Священники, рукоположенные в 90-е — это лейтенанты 41-го, окончившие ускоренные курсы, мало чему научившиеся и брошенные под танки. Протоиерей Александр Торик просил даже: «Вы не судите строго нас, священников 90-х». Как можно ставить миссионерские задачи перед Церковью в таких условиях? Может быть, нужно просто ждать, пока всё образуется само собой?
Самым естественным было бы ожидать интереса к миссии со стороны самих священников. Им удобнее всего и необходимее тревожиться об этом. И на повестке дня вопрос изменения формата общения священнослужителей. Священники должны быть более всего заинтересованы в проповеди Евангелия и в корпоративных связях, настроенных не на какие-то бытовые вещи, а на то, чтобы общаться, будить паству и учить её постоянно и планомерно. Не всколыхивать её время от времени, а учить людей планомерно.
То есть, статус священника из «жертвоприносителя» должен серьёзно корректироваться в сторону «жертвоприносителя плюс учителя». Либо он должен искать учителей в среде просвещённых, образованных мирян, которые бы дополняли его священнодействия планомерной работой учителей, истолкователей, катехизаторов в приходах.
Без такой работы очень трудно двигаться куда-либо.
Вероятно, Церковь и общество должны ответить на вопросы, уже проявлявшиеся в нашей истории, но так и оставшиеся без ответа?
Петровская эпоха — от Петра до революции характерна тем, что Церковь была в таких плотных объятиях, что, с одной стороны, вроде бы пользовалась всеми привилегиями, а с другой — задыхалась в объятиях государства. Когда большевик разрушал российскую государственность, он мог воевать с Церковью как активный безбожник, имея претензии к Господу Богу и Его служителям. А мог действовать проще — воевать с Церковью, как с одним из министерств, встроенных в систему того государства, которое он разрушал. То есть он воевал с Церковью и её служителями как с работниками министерств несуществующего государства. Эта обласканность государством, эта плотная встроенность в его структуры, эта завязанность на государстве в нашей истории ещё недавно была оплачена большой кровью. У нас должен быть генетический страх перед плотной спайкой и тесными объятиями с любой государственной системой. Мы должны подчеркнуть свою неотмирность. Мы живём здесь, понятно, и дружим со всеми. В этом смысле, мы можем жарить шашлыки с выходцами из Дагестана и есть лапшу с представителями Вьетнама.
Мы живём здесь, с ними, но навеки связывать себя с кем-то и плотно обниматься с кем-то навсегда мы не должны, потому что ещё недавно людей убивали за то, что в глазах убийц они являлись представителями свергнутого государственного строя. На правах чиновников этого государственного строя, просто одетых не в вицмундир, а в длинную одёжку с крестом на груди.
Широко распространено мнение, что повод для гонений на христиан всегда найдётся. И не важно, были ли священники служителями министерства или нет. И сейчас якобы сходная ситуация. Наши противники если захотят кресты пилить или христиан убивать — будут это делать, невзирая на наше поведение.
Да, конечно, они так поступать будут, безусловно. Но дело в том, что современная игра в исторические процессы предполагает легитимизацию своих действий согласием широких масс. Массы соглашаются молчаливо или громко с акциями против Церкви, когда представлен фактаж нашей встроенности в госструктуры или наше желание встроиться в них, заручиться их поддержкой. Поэтому очень важно, ни с кем не ругаясь специально, подчёркивать свою иноприродность этому миру. Любая власть рухнет, Церковь останется навсегда и в вечность перейдёт.
Конечно, настоящим врагам Церкви неважно, что мы скажем, во что оденемся, на каком автомобиле поедем и чем зубы запломбируем. Они будут нас не любить уже за одно то, что мы есть. Но им нужна поддержка широких масс, презираемых, но используемых, информационно натравленного плебса, который будет клевать на информповоды. И нужно эти вещи минимизировать. В любом случае необходимо превратиться из обслуживающего персонала общества потребления в активно, миссионерски действующую Церковь. В том смысле, что в обществе потребления обслуживающий персонал удовлетворяет потребности. Парикмахер удовлетворяет потребность в красивых волосах. Клоун удовлетворяет потребность в здоровом хохоте. Священник тоже может удовлетворять потребность в обществе потребления. Это раньше говорили, что священнослужитель связывает небо с землёй, или освящает быт или сообщает человеку внутреннее измерение его жизни. Вот что делает священник? Вопрос на засыпку. Как он сам себя определяет? В обществе потребления он (о, ужас!) удовлетворяет религиозные потребности.
Человек хочет, чтоб ему собаку покропили святой водой, например. Где-нибудь в Барселоне, пока ещё не в Чернигове и не в Твери. Но когда чихают у них — через два дня у нас тоже насморк. Сейчас всё очень быстро передаётся. Соберутся, скажем, пять тысяч людей с собаками на руках, чтобы их покропили. Но вопрос даже не в этом, можно ли кропить. У работника, удовлетворяющего религиозные потребности — незавидная участь. Если уж он стал в эту нишу — от него будут требовать удовлетворения самых разных потребностей. А они будут разные. Почему бы, например, не отпеть животину? Корову кропили святой водой, хворостиной били в Юрьев день или на Флора и Лавра, но её не отпевали. А сейчас на Западе уже отпевают тамагочи, отпевают кошку, отпевают канарейку. Раз ты удовлетворяешь религиозные потребности, будь любезен удовлетворяй широкий спектр. Насыщай рынок, так сказать, услугами.
То есть мы уже находимся в этой нише?
В принципе, мы в неё мягко зашли одной ногой и полтела у нас, как у Арлекина, покрашено в этот цвет. Раз мы пишем ценники на требах, по сути, мы продаём некий религиозный товар. Почему важно, например, оценивать только вещи, но не молитвы? Книжка имеет цену — это продукт. И свеча имеет цену. А молебен не имеет цены. А Крещение тем более не имеет цены, и Соборование цены не имеет, и Причастие не имеет. Почему мы крестим за деньги, а причащаем без денег в таком сл учае?
В некоторых монастырях приветствуют подход исповедника с десятигривневой купюрой к батюшке.
Это тем более дико слышать, что подобное происходит в монастырях, где есть обет нестяжания. И такие истории — это трупные пятна церковной действительности. Нельзя продавать непродаваемое. Мы же говорим, Иуда продал непродаваемое. У Христа нет цены. Он бесценен. Человек тоже бесценен, но Христос в высшей степени бесценен, а Ему назначили цену. Как можно назначить цену непродаваемым вещам? Таинству, которое совершается силой Духа Святого? Как ты будешь Духа Святого продавать? Ананий и Сапфира у нас в Писании есть. Это что же, разделить их участь? Симон Волхв — за серебро тоже Духа Святого хотел купить.
Нужно отказаться от ценоопределения на требы. Сколько Бог даст. Сколько люди положат. Это простые вещи на самом деле.
Как жить тогда священникам, у которых по пять-шесть детей?
Об этом говорили давно уже наши святители. Приходы, отказавшиеся от ценообразования на требы, живут лучше приходов, которые держатся фиксированной цены. То есть, свеча имеет цену, лампадное масло имеет цену, икона или книжка имеет цену как товар, произведённый, доставленный, а Таинство не имеет цены. Это дар Божий, дар Духа Святого, и священнику, передающему его, и человеку, пользующемуся им.
Молебен или отпевание — это же не таинство.
Это уже детали. Надо, чтобы мы задумались, а чем мы занимаемся? Мы что продаём, вообще? Мы назначаем цену, и в ряд товаров переводим, что? Вот это?! Так это же не товар. А как можно идти дальше, если такие важные вещи не сделаны? А если мы уже со всем согласились в обществе потребления — продавать религиозные услуги, и себя уровняли с духовными парикмахерами, тогда что мы от себя хотим? Человек приходит и у него только один вопрос: я заплачу деньги, которые вы укажете в прейскуранте, и буду требовать от вас правильного исполнения вашей работы.
Вы говорите о будущем или элементы этого уже наблюдаются?
Это уже сегодня есть. Уже могут сказать: «Ты меня не учи, — когда ты ему скажешь вы должны … — Я тебе ничего не должен. Я уже заплатил. Я тебе дал деньги — твоя работа крестить. Сколько стоит Крещение? Ты сказал, что столько? Вот тебе деньги — крести. Я не просил меня учить. Я уже купил товар религиозный. Ты продал Духа Святого. Ты назвал цену, я тебе заплатил, что ты от меня хочешь? Ты будешь меня учить? Если я захочу учиться, я скажу научи меня, и спрошу, сколько это стоит».
Это — очевидные вещи, которые не бьют по мозгам «продавцов» только потому, что они и не собирались никого учить. Они спокойно себя чувствуют в атмосфере продажи Духа Святого. Они Его просто продают, как им кажется, хотя Он непродаваем, и действует, как Он Сам хочет. Кого-то посещает, кого-то не посещает. Это уже великие тайны, касающиеся Его. Но мы должны выйти из этой ниши. Потому что мы не продавцы религиозных услуг, мы не можем быть «комбинатом по оказанию религиозных услуг». Есть узкие точки продажи религиозных услуг, только «освящаем машины и офисы». Есть комбинат религиозных услуг — всё делаем, освящаем всё. Ножи и вилки точим, и цену называем.
Конечно, любая проблема цепляет вереницу других. Кто рукоположил, кто учил? Откуда ты взялся такой? Почему на тебя управы нет? Если мы спокойно к этому относимся — со временем всё это вырастает в опухоли раковые. Но нужно понимать, что эти раковые опухоли и породили кровопускания советской власти. Эти масакры, эти кровопускания массовые, они же были спровоцированы как раз этими раковыми образованиями, в том числе. Не только ими, но в том числе. Поэтому, если мы никаких уроков из истории не выводим, то кто мы тогда? Тогда Бог перестаёт нас учить, потому что мы не способны к благим переменам.
Русь прожила великий период времени, когда, находясь под покровом государства, мы молчали о Христе. Что-то о нём рассказывали на уроках Закона Божьего и ставили оценки за это. А потом выяснилось, что люди не знают «Отче наш», не знают Символ Веры. Но нужно ведь извлечь из этого уроки. Может быть, пора табуировать ругань на советскую власть. Всё уже прошло. О мёртвых ничего или хорошо. Ушло. Давайте заново с нуля. Это очень тяжёлая задача с цоколя поднимать вверх. Нам хочется сказать, что мы стоим на плечах гигантов. Нам хочется понять себя как жёлудь, висящий на ветке великого дуба. Бытийно мы такие и есть. Но в плане практических трудов жёлудь должен нести в себе всю информацию дуба. И он должен начинать с нуля свою работу. Буде упасть ему в землю, оторвавшись от ветки, он там, в земле должен расти как новый дуб с нуля. Пока ты висишь где-то там, в высоте, ты питаешься корнями великого дерева, но как только ты закончился как оформленный жёлудь и оторвался и упал, и свинья тебя не сожрала, — вырастай в настоящий дуб с нуля. С соответствующими проблемами. Катехизация, общение имуществ — вспомоществование, литургическая жизнь, привлечение всех здоровых сил, которые попадают в поле нашего зрения, смиренная молитва Господу Богу о том, что мы не можем ничего, мы находимся, если угодно, при смерти, как в Апокалипсисе говорится. «Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти». Есть такие слова в Откровении ангелу Сардийской Церкви. То есть, я знаю, что у тебя не много силы. Но держи, что имеешь, и прочее близкое к смерти утверждай. В принципе, это называется трезвостью. Трезвая оценка ситуации. Потому что хвалиться, что-то рассказывать, надувая щёки, про своё великое прошлое, которое не тобой построено — это позорное занятие, вообще-то. Это занятие предосудительное для сегодняшнего времени, требующего трудов. И нужно выйти из этой ниши — продажи религиозных услуг и показать своё лицо. Лицо людей, которые знают Господа, любят Господа — Иисуса Христа, воскресшего из мёртвых. Которые не причисляют себя к лику святых