильм для массы потребителей. Другой — для некоторых режиссеров. Одним словом, это — стандартное явление в мире людей, и нам нужна проповедь о проповеди, и проповедь для проповедников.
Им нужна, к примеру, хорошая память. Ее нужно разрабатывать. Когда-то были мастера-чтецы или декламаторы. Они могли перед аудиторией наизусть читать огромные куски художественной прозы, и, поверьте, на выступлении такого мастера полет мухи слышно было. Почему бы и нам не тренировать память на лучших образцах хорошей литературы?
Еще есть ораторское искусство. Найти тему, развить ее и донести до слушателя — задача такого искусства. Этим надо заниматься. Демосфен с камешками во рту и Цицерон над речью в свете масляной лампы — наши хорошие товарищи.