A = A′ // A′′ // A′′′ … An, т. е. лексема A предстает в виде альтернационной парадигмы словоформ, лексически замкнутой, что означает невозможность варьирования лексического значения в рамках словоизменительной парадигмы; классические примеры – парадигмы склонения и спряжения.
Наконец, третья акциденция – Классификация – предполагает отнесение слова как лексемы к определенному классу, причем система классов может опираться как на чисто формальные, так и на содержательные критерии. Например, принятое в русской грамматике распределение глаголов по ряду продуктивных и непродуктивных классов основано на чисто формальном признаке – морфонологии основы. Точно так же в тональных языках нередко выделяют различные классы глаголов на основании тонового контура словоформы, принимаемой за исходную (обычно это «инфинитив»).
Например, в соответствии с анализом А. Н. Такера [Tucker 1967], в языке луганда (группа банту), где тональная система базируется на оппозиции низкого – высокого регистра, глаголы делятся на два тонокласса по следующему образцу (ограничимся двусложными/двуморными типами основы; ku- – показатель инфинитива, т. е. отглагольного имени действия): тонокласс I – kù-gira ‘делать, действовать’, тонокласс II – kù-labà ‘видеть’; тоновые контуры инфинитива соответственно НВВ (I кл.) и НВН (II кл.). С другой стороны, именно содержательный критерий лежит в основе классификации лексем по тематическим группам, семантическим полям, ассоциативным классам. Здесь нет альтернации словоформ, но есть классная закрепленность лексемы: A ∈ Cl1, B ∈ Cl2, C ∈ Cl3 … X ∈ Cln.
Разумеется, это справедливо лишь для тех лексем, у которых классификативные значения являются не синтаксическими, а номинативными в том смысле, как их определил А. А. Зализняк [Зализняк 1967]. Иначе говоря, собственно классификативная акциденция присуща в первую очередь существительным, а слова остальных частей речи, синтаксически связанные (согласуемые) с существительными, получают классификативные значения в виде словоизменительных категорий; во многих языках такова категория рода – классификативная для существительных и словоизменительная для прочих частей речи. Это не означает, однако, что последние не могут иметь собственных классификативных категорий, но важно подчеркнуть, что констатировать наличие таковых можно лишь при наличии той или иной формальной выраженности – иногда даже не в самом слове-носителе категориального значения, а в зависимых словах и синтаксических конструкциях. Так, очевидно существование классов переходных и непереходных глаголов, классов акциональных, стативных, локутивных и иных глаголов. Аналогичным образом можно выделить классификативные категории в других частях речи; например, классы качественных и относительных прилагательных формально различаются соответственно возможностью и невозможностью образовывать степени сравнения.
Каждая акциденция формирует собственное структурное пространство в языке, однако эти пространства не изолированы друг от друга. Выше упоминалось о том, что некоторые деривационные явления приближаются к словоизменительным, но еще интереснее соотношение классификативной акциденции с другими. Можно говорить об определенном эффекте отображения классификативного пространства в деривационном и словоизменительном пространствах. Это проявляется в способности классификативных категорий формально регулировать и варьировать парадигматику деривации и словоизменения, что и становится одним из формальных выражений самой классификации. Так, в русском языке классификативное пространство трех родов соотносится с различными типами склонения существительных, проявляя себя в них через категорию падежа в целом, а другая классификативная категория – одушевленность – отображается на более узком пространстве именительно-винительных форм, ср.: увидел соседа/слона – увидел дом/огонь, нарисовал девушек/собак – нарисовал фиалки/звезды (для неодушевленных имен м. р. В. п. = И. п. в обоих числах, для имен ж. р. только во мн. ч.; для одушевленных имен м. р. В. п. ≠ И. п. в обоих числах, для имен ж. р. в обоих числах, кроме имен мягкого склонения типа степь, лошадь).
В области деривации взаимодействие с классификативными категориями, быть может, не столь впечатляюще, однако уже само многообразие деривационных моделей не говорит ли о подспудной связанности с некой семантической классификацией, из которой деривация сохраняет такие приписываемые ей категории, как «действие», «деятель», «орудие», «качество», «малость» и т. п. В языках, где развитие классификативной акциденции достигает значительных масштабов, ее влияние на сферу деривации более наглядно. Примером могут служить языки банту, в которых именная классификация является главной типологической характеристикой грамматического строя и количество классов может превышать два десятка, причем каждый класс четко маркирован морфологически (префиксальный показатель) и синтаксически (определенная модель согласования).
Для языков такого строя классификативная парадигма служит основой и ограничителем деривационных возможностей именной морфологии: новое существительное не может образоваться вне определенного класса, и сам классный показатель уже является дериватором. Например, в языке луганда от глагола ku-gaba ‘раздавать, распределять; вверять, отдавать под начало’ образованы имена omu-gabe ‘генерал, командир’ (модель omu-…-e, 1-й кл.), omu-gabi ‘1. щедрый человек; 2. делитель (арифм.)’ (модель omu-…-i, 1-й кл.), omu-gabo ‘1. доля, часть; 2. частное (мат.)’ (модель omu-…-o, 3-й кл.), obu-gabi ‘1. деление (арифм.); 2. щедрость’ (модель obu-…-i, 14-й кл.). Включение в класс и словообразование здесь неразделимы.
Описанная способность классификативных категорий переплетаться со словоизменительными делает их своего рода контролерами именной словоизменительной парадигмы. Это наблюдается в разной форме по многим языкам мира и может объясняться тем, что классификативные категории являются носителями базисного когнитивного содержания языка, отражая первичную номинативную категоризацию мира, вследствие чего они берут на себя роль фильтра для более тонких категориальных смыслов (число, определенность, оценка). Назначение этого фильтра в том, чтобы обеспечить в рамках названных категорий сохранение когнитивно существенных классификативных различий.
В типологическом плане классификативность как одно из свойств в первую очередь именной лексики характеризуется немалым разнообразием. При этом сравнение классификативных типов позволяет представить их в виде шкалы по различным, но взаимосвязанным основаниям. Так, одним из оснований шкалирования может служить лексемная мощность (наполненность) каждого типа, опирающегося на некоторую бинарную или n-арную семантическую оппозицию. Например, невозможны выражения *отломить кусок газеты, *оторвать кусок мела, поскольку в семантике квазисинонимичных глаголов отломить, оторвать (означающих ‘отделить часть от целого’) содержится указание на физические характеристики объектов, к которым приложимо обозначаемое действие, иными словами, в семантике данных глаголов отражена скрытая классификация предметов по бинарным признакам [± мягкий, ± плоский], но соответствующая сема не является характеристикой акционального денотата как такового, а лишь эхо-семой, отражением сигнификата имен газета, мел в сигнификате глаголов отломить, оторвать (о понятии эхо-семы см. [Виноградов 1990; 1993]). Список глаголов можно продолжить, добавив отсыпать, отлить, отколоть, отрубить, но все равно число их будет небольшим.
Другой пример скрытой классификативности – собирательные одушевленные имена. Например, в английском различаются, с одной стороны, crowd, mob ‘толпа, сборище’ (применительно только к людям), а с другой – herd ‘стадо’ (особенно копытные), flock ‘стая’ (птиц разной породы), swarm ‘рой’ (насекомых, особенно пчел), shoal ‘стая, косяк’ (рыб) и т. д., ср. в рус. яз. еще табун (лошадей), отара (овец), свора (собак), стая (волков). Собирательные имена, подобно рассмотренным выше глаголам, различаются тем элементом их семантической структуры, который отражает биологический вид одушевленного денотата сопряженных с ним имен (люди, коровы, гуси, пчелы, лососи и т. д.); этот элемент был в свое время удачно назван классемой (Б. Поттье) в рамках французской структурной семантики (см. [Greimas 1966: 52–53; Pottier 1967: 26–27].
Случаи, подобные рассмотренным, представляют собой наиболее слабый тип классификативности, дающий замкнутые малочисленные кластеры лексем, тяготеющие к левому полюсу классификативной шкалы. Эти крохотные подсистемы повисают, подобно созвездиям, на лексемном небосводе, внося, тем не менее, определенную долю упорядоченности в хаотическое мерцание лексических значений.
По мере движения от левого полюса к правому мы переходим к лексически все более емким классификативным типам, и одновременно возрастает степень их грамматикализованности, т. е. обязательность регулярной выраженности классификативных категорий, что совершенно естественно, поскольку грамматическая категория стремится охватить все слова той части речи, которой она принадлежит (а нередко и нескольких частей речи). При этом признаки лексемной мощности классификативной категории и степени ее грамматикализованности не дублируют механически друг друга. Так, в языках, имеющих классификаторы (служащие ярким типологическим маркером языков изолирующего строя), констатируется распределение всех существительных по классам, каждому из которых соответствует определенный служебный элемент-классификатор (иногда чересчур упрощенно называемый счетным словом). Это несомненная классификативная грамматическая категория с собственными формальными показателями, однако регулярность и обязательность ее выражения имеет существенные ограничения: классификаторы употребляются либо только в квантитативных конструкциях с нумеративом (числительным или количественным именем), либо еще и в демонстративных (реже также и в посессивных и адъективных) конструкциях, а кроме того сохраняет силу принцип лексической избирательности – не все существительные употребляются непременно с классификатором.