небеса живы, и другая жизнь есть, и мёртвые воскреснут. И совесть — это не просто некий набор комплексов внутри человека, а Божий голос. И заповеди есть. И нужно любить Бога и ближнего, в этом все заповеди находятся. Вот чтобы человеку всё это сказать, подтвердить, оправдать — нужно повидать перед собой святого человека. Люди обрадовались Иоанну. А Иоанн, взявший на себя тяжелейшую ношу, понёс её.
Времена были не очень благоприятные. Революции, которые впоследствии разразились, сначала пятого года, потом семнадцатого — февральская и октябрьская — они в воздухе носились, они не были случайностью. Всё пахло бедой. Потому что целый комплекс ложных идей залез людям в головы. Люди хотели земного рая, люди поверили в науку, люди возгнушались своей Церковью, своим прошлым, захотели чего-то другого, захотели «наш новый мир построить». В общем, это было очень серьёзное испытание для души любого человека, и многие были «унесены ветром», как книжка есть такая — «Унесённые ветром», многих просто унесло. И вдруг, Иоанн Кронштадтский явил миру идеал священника. Вообще, священник на Руси — это человек, от которого народ не ждёт святости. Это звучит парадоксально. Люди знают, что священники отягощены семьёй, нуждой, священник делит крестьянский быт с крестьянами, или городской быт с горожанами. Он не обязан быть монахом, постником, столпником, чудотворцем. Лишь бы только в Бога веровал, служил искренне, любил людей, ну и далеко от паствы не отрывался. В общем-то, вот все требования, которые предъявлялись к священнику. Особой святости народ от священников не ждал никогда, и сейчас не ждёт. Люди знают, что батюшка есть просто батюшка, что Бог дал ему благодать, и через него Господь Сам творит всё, что нужно. А батюшка служит Господу, и через него Господь совершает. Люди ждут святости, скажем, от монахов, от юродивых, от князей благоверных, от епископов, которых чают знать святителями, т. е. проповедниками, постниками, милостивыми отцами. А священников слишком много, их кругом полно. Сказки про священников есть, шутки про священников есть, анекдоты про священников есть — да и ничего страшного. И вдруг появляется Иоанн Кронштадтский. И он показывает, каким может быть священник. Он постоянно молится, постоянно среди людей. Молится чудотворно, огненно молится. И зовёт с собой на молитву множество людей Божиих. Зажигает веру в тех, в ком вера погасла. Рождает веру в тех, в ком веры не было никогда. Укрепляет веру в тех, кто устал верить или склонился под тяжестью креста и остановил свой путь. Молится Богу, и Бог отвечает ему. А потом уже, после Литургии, из Литургии истекают другие вещи — помощь всякая конкретная человеческая (через руки отца Иоанна протекали миллионы рублей ежегодно). Одни приносили ему, и он раздавал другим. Раздавал ни кому попало, но осмысленно. Раздавал, зная нужду каждого: давал матери для детей, купцу для поправки бизнеса, священнику для перекрытия куполов, и т. д. Знал, кому что даёт, принимал миллионы и отдавал миллионы. У него на руках они не задерживались. Организовал «Дом трудолюбия», так называемый, в Кронштадте. Он понимал, что многой злобе научила праздность, что люди ничем не занятые, люди привыкшие вечно протягивать руки, отучившиеся работать, живущие подаянием — это паразиты, и они не исправятся до тех пор, пока не начнут трудиться сами. Поэтому, он всячески учил людей трудиться самим. Женщины могли шить, вязать. Мужчины могли заниматься столярной, слесарной работой. Каждый должен был делать что-то. И «Дом трудолюбия» обеспечил работой, жильём, деньгами, хлебом заработанным многое множество людей в Петрограде. Идея очень хорошая. Он переживал о женщинах, стоящих на панели, пытался ввести их в нормальную жизнь, чтобы они заработали себе приданное, вышли замуж, начали нормальную семейную жизнь и больше не сквернили и не позорили себя и окружающих. Постоянно занимался преподаванием закона Божиего в гимназиях, школах и училищах. Любил это дело. Плату за работу раздавал нуждающимся. Считал, что воспитание молодого поколения должно быть обязательно сопряжено с преподаванием закона Божиего. Горе человеку, который не знает Божиего закона. Горе человеку, который не знает, чего хочет Бог от человека. Такая многолетняя деятельность Иоанна (повторяю: начать-то можно каждому, а продлить эту деятельность и до конца её донести — это тяжёлая штука) длилась очень долго.
Он стал известен за пределами отечества среди инославных, среди людей даже и не христианской религии. Например, бывали случаи, когда Иоанн, плывя на пароходе по Волге, по другим большим рекам, останавливаясь на станциях, совершая молебны и проповедуя (к концу жизни его уже знали как всемирного проповедника Евангелия), заезжал в мусульманские или еврейские сёла, где неурожай держал людей в голоде, или же падёж скота наносил большую беду хозяйству. Он молился Богу об этих еврейских жилищах, о мусульманских жилищах, его молитва была чудотворной и здесь, и благодарные люди вносили его в свои памятные книжки, чтобы вечно за него благодарить Бога. Потому что он приносил им вместе с собой благословение. Его молитва не знала таких границ, которые разделяют человечество здесь, на земле, он как бы уже не здесь жил, как будто жил уже за пределами земной реальности, разодранной противоречиями. Он молился за всякого человека. Представьте себе, что в Кронштадте было целое почтовое отделение, на которое приходили письма и телеграммы именно к отцу Иоанну Кронштадтскому. Их было так много, что нужно было создать целое почтовое отделение, иначе в этом ворохе писем, которые приходили лично ему, утопали и пропадали отдельные письма, приходившие к кому-то ещё в Кронштадте. Каждое утро к нему в Андреевский собор приносили целые корзины записок и писем. Физически, вычитывая их, он должен был бы не отлучаться от алтаря по четыре, пять, шесть и более часов. Поэтому, иногда не успевая всё прочитать, он налагал на все эти записки руку и молился Богу, чтобы Господь помиловал, помянул, очистил, исцелил, укрепил, исполнил добрые просьбы людей, которые обращались к нему во всей этой корреспонденции. И всё это Господь исполнял по его молитвам. Таким образом, отец Иоанн очень долго ярко горел на светильнике Церкви, показывая нам, что может один простой священник. Ни епископ, ни архимандрит большого монастыря, ни профессор академии, а обычный простой приходской священник. Он как бы показал возможности священства. Как, например, спортсмены показывают нам способности человека в быстроте, выносливости, в силе, в ловкости; как учёные показывают нам возможности ума человеческого в запоминании информации, в обработке информации, в творческом поиске ответов на какие-то вопросы; как любой мастер какого-то особого дела показывает нам возможности человека вообще — так отец Иоанн показал нам на закате времён, в начале двадцатого века — страшного века, кем и каким вообще может быть священник. В этом, собственно, была его главная жизненная задача. Повторяю, ну что может священник… Вроде бы ничего. Он должен молиться, проповедовать, исповедовать, крестить, венчать, ну и всё, кажется. Вот нас таких тысячи и тысячи. И вдруг зажигается такой яркий факел, горит некий пастырь, горит как свеча, но высоко поставленная. И мы понимаем, что ничего себе… А чем он отличается от нас? Да, в принципе, ничем. А почему у него получается, а у нас нет? Мы даже не думали, что такое бывает. Это почему так? Вот так… Так Господь берёт одного, чтобы привлечь многих. Есть такой закон Божий: Господь зовёт к себе одного человека, чтобы через одного привлечь многих или всех. Т.е. Господь ищет Себе, скажем, Авраама, Давида, князя Владимира, кого-то ещё, и потом через него призывает к Себе многое множество различных людей.
Безусловно, отец Иоанн не был одинок в том, что он нёс на себе крест молитвы за весь мир. Он сам говорил, что есть, например, Алексей Мечёв, ему известный, его современник, сопастырь и сомолитвенник, московский чудотворец. Была уже тогда Матрона Московская, которая уже вступала на свою стезю молитвенного труда. И много-много ещё других было святых епископов, монахов, которые все находились в неком духовном сопричастии, они были одного духа. Но так ярко, как отец Иоанн, не горел из священства, в принципе, никто в истории. Он — совершенно уникален из всех священников. Но, и конечно, где одни восторгаются, другие скрежещут зубами. Там, где одним хорошо, другим — очень не хорошо. Поэтому, половина России его очень любила, а половина очень не любила. Его лютой ненавистью ненавидел целый ряд категорий людей, его называли и кликушей, и фокусником, и шарлатаном, о нём нелицеприятно высказывались многие литераторы, к сожалению, например, Николай Лесков — не худший писатель земли Русской. Он поддался этому общему настроению, и с неуважением, с издёвкой высказывался об отце Иоанне Кронштадтском. Его высмеивала еврейская пресса, его выставляли посмешищем в пьесах: писали специальные пьесы, в которых все понимали, что это про него, и он, таким образом, был подвергаем насмешкам и напастям. Одним словом, видели в нём большую опасность, и он нёс крест такого массового поношения накануне революций. Это не было удивительным в тогдашней больной и готовой к трагедии России.
Мысли о счастье (9 февраля 2015г.)
Понятия «много» и «мало» – это величины относительные. Иван Андреевич Крылов в Английском клубе, как утверждают современники, съедал бараний бок с кашей, галстука не развязав. Потом крестился на иконы и говорил: «Много ли человеку надо?» А ведь этой порции трем взрослым мужчинам с избытком. Много ли у меня здоровья, сил, денег? Это смотря на каком фоне. На ином фоне я – полный здоровья и сил богач, на ином – нищий доходяга. «Много и мало», повторяю, величины относительные. Куда точнее понятия «достаточно»–«недостаточно», «хватает»–«не хватает». Но мы вернемся к относительному. Вот много ли нужно (и чего?), чтобы быть несчастным?
Думаю, что нужно много мечтать и не замечать совпадения мечты с реальностью. Тогда несчастье заходит в душу, как «воздух в комнату квадратом». Еще, чтобы быть несчастным, нужно со скорбью смотреть на чужой успех: чужой команды, чужой страны, чужого мужа… Так мало нужно, чтобы быть несчастным, и так легко им быть.