А если не произойдет обретение, не произойдет встреча? Если не поймет человек, не заметит, отвернется? Что ж. Тогда вариантов нет. Человек такой погибнет. Погибнет страшно, бессмысленно и навсегда.
Что я мог сделать один? (7 августа 2014г.)
Бывает, что учишь-учишь какой-то предмет в школе или ВУЗе годами, а на выходе остается от него в памяти какой-то «пшик», и даже цвет обложки учебника говорит сознанию «прощай». А бывает, увидишь что-то мельком или услышишь, и останется это в тебе надолго, сам не знаешь – к чему или зачем. Очень по-лермонтовски получается:
Есть речи, значенье темно иль ничтожно
Но им без волненья внимать не возможно…
Так однажды в перестроечные годы (годы перемен, «минуты роковые», будь они неладны) увидел я мельком кусок пьесы по телевизору. Кусок без начала и конца. Выходит юноша на сцену и, разводя руками, говорит: А что я мог сделать один? Потом выходит с другой стороны сцены из-за кулис другой человек и говорит: А что я мог сделать один? Потом тетка какая-то выходит и тоже говорит: Ну, а что я могла сделать одна? И так довольно быстро сцена наполняется разномастным народом, произносящим одну и ту же фразу: А что я мог\могла сделать один\одна? И мало ли я видел всяких пьес? А вот, поди ж ты – засела в меня эта картинка сценического действия без начала и конца, без имени автора и названия, случайно увиденная по телику в те годы, когда всю страну «позвали всеблагие, как собеседников на пир».
Вспоминается это сегодня потому, что многое множество неравнодушных людей тревожно спрашивают себя и окружающих: Что можно сделать сегодня, когда новая большая война, быть может, на пороге; когда человеколюбцы и демократы брешут так, что листья жухнут и опадают на месяц раньше срока; когда в воздухе пахнет серой в то время, как на Юго-востоке пахнет порохом и разлагающейся плотью? Речь не о тех, кто потерял родных и близких, кто увидел не по телевизору, а живьем настоящее лицо настоящего фашизма. Эти будут воевать, и грех сказать, что они воевать не должны. Но что делать другим, тем многим, которые нутром чуют, что «бой идет не ради славы» — ради гораздо более ценных и важных вещей? Власть размещает беженцев – спасибо ей. Журналисты и аналитики ведут информационное сопротивление, что важнее многих реактивных залпов. А миллионы простых людей, что могут сделать, кроме сдачи денег, вещей и продуктов на пункты сбора помощи? Короче, ситуация, как в перестроечной пьесе неизвестного автора: А что я мог сделать один?
Докладываю: человечек, даже самый маленький, самый никчемный с точки зрения глянцевых журналов, есть таинственное средоточие и узел, в который завязаны все (буквально все) процессы, происходящие в мире. Таким человеком являешься и ты, и я, и любая бабушка, несущая кефир в авоське, и любой дворник, машущий во дворе метлой. В груди у каждого из нас есть сердце, к биению которого прислушивается Господь и к движениям которого присматривается. Даже одиночные мольбы и вопли, слезы и благодарения, благословения и молитвы Богу слышны и внятны. Они на жизнь влияют. Тем более, вопли собранные вместе.
Человек зажат условностями и всюду видит себя несвободным. Это факт. И только в области молитвы и веры человек совершает выбор и проявляет подлинную свободу. Благодаря молитве человек – говорит Паскаль – сам становится причиной. «Сделай вот это», — просит Бога человек, и Бог делает. Значит, человек – причина произошедшего, а Бог – исполнитель намерения. И эта привилегия совершенно демократично разделена на всех без изъятия. Нет ни имущественного, ни возрастного, ни иного ценза, кроме одного – веры. Есть вера – приступай к престолу благодати и проси, чего сердце хочет, чего совесть требует. Это подлинное оружие маленького человека. Было бы очень печально, если бы все поверили в то, что миром правит английский парламент, Римский клуб и Обама с Меркель. Только они, плюс – минус пару соответствующих фигурантов. Такую «дезу» нам впрыскивают в подсознание. На самом деле это не так. Обама умрет, и Меркель умрет. Все люди вообще умрут и будут судимы справедливым судом. Что они, что мы – прах земной. Сами небеса совьются, как свиток, и звезды будут однажды падать, как незрелые смоквы, а творящий волю Божию пребывает вовеки. Давайте будем смотреть на мир взглядом верующих людей. Маленьких, но верующих. У нас есть молитва – давайте постучим ею в двери Небесного Правосудия. Постучим не умиленным шепотом, а плачем, воплем, сильным внутренним криком.
От земли, говорит Писание, вопит к небу кровь Авеля. Вверх, неся жалобу, поднимается вопль Содомский и Гоморский; и удержанная плата работников тоже вопит к Богу (Иак. 5:4). Сами вопли обманутых жнецов тоже доходят до слуха Господа Саваофа (там же). Плач человеческий, таким образом, есть не просто соленая вода из глаз, а движущий фактор мировой истории. Значит, плачьте, люди, если вы неравнодушны к происходящему; плачьте, ибо наступило время плакать. Юмористические передачи пусть умрут в погасшем экране, а Псалтирь пусть откроется. Самое время. И не нужно думать, что мы можем молиться только о вещах пушистых и воздушных, сладких и приятных во всех отношениях. Иногда можно молиться и том, чтобы отлились кошке мышкины слезки. Ведь и Сам Христос есть не только Врач и Добрый Пастырь, но и Камень. Такой Камень, что если «кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Мф. 21:44). Раз-да-вит!
Согласен, что я человек маленький. Я даже комар, а не человек. Но «бессильному не смейся. И слабого обидеть не моги. Мстят сильно иногда бессильные враги». Вот я крепко помолюсь Богу, чтобы Он вступился за обидимых и беззащитных, а заодно крепок наложил Свою руку на хребты тех, кто льет кровь, как воду и лжет, не краснея. Кто делает из войны повод для обогащения и вытирает ноги об обманутых людей, превращенных в пушечное мясо. Не я один помолюсь. Другие комары, подобные мне помолятся, дадут залп из нашего общего и единственного оружия. И знаете, что будет? Треснут и рассыплются хребты у злодеев по соседству, и быть может даже у кукловодов по ту сторону Атлантики. Слишком уж они обнаглели от привычки к тому, что по причине географической удаленности чужая беда им за шиворот оловом не льется. Ужо погодите. На свете всяко бывает, и земля, как футбольный мяч – круглая.
«Илия», — говорит Иаков, — «был человек, подобный нам, и молитвою помолился, чтобы не было дождя: и не было дождя на землю три года и шесть месяцев. И опять помолился: и небо дало дождь, и земля произрастила плод свой» (Иак. 5:17-18) Не с небом воевал пророк, а через засуху смирял Ахава. Видимо это был лучший способ дать царю-идолопоклоннику ощутить свою слабость и зависимость от Бога. Мы сегодня засухи просить не будем. Пусть синоптики делают свои обычные прогнозы и не ошибаются. Мы просто помолимся о том, чтобы смирились нынешние цари-идолопоклонники, «совещающиеся вместе против Господа и против Помазанника Его» (Пс. 2:2) Ободримся тем словом, что «Илия был человек, подобный нам». Критический недостаток личной святости попробуем компенсировать многочисленностью и искренностью молящихся голосов. Запасемся терпением, поскольку хоть и в мгновение слышит нас Бог, но не в мгновение исполняет просьбы, зная для всего времена и сроки.
Вот, приходят свежие новости, кислые для злодеев и ободряющие для простых людей. Значит, кто-то в тылу крепко молится, пока бойцы на фронте храбро дерутся.
Три сотника (7 августа 2014г.)
Один сотник заставил Господа Иисуса Христа удивиться. Христу открыта глубина сердца, Он повелевает стихиями, отгоняет смерть… Его трудно удивить. Но когда сотник сказал: «Только скажи слово, и исцелеет отрок мой», – Христос удивился. Такой веры Он не нашел даже в Израиле, среди потомков пророков, а тут – язычник, римский воин…
Второй сотник уверовал там, откуда убежали все апостолы, кроме одного Иоанна. Жители Иерусалима, в тот час стоявшие под Крестом, словно договорились исполнять Давидовы пророчества. «Раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий» (Пс. 21: 14). И еще: «Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий (Пс. 21: 17–19). И вот когда одежду делили, и жребий бросали, и пасти раскрыли, как алчущий лев, и сделали зрелище из Невинного, другой сотник произнес: «Воистину, Человек сей был Сын Божий». Звали того сотника Лонгин.
Третий сотник был богат милостыней и молитвой. Его звали Корнилий. Слова, сказанные о нем Лукой, напоминают слова, сказанные об Иове: «Благочестивый и боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни народу и всегда молившийся Богу» (Деян. 10: 2). К нему в полдень пришел ангел, но сам ничему Корнилия не учил (Богу угодно, чтобы не ангелы, а люди вразумляли людей). Ангел только повелел найти в Иоппии Симона, именуемого Петром: «Он скажет тебе слова, которыми спасешься ты и весь дом твой» (Деян. 10: 6). Этот третий сотник расширил границы проповеди. Он убедил Петра проповедовать Христа не только иудеям, но и язычникам, потому что Корнилий на глазах апостола стал причастником Духа Святого. И «если Бог, – сказал Петр, – дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу?» (Деян. 11: 17).
Не римский солдат и не римский генерал, но каждый раз один лишь сотник фигурирует в евангельских рассказах, содержащих похвалу римским военным. Центурион – так красиво и будто позванивая амуницией звучит это слово по-римски. У центуриона под рукой плюс-минус сотня солдат, отсюда и название. В отношении к нашему офицерству центурионы похожи на командира роты в самом скромном варианте и командира батальона на вершине возможностей. По социальному же статусу они – старшины или прапорщики, впрочем, боевые прапорщики, которым у нас полковники с уважением руку жмут. Римские писатели изображали центурионов выносливыми вояками, далеко и сильно метающими дротик или копье, орудующими мечом и щитом, но главное – умеющими вдохновить воинов и поддерживать дисциплину как во время походной жизни, так и в критических боевых ситуациях. Между тем от сотника требовалось не лезть в бой, очертя голову, и даже не искать боя. Он должен быть осторожен и осмотрителен, и только если бой неизбежен – стойким до смерти.