у по 3 руб. в месяц с персоны, а другая — суть персоны, не записанные в полицейском адрес-календаре и платящие врачебную пошлину по обоюдному согласию с городовым врачом, не возбраняющим им “практики” и не тревожащим их своим осмотром. Общий доход со всех женщин, обративших непотребство в ремесло, должен составлять в этом городе около 5000 руб. серебром в год. Таким образом, весь текущий годовой побор будет равняться 12680 руб. серебром текущего валового дохода, а за отчислением 20 процентов в пользу влиятельных лиц медицинской и гражданской части, то есть 3170 руб., составит чистого дохода 9510 руб., то есть по 4255 руб. на брата. Эти доходы достаются только за невмешательство и освобождение от притеснении, совершаемых в силу прав, присвоенных должности; тогда как все экстренные взятки, определить которые нет никакой возможности, но которые тоже составляют значительную цифру, немыслимы без продажи правды и истины. Такие доходы суть: акты осмотров, составляющие чувствительную статью в стране, где много праздников, проводимых в пьянстве и драках, судебно-медицинские вскрытия, привоз несвежих и подозрительных продуктов, перегон скота и, наконец, рекрутские наборы, когда таковые случаются на слезы человечества и на радость городовых и уездных врачей, обыкновенно попадающих по распоряжению врачебных управ в члены рекрутских присутствий. Нельзя же иначе — “свой своему поневоле друг”. Постоянные доходы городовых врачей в меньших городах уменьшаются пропорционально численности населения. У уездных врачей они идут гораздо сложнее, там они берутся “коллегиально” с временным отделением, в котором иногда пишут нечто вроде известной резолюции: “мертвое тело приобщить к делу”. Во всяком случае мы видим, что городовые и уездные врачи, не известные в науке никакими трудами и не заботящиеся нимало следить за современным ее развитием, получают несравненно более средств к жизни, нежели многие университетские профессора, служащие двигателями науки. Это не новость, и мы не стали бы говорить обо всем этом из желания устыдить и исправить городовых и уездных врачей — они что ваш Добчинский и Бобчинский, им даже может быть приятно, чтобы о них поговорили. Мы, выставляя на вид незаконный способ существования городовых и уездных врачей, столько же преисполнены негодования к их не достойному нашего века способу жизни, сколько протестуем против равнодушия тех, кто, зная невозможность существовать на 200 руб. годового содержания, не задает себе даже вопроса, чем поддерживается их существование. Однако поднятие такого вопроса убедило бы правительство, что в теперешнем положении наших городовых и уездных врачей взятки есть conditio sine qua non,[118] а дойдя до этого убеждения, как же равнодушествовать к этому делу? Мы хотели сказать, что медицинское управление наше настоятельно требует радикальной реформы, что ему не помогут никакие реставрации, никакие односторонние поправки. Мы надеемся быть только справедливыми, сказав, что пока лица, занимающие места городовых и уездных врачей, не будут получать за свою службу вознаграждения, соответственного главным современным потребностям врача как члена общества, до тех пор нельзя ожидать, чтобы городовые и уездные врачи перестали считать свои взятки законными спутниками их должности. Тогда только можно будет заместить эти должности людьми, которым можно дать имя человека, не унижая человечества, и от них требовать добросовестного ему служения. А до тех пор, пока мы остаемся с теперешними нашими городовыми и уездными врачами и содержание их не будет увеличено, не умрет ни медицинская взятка, ни крайне злостное невнимание ко всему тому, что не дает взятки, без которой нельзя пропитаться. До тех же пор мы будем читать безобразные и бессмысленные акты, вроде следующих: “Такой-то, от тяжких побоев, не видя глазами зрения, впал в беспамятство”. Или “такой-то противузаконно застрелился, отчего ему от неизвестных причин приключилась смерть; а при освидетельствовании оказалось: зубы исторгнуты из своих влагалищ и находятся близ науличного окна; прочие челюсти как будто из головы вовсе изъяты и находятся на отверстии лба; верхний потолок, на второй половице, прострелен дырою, имея при действии своем напряжение на север, ибо комната эта имеет расположение при постройке на восток”. Много, много есть подобных нелепиц, много за ними кроется зла, неправды и лихоимства. Пора бы и очень пора открыто поговорить, каким образом завести, вместо врачей-взяточников, просвещенных и добросовестных медиков, на недостаток которых теперь уже нельзя опираться. Одна беда — их годовой труд нельзя приобресть за такое ничтожное возмездие, которым обходятся теперешние горе-врачи, а этой-то беде нужно помочь во что бы то ни стало.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МЕСТАХ РАСПИВОЧНОЙ ПРОДАЖИ ХЛЕБНОГО ВИНА, ВОДОК, ПИВА И МЕДА
Не подлежит никакому сомнению, что большая или меньшая дороговизна многих произведений зависит от большего или меньшего участия лиц, состоящих посредниками между потребителем их и производителем. Посредниками этими бывают неизбежные, вызываемые силою обстоятельств и такие, без которых, по существу дела, можно бы обходиться, но которые делаются неизбежными при существовании в потребительном классе известных привычек и предубеждений. К разряду посредников этого последнего рода относятся содержатели трактирных заведений и ресторанов, продающие водку, пиво и мед по несоразмерно возвышенной цене. Горячее вино, водку, пиво и мед в обыкновенных питейных заведениях у нас пьет только низший, менее образованный класс народа, привыкший, вследствие исторических причин, пропивать иногда свой заработок в один раз и, пропивая его, кричать, целоваться, плакать и браниться, а иногда и драться с собутыльниками и друзьями. Остальной класс, потребляющий горячее вино, водку, пиво и мед, но не желающий, вследствие своего нравственного развития, участвовать в криках, лобзаниях и побоищах и избегающий даже близкого соприкосновения с этими сценами народного сердцеизлияния, должен искать возможности удовлетворять своим потребностям другими путями. Хлебное вино и водку он может купить или в питейном доме, или в питейной конторе, а пиво и мед также или в этих же самых местах, или в портерной лавке, или же, наконец, в дозволенном количестве, на заводе и после волен употреблять их дома по благоусмотрению. Как ни прост такой способ приобретения питей из тех монопольно-посредствующих рук, которые мы довременно должны считать первыми и даже непосредственными, однако и он не всегда доступен, частию вследствие некоторых общественных условий, частию вследствие недоразвитости отдельных личностей. Идти в наше откупное питейное заведение для того, чтобы выпить там водки, пива или меду, не всякому удобно, потому что войти туда противно, а пить там еще противнее. По той же самой причине не пойдет никто из более или менее облагонравленных людей в большинство портерных лавочек, двери которых украшены изображением бутылки, брызжущей дугообразной струей красной влаги с подписью: “эко пиво”. Мы, конечно, не имеем в виду тех людей, которые думают, что входом в питейное заведение они могут уронить свое человеческое достоинство или, по крайней мере, достоинство своего звания, общественного положения или форменного платья; но и людям, чуждым этих предрассудков, нельзя войти в эти места перелива откупных специй в желудки потребителей по тому омерзению, которое они внушают всякому человеку, мало-мальски очистившему свой вкус. Их вечно грязная обстановка внесет в его душу самое тяжелое, самое возмутительное впечатление. Здесь от никогда не мытого пола до облитого свечным салом гвоздя, которым нечесаный, с оплывшими глазами подносчик выковыривает из посуды бумажную затычку и обтирает своею грязною, немытою дланью горлышко откупоренной посуды, — все посягает на оскорбление эстетической стороны человека. Не говоря уже о том, что, заходя в эти заведения, рискуешь натолкнуться на самые неприятные сцены, в которых, подчас, можешь быть поставлен в необходимость взять на себя роль страдательную. А купить для себя вина в питейной конторе, а пива на пивном заводе не всякий может, во-первых, потому что контора и заводы нередко слишком удалены от потребителей, а во-вторых, потому что питья там продаются в определенном количестве, на которое у многих не всегда есть достаточно денег. Остается еще один способ покупать пиво и водку в местах раздробительной продажи, посылая за ними прислугу или вообще людей, не стесняющихся входом в эти заведения; но многие из людей, не ходящих в кабаки и пивные, не имеют вовсе прислуги, а сторонних людей и негде и некогда иногда бывает искать, да и нужно чем-нибудь вознаградить их за этот труд; а это значительно увеличило бы расход мелкого потребителя. К тому же, чем обширнее город, тем более в нем таких людей, которые нуждаются в подкреплении себя рюмкою водки или бутылкою пива неподалеку от тех мест, где они занимаются делами своей профессии. И таких людей в больших городах чрезвычайно много, и все они потребляют пиво или хлебное вино вне своего дома и вне питейных заведений. Места, в которых все эти потребители пьют вино, водку, пиво или мед, суть многочисленные гостиницы, трактиры и рестораны, в которых за все эти продукты берут не втридорога, по русской пословице, а в десять дорогов, по мудреному экономическому расчету бог весть какой народности. Понятно и естественно, что всякие руки, чрез которые проходит товар, начиная от крупного торговца, приобретающего его от производителя, отмечают на товаре свое к нему прикосновение возвышением его ценности; но содержатели трактиров, гостиниц и ресторанов делают свое посредствующее прикосновение к дорогим и без того откупным продуктам до крайности ощутительным для потребителя. Ведро очищенной водки, продающееся в питейных заведениях по 10 рублей серебром, в трактирах продается по 40–60 рублей серебром. Правда, что мы не можем определить, насколько совестливо производится рестораторами продажа водок и пива, потому что откупщики не отпускают им питей и по тем высоким ценам, по которым продают их обыкновенным смертным, а еще значительно увеличивают их цену и к тому же облагают самые заведения произвольным налогом за право продажи напитков, и потому мы не беремся утверждать, что напитки эти можно бы продавать в трактирах дешевле, чем они продаются; но не можем и не жалеть о том, что в наших городах нет таких заведений, где бы пристойные потребители водки или пива могли употреблять их по той цене, по какой они достаются потребителям, не заботящимся ни о какой пристойности. В недостатке этих заведений лежит корень зла, вследствие которого человек с малым достатком, но с некоторым развитием эстетического чувства у нас лишен возможности удовлетворить своей потребности в вине или пиве за ту цену, за которую удовлетворяет ее человек с относительно большими средствами, но более грубый, более неразборчивый в отношении своих требований. Плотник, штукатур или землекоп, получающий 15 руб. в месяц, квартиру и хозяйские харчи, может выпить в кабаке крючок очищенной водки за гривенник и за 12 коп. бутылку пива; а чиновник, учитель, бедный студент и всякий другой человек, числящийся в высшем слое общества, но снабженный средствами, скуднейшими заработками землекоп