Вот Анри Брессон, любимый режиссёр Андрея Тарковского. У него есть фильм «Дневник сельского священника». Медленное, тягучее, двухсерийное, глубокое кино, которое ошарашивает и исцеляет зрителя развязкой. Вот там священник — настоящий. И переживания его настоящие, и проблематика фильма настоящая. И там никому не стыдно за то, что он смотрит на экране. Или другой мэтр — Луис Бунюэль. Это человек, который закончил католический колледж, который знал Церковь со всех сторон. Он знал хороших священников и плохих священников, он знал красивые службы и службы, отслуженные наспех и кое-как. Он знал набожных лицемеров, и набожных людей, подобных ангелам, он различал ханжество и святость, праздник и молитва с детства ему были известны. В зрелом возрасте Бунюэль стал атеистом. Хотя, в своей автобиографической книге, в конце, писал: «Я был хотел перед смертью пособороваться, к ненависти всех своих друзей-атеистов». Что бы он ни снимал про Церковь, он снимал прочувствованную правду. Католическая Церковь подвергла запрету все его фильмы. Хотя, лично я считаю, что его фильмы чрезвычайно христианские, сняты с тревожной совестью, и некоторые из них имеют просто катехизическое направление. Если угодно — «Млечный путь». Этот фильм нужно показывать в семинарии как обучающую ленту по истории христианской цивилизации. Это печальный фильм. Он говорит о тихом и вялом приходе христианства к концу и своему отрицанию. О том, что уже никто не верит и мы «приплыли». В этом фильме два человека путешествуют сквозь историю. Они идут по дороге и попадают, как бы, в исторические ниши, в разные периоды: в средневековую Испанию, в третий век к манихеям, к иезуитам в шестнадцатый век, к янсенистам. Они лицезреют историю христианской Церкви в развитии, со всеми ересями, со всеми глупостями, со всеми красотами. Нам даётся развёрнутая аллегорическая картина, в которой мы видим развитие христианской теологии, христианской истории, и постепенный упадок христианской цивилизации. Такие фильмы возможны там, где Церковь известна изнутри. А наши, — уже в который раз говорю, — лгут, когда снимают всё это. Они лгут, когда изображают святых, очень часто. Вот исключение, точное попадание — это «Остров». Но это благодаря Мамонову, поскольку Мамонов в параллельном мире живёт, из этого параллельного мира пришёл к нам и согласился сняться. По сути, он не снимался даже в кино, он просто жил на экране. И он так прожил на экране свою параллельную жизнь, что все поняли: другой мир есть. И не нужно огонь с небес сводить и по водам ходить, просто есть другие люди, и есть другой мир. Это редкие исключения. В подавляющем большинстве у наших получается лгать и изображая святых, и изображая грешников.
К таким людям, которые «не в теме» относится и Звягинцев. У его фильма четкая целевая аудитория – те, кто причисляет себя к интеллигентам и изображает на лице боль по поводу несправедливо устроенной российской действительности. Фильм хорошо ложится на западные представления о России, словно снят по заказу. Но так бывает: заказа не было, а фильм так снят. Это потому что заказ в воздухе летает. В контексте событий на Украине, где кровь по колено начала литься с манифестаций против чиновничьего произвола и мечты о справедливом обществе, можно еще кое-что подумать. Уж больно много на свете мерзавцев, мечтающих раздражить народ песнями о справедливости, да вывести их на площади против обобщенного образа чиновника. А там, глядишь, и кровь брызнет, как уже было в истории, и можно снова распинать не свое Отечество под гром демократических барабанов.
Кто знает фильм, пусть вспомнит: там есть очень жизненный момент. Приезжает адвокат из столицы, чтобы помочь человеку, на которого «наехал» местный барон. Адвокат собрал компромат на этого барона, чем перепугал его до смерти. Показал папку, мол, у меня есть на вас хорошие документы, в Москве о ваших подвигах слышали. И тот перепугался. Уже шёл разговор о том, что дело получает обратный ход. Но дальше происходит блуд между женой потерпевшего и адвокатом. И тут начинает всё сыпаться. Главный злодей обратно набирается смелости и наглости. Адвоката вывозят за город, чуть не убивают и т.д. Всё сыплется, и в конце концов трагедия: смерть, тюрьма, безотцовщина. Зло побеждает. Я спрашиваю у режисера: «Вы это специально сделали или оно само так получилось?» У Пушкина вот Татьяна вышла замуж сама. Он даже не хотел, а она взяла и сама вышла замуж. Сюжет ведь часто живёт сам собой, по внутренним законам. И Чичиков живёт отдельно от Гоголя: Гоголь умер, а Чичиков — нет. Но Андрей не дослушал всего этого, — очень жалко мне, — пошёл в штыки на мой вопрос, не поняв сути. А я почему спрашивал? — Потому что, снимая своё кино, режиссёр должен знать всё о своих героях. Один из принципов хорошей режиссуры — это когда, например, выводишь в кадр какого-нибудь лакея, который появляется в фильме всего-навсего на минуту. Он просто приносит водочки с огурчиком хозяину, потом исчезает и больше не появляется. Но режиссёр должен знать об этой эпизодической личности все: когда он родился, давно ли он здесь работает, знает ли он всех, есть ли у него семья, любит ли он своих хозяев. Режиссер должен сочинить ему историю полностью, чтобы он вошёл в кадр на минуту живым человеком, а не ходульной картонкой. Флобер писал: «Романист в романе — это как Господь Бог в творении, он везде есть, но его не видно». Романист в романе и режиссёр в фильме знают всё: почему этот лист бумаги лежит на столе у главного героя, почему он одет в тапочки, например, а не босиком ходит, почему не зажглась лампа, когда он её включил — он должен знать всё про то, что снимает. Не все, я так понимаю, заморачиваются на этом вопросе, и снимают что-нибудь и как-нибудь. И вот там так получается, что блуд случился — всё посыпалось. Именно так в жизни и бывает. Вот, например, совершенно другой фильм, другого смысла, другого содержания, и по-другому снятый, и вообще не про то, и их нельзя сравнивать — про адмирала Колчака. Там, где, помните, если кто видел, он показывается в Первую мировую войну, когда он проходил по немецким минным полям. И жив остался вместе с командой. А потом, когда уже революция свершилась, у него был роман с женой боевого товарища. И многие зрители отметили связь между трагической концовкой и грехом. Это правильная реакция: верен Богу – в огне не сгоришь. Отягчился грехами – в луже утонешь.
Был еще один момент. Фактом, давшим фильму путевку в жизнь, была реальная история, произошедшая (!) в США. Там в одном из штатов чиновники «достали» простого человека по фамилии Хименес по земельному вопросу и он их стал крушить в голливудском духе экскаватором. За что конечно пострадал. Они ему предлагали деньги за землю, нужную под строительство чего-то, а он отказывался по причине того, что земля наследственная и он ее ни за что не отдаст. Уже сам факт «тихого» переноса трагедии с американской на российскую землю пахнет чем-то. Уж не водорослями ли из того залива, где кит плавал? Ну, да ладно. Тема борьбы власти с маленьким человеком за родовое наследство это ведь калька с конфликта царя Ахава с Навуфеем за виноградник. Виноградник отцов своих некто Навуфей отказался продать царю за серебро. Наученный Иезавелью, Ахав убил человека за землю! Это стало причиной гнева Божия и затем смерти самого Ахава и Иезавели. Бог на стороне маленького человека с его маленьким кусочком земли, когда сильный мира сего раскрывает несытый рот на чужое и даже не очень нужное. Это библейская тема и она не раскрыта. Вернее раскрыта наоборот, то есть закрыта. Наглухо.
Депрессивный фильм с антибиблейскими смыслами и суицидальным послевкусием. Об этом всем нужно было поговорить. Не заладилось. Но мудрый народ в ажиотаже замечен не был. Обещанное синицами поджигание моря не удалось. И поскольку разговор наш был более о кино вообще, чем о конкретной грустной новинке, я позволю себе сказать следующее.
Новый фильм, это не тот, который сняли вчера. Новый для вас любой фильм, который вы не видели. Откройте посему для себя нового Куросаву, нового Брессона, нового Дрейера. Впрочем, фамилий слишком много для продолжения списка. Смотрите хорошее кино, друзья. Русский человек дожжен разбираться в хорошем искусстве.
Всегда или только в посту? (25 февраля 2015г.)
Среди нравственных наставлений, рассыпанных в текстах богослужений и поучениях учителей Церкви, есть много слов о духовном смысле поста. О том, что пост требует языка обуздания, с ближними примирения, сердца сокрушения, творения добрых дел усердного и проч. То есть проводится совершенно справедливая мысль о необходимости вывести пост далеко за рамки диеты и превратить его в школу творения добродетелей. Об этом говорил Исайя (раздроби алчущим хлеб, введи в дом путника, разорви долговую расписку своего должника). Об этом гремели святые уста Златоуста. «Хочешь поститься угодным Богу постом – вместе с чревом сдержи язык, раздай милостыню, среди ночи встань на молитву». Об этом говорила подготовительная неделя мытаря и фарисея – не гордись! Об этом говорил чин прощения – примирись! Но возникает вопрос: разве смиряться, творить милостыню, мирно жить с ближними, воздерживать язык и ходить в страхе Божием мы должны только в дни поста? Не есть ли это всегдашняя обязанность? Не ставим ли мы несколько зауженные временные рамки для усилий жить свято? По всей видимости – нет. Но что же тогда мы говорим о святой и покаянной жизни так много в дни Четыредесятницы, и так сравнительно мало в прочие дни?
Может для кого-то это и ложный вопрос, не требующий особого разбора. Может не ложный, но лишний и надуманный. Но для кого-то иначе. Для этих вторых и скажем нечто. Жить благочестиво и ходить перед Богом мы обязаны всегда, во вся дни. Но получается это у большинства плохо. Даже у тех, кто сильно стремится к такому подобию Авраамового хождения пред Богом, плохо получается. Не говоря об основной массе. И вот в дни поста нам всем предлагается очередная возможность научиться сдерживать язык, подавлять гнев, устраняться от суеты и сплетен, творить милостыню и так далее. Это нам представляется таким образом возможность привыкнуть к добродетели и превратить ее в навык. Навык же необходим всем, чтобы потом, за пределами поста привычно уже вести благочестивую жизнь. Отвык в посту от курения – и после Пасхи продли воздержание. Бросил сквернословие – не начинай вновь. То, что стало привычкой, делается без труда. Итак, не только для времени поста наши упражнения. Они для приобретения навыка, а сам навык – на всю жизнь.