Что читал команданте (10 января 2014г.)
Представьте себе, что вам перечисляют следующие характеристики человека: родился на Корсике, выучился на военного-артиллериста, прославился в битве под Тулоном, воевал в Египте, стал Императором, вошел в Москву, бежал обратно, потерпел поражение в битве при Ватерлоо, умер на острове св. Елены. Ясное дело, вы узнали Наполеона.
А вот такой перечень: родился в Аргентине, с детства болел астмой, выучился на врача, увлекся коммунизмом, объездил всю Латинскую Америку, ужасаясь нищете и восторгаясь красотами, воевал с Фиделем на Кубе, воевал потом в Конго, погиб в Боливии, в виде татуировки красуется на плече Майка Тайсона и вообще является культовой фигурой. Ну, конечно, это – Че. Это Эрнесто Че Гевара, команданте, революционер, не пожелавший превращаться в номенклатурщика и чиновника. Этим, собственно, он выгодно и отличается от прочих революционеров, имже несть числа, которые с удовольствием и без внутренних мук, приходя к власти, обрастают привилегиями, продпайками, вторыми и третьими семьями, банковскими счетами за рубежом, и прочими мирскими благами, купленными кровью обманутого риторикой пушечного мяса. Команданте был иного замеса, за что и достоин не преклонения, но уважения. Принципиальность и готовность на смерть где не уважаются? Только среди духовных свинопасов и людей, вечно готовых на предательство. Итак, Че.
Он – личность культовая. Иногда – до смешного: до маек с надписью Che-Бурашка и изображением ушастого мультяшного персонажа в беретке наискосок. В одной пиццерии я лично видел потешное панно с надписью «Будь, как Че». А изображены на панно были Чехов, Черчилль, Че Гевара и опять же – Чебурашка. Но это явление в радикальном духе буржуазной падшести: не можешь победить – высмеивай. Враг-посмешище, это уже треть врага. Но я повторю: команданте привлекателен и страшен. Страшен тем, что не стремится превращаться в чиновника после прихода к власти, не стремится к материальным благам, как таковым, но сохраняет верность идее. Этим, собственно, он и привлекателен.
Какое-то время тому назад на первом канале в программе «ЖЗЛ» я смотрел передачу о Че. Много было сказано интересного, неизвестного, интригующего. Меня, к примеру, заинтересовали слова одного из экспертов о том, что читал Че Гевара. Оказывается, он был любителем русской советской литературы, которую читал в испанском переводе (русским не владел). Больше всего любил (sic!) книгу Фурманова «Чапаев», Полевого — «Повесть о настоящем человеке» и Островского — «Как закалялась сталь». Сделаем перерыв и перечитаем список.
О чем вам говорит этот перечень? Не кажется ли вам, во-первых, что именно книги формируют человека? Написанный текст, пусть даже рекламное объявление или политический манифест, формируют и направляют человека. Что ты читаешь, то ты и есть. Это, как с едой: «мы есть то, что мы едим». Слышал «Приимите, ядите», значит, станешь тем, кем должно. Не слышал, или не откликнулся на зов – будешь есть только гамбургеры, и сам, соответственно, будешь ходячим гамбургером.
Если потенциальный революционер будет читать порножурналы или практические рекомендации по черной магии, то никогда ему не стать настоящим революционером, а разве что крысой и предателем? Придешь к власти, станешь лить чужую кровушку без меры и жалости, и найдут у тебя после твоего уже расстрела целый шкаф с секс-игрушками. Таким «пламенным сыном революции» был, к примеру, Генрих Ягода. Да и только ли он один?
Книги должны соответствовать образу жизни и образу мышления. Теперь далее. Не кажется ли вам, что любимая Че Геварой литература есть некий аналог Житий святых, только в атеистической редакции? Кто такие Маресьев, Чапаев и Корчагин, как не мученики советской эпохи? А что еще так разгорячает и без того горячий дух, как описание страданий мучеников? Родившиеся в предреволюционную эпоху, как Островский, будучи крещенными, писатели ранней советской поры были носителями нравственного пафоса и стремления к переустройству мира, хотя бы и ценой пролития собственной крови. Это — несомненный плод христианского этоса, выросший на почве, лишенной христианского воспитания. Сердце горит, а в голове – ложная идеология. Кем еще и вдохновляться подлинным революционерам, как не атеистически настроенными писателями, выросшими в стихийно-христианской атмосфере, вмещающей в себя идею подвига, жертвы, равенства, братства, «только» без молитвы Богу Живому? Больше не кем. Не буржуазными же певцами спекулятивного капитала, потраченного на удовольствия.
Сказанное – не панегирик советской литературе, но лишь признание за литературой реальной силы, способной формировать личность. Безыдейная жизнь это хлев или «Скотный двор» Джорджа Оруэла.
Теперь пора спросить себя: какие книги меня формировали? Чья авторская мысль вошла в меня, как глоток воды и осталась со мною, как родимое пятно? Без всякого сомнения нас тоже сформировали книги. Если разрушили или повредили, то тоже – книги. При этом мы – дети народа, обладающего самой (сознательно беру превосходную степень) влиятельной на область ума и сердца литературой. Нам без надобности услуги переводчиков, чтобы прочесть Гончарова, Чехова, Достоевского. Полевого и Островского, того, который Николай, тоже стоит прочесть. Стоит для того, чтобы ощутить проблематику начала века; понять – как трудно было противостоять соблазну атеистического мировоззрения; переболеть соблазном Рая на земле и ощутить связь советской литературы с русской классической по части нравственного пафоса и веры в доброе переустройство жизни. Мысленные соблазны некоторым удается обходить, но большинству приходится ими переболеть. И чтобы это мысленное «переболевание» прошло не в тюрьме и не на баррикадах, нужна книга.
Мне неизвестна духовная история жизни Че. Читал ли он Евангелие? Плакал ли он о своих грехах, молился ли? Восторгался ли кем-то из христианских святых? Или наоборот, дышал ненавистью ко всему церковному, как к символу поддержки существующих режимов? Не знаю. Знаю, что в случае восхищенности Иисусом Христом, Его жертвенностью, праведностью, прямотой, чистотой ни Маресьев, и ни Павка Корчагин, и ни Василий Иванович с Петькой и Анкой стали бы его кумирами. Все яркие и харизматические лидеры, все терпеливые и мужественные борцы поблекли бы на фоне Единого Безгрешного. Почему это не произошло, я не знаю. И если верно, что все еретики – люди гениальные, но страстные, то верно и то, что все революционеры – люди смелые и нравственно встревоженные, но безбожные до костей. Это одна из великих печалей нашей и без того печальной Земли.
Проповеднический труд — это приближение к пропасти (14 января 2014г.)
Проповедь, произносимая священником в храме, проповедь в епархиальной или даже светской газете, в Интернете — сегодня столько способов свидетельствовать о Христе и Церкви, что иногда кажется: еще немного, и что-то сломается — люди пресытятся, перестанут верить словам, даже таким, которые несут в себе священный смысл. А те, кто эти слова произносит или пишет? Не растеряют ли они от постоянного говорения накопленное сокровище живой веры, не превратят ли искусство проповеди в ремесло, которое будет просто заполнять паузы во время богослужения или пробелы в печатных и интернет-изданиях? Не лучше ли в таком случае как-то ограничивать благовествование, чтобы не обесценить его?
— Отец Андрей, Вы неоднократно говорили о необходимости проповеди. Но не кажется ли Вам, что большинство современных людей уже не могут воспринимать звучащее слово — мешает все более развивающееся в обществе клиповое сознание?
— И да и нет. Слово тяжело воспринимать, если оно обесценено, девальвировано. Митрополит Антоний Сурожский говорил о том, что слово Божие пробивает любую броню. Но если оно — каленая стрела, а грех — это кольчуга, то нужна крепкая рука, хороший, добротный лук и меткий глаз. А пуская стрелы, как дети из детского лука, конечно, реальную греховную броню не пробьешь.
— Сегодня церковная, православная проповедь звучит повсеместно и часто. Разве это также не обесценивает слово, не вызывает привыкания у общества?
— Нет, потому что маслом кашу не испортишь. Поскольку все люди очень разные, то и проповеди тоже должны быть разные. Один священник произносит «высокую» проповедь о Нетварном Свете, и в это время 30, 40, 50 человек слушают его с чистой радостью. А рядом с ними находятся еще 70, которые вообще ничего не понимают, хотя тоже радуются, потому что чувствуют, что речь идет о чем-то очень красивом и правильном. Потом какой-нибудь простой батюшка выходит и говорит, может быть, как-то топорно, но предельно искренне, и это тоже оказывает исцеляющее действие. Тогда начинают радоваться уже те, которые только что ничего не понимали, а вместе с ними и те, которые только что радовались о Фаворском Свете. Должно быть и слово, которое украшает жизнь, и слово, которое меняет жизнь, и слово, которое выравнивает жизнь.
— Имеет ли смысл искать еще какие-то способы проповеди, например с использованием плакатов, других рекламных технологий?
— Бессловесное проповедание у нас, в общем-то, апробировано, потому что все Православие — исихастское: колокольный звон, красивая архитектура, храм, вписанный в ландшафт. Например, храм Покрова на Нерли стоит и проповедует: слов нет, а проповедь есть. Колокол зазвонил, икона на нас глянула, а мы на нее. Сегодня же особо нужно вербализированное благовествование. Конечно, можно это делать, не размыкая уст. Мне, например, нравится, когда молодежь надевает креативные футболки, на которых написано: «Одна жизнь — одна супруга» или «Выключи телевизор — включи мозги». Все эти словесные обращения, месседжи проповедуют иногда самые серьезные истины. Я видел, что священники тоже носят футболки, где на всю грудь написано «Поп», а внизу сноска: «Пастырь овец православных». У него борода, немного избыточный вес, веселые, добрые глаза и такая майка — ну здорово! Есть, конечно, случаи, когда на одежде размещают цитаты из Священного Писания, но это как-то поверхностно. Более того — эта самая евангельская цитата пропитается потом, затем ее придется погрузить в стиральную машину, со временем она полиняет. Хороши надписи, которые не нагружены сакральным смыслом в чистом виде. Недопустимо, например, на какой-то рюмке или чашке писать: «Пейте от нея вси» (ср.: Мф. 26, 27).