traditio rustica), рождение близнецов само по себе не является ни хорошим, ни плохим предзнаменованием и оценивается исключительно прагматически, хотя с некоторых пор оно превратилось в социально-психологическую проблему, особенно в отношении монозиготных близнецов. Речь идет об их социальной адаптации и формировании каждого из них как личности ввиду присущей им тенденции к конвергентному развитию как следствию реальной биологической близости и, как правило, изначальной коммуникативной автаркии (ср. [Зырянова, Пьянкова 2007]).
Профанизация прежнего культурно-мифологического концепта, ведущая к его деконцептуализации (или трансконцептуализации) в новом культурном контексте, изменяет и отношение к акту именования близнецов. В этом смысле показательны некоторые дебаты в Интернете относительно выбора и порядка называния их имен: какова должна быть фонетическая форма и чье имя должно называться первым. Примечательно, однако, что по-прежнему обсуждается вопрос об обязательности или необязательности созвучия имен, хотя и без прежних доксофорических коннотаций, ср. обозначение авторов-близнецов при одной из сетевых статей: Марк Сандерс, Крейг Сандерс / Крейг Сандерс, Марк Сандерс [Сандерс, Сандерс 2007]. При этом статистические данные свидетельствуют о том, что в США из 100 зарегистрированных пар имен близнецов 67 пар содержат созвучные имена типа Joseph – Joshua, Madison – Mason, Gabriella – Isabella, Andrew – Matthew; есть и условно созвучные типа Jeremiah – Joshua, Emma – Ethan, Jacob – Joshua, Zachary – Zoe [Popular names of twins 2007]. Однако сегодняшний обмен мнениями вокруг проблемы близнечных имен носит порой игровой оттенок; во всяком случае, факты, подобные приведенным, можно расценивать как признак превращения былого концептуально-обрядового культурного феномена в формальную привычку или правило хорошего тона.
Иная картина предстает в традиционных культурах, не размытых цивилизацией XX в., в частности у народов Африки. Изучение африканского фольклора показало, что нередко именно близнецы служат мифической моделью социальной структуры праобщества с двумя экзогамными классами, но подобные представления, входящие в комплекс основного мифа, часто приглушаются последующими наслоениями, в результате чего близнечный миф приобретает более приземленную форму народных примет, требующих определенной вербально-поведенческой реакции (теоретико-типологическое обобщение проблемы близнечества и социального дуализма применительно к Африке см. [Иванов 1978]).
Важным компонентом близнечных обрядов у народов Африки является имянаречение, которое вообще считается магически значимым актом в традиционных культурах, а по отношению к близнецам оно тем более приобретает ритуальный характер. В языковой картине мира этих народов понятие БЛИЗНЕЦЫ становится одним из базовых культурных концептов, образующих в совокупности концептосферу языка, которая отражает ментальные установки мировосприятия, характерные для носителей данного языка и данной культуры.
Концепт БЛИЗНЕЦЫ формирует свое концептуальное поле, в котором для лингвиста в первую очередь интересно его лексическое наполнение, выражающее семантическую диверсификацию концепта; получая количественное выражение и качественную интерпретацию, лексическая (семантическая) диверсификация превращается в один из эффективных параметров при типологизации концептов. Явление диверсификации в рамках рассматриваемого концепта охватывает следующие факты:
1) наличие специальных названий/имен у каждого из близнецов; правило может соблюдаться и при их повторном рождении;
2) наличие специальных обозначений для родителей близнецов;
3) наличие особых имен у детей, родившихся сразу после близнецов, а иногда и у детей – непосредственных предшественников близнецов.
По существу, это три структурных звена ономастической составляющей концепта (кроме нее есть обрядово-поведенческая и идеологическая составляющие). Эти звенья не равноценны по значимости: первое звено образует семиотическое ядро концепта, остальные – в разной степени удаленные периферии.
Культурно-языковые различия в характере и объеме лексической диверсификации концепта БЛИЗНЕЦЫ весьма значительны; в некоторых языках может отсутствовать один из указанных аспектов, а если отсутствуют два, в том числе первый (в этом случае обычно сохраняется лишь второй), то перед нами скорее всего один из этапов постепенной деконцептуализации близнечного культа (о деконцептуализации см. [Виноградов 2007]) и превращения его в народно-бытовую привычку (обычай, но не обряд и не ритуал).
Необходимо подчеркнуть, что как наличие насыщенного концептуального поля, так и само существование концепта БЛИЗНЕЦЫ предполагает сознательное позитивное отношение к рождению близнецов как посланных Богом или высшими силами, а как следствие такого отношения – наличие актуального близнечного культа. Но к сказанному необходимо сделать важное примечание. Речь идет именно об эксплицитных знаках особого внимания к близнецам, из которых складывается обрядово-вербальное тело близнечного культа; в то же время скрытые мотивы такого отношения могут быть прямо противоположными вере в божественный дар. Например, у джибе (Нигерия) близнецы ассоциируются с дьявольскими силами и колдовством, поэтому они рассматриваются как источник потенциальной опасности и вреда, и, чтобы предупредить неприятности, необходимо исключить всякую возможность вызвать раздражение хотя бы одного из близнецов [Dinslage, Storch 2000: 130]. Это достигается путем продуманного церемониала в отношении близнецов, так что внешнее впечатление производится ровно такое же, как и при подлинном близнечном культе.
Возвращаясь к ономастической составляющей близнечного культа, обратимся вначале к третьему из перечисленных выше аспектов – маркированию детей, рождающихся сразу после близнецов. Такая практика встречается довольно часто и отражает веру в то, что близнецы фактом своего рождения окутывают некой благодатью их ближайшее окружение, т. е. родителей и двух последующих сиблингов; иногда в эту сферу включается и весь род (деревня). Патер А. Витте, служивший миссионером в Того в местах расселения народа эве, подчеркивает, что два первых ребенка, рожденных после близнецов, наделяются специальными именами. Первый, независимо от пола, зовется Do или Dovi; второй, если он мальчик, получает имя Dotse/Dose, а если девочка, то Dofui/Dope [Witte 1929: 945]. Пример иной подсистемы постблизнечных терминов, в которой данное лексическое звено редуцировано до минимума, находим в мбала (диалект киконго, банту), где любой ребенок, следующий сразу за близнецами, называется независимо от пола именем kafúti ‘тот, кто ввел в заблуждение, не оправдал ожиданий’ (от глагола -fúda ‘обманывать, вводить в заблуждение, не оправдывать надежд’ [Katesi, Mutungidimbu 1995: 416]). Смысл имени в том, что вместо ожидаемого повторного рождения близнецов родители получают обычного ребенка.
В отличие от приведенных примеров одночленности постблизнечного звена (слота) в составе концептуального поля БЛИЗНЕЦЫ, упомянутый диалект киконго мбала демонстрирует другое, довольно редкое явление – лексическую диверсифицированность звена предблизнечных терминов, достигающих количества шести. Этими именами наделяются дети, несущие на себе предзнаменование рождения близнецов в виде тех или иных знаков – отклонений от натальной нормы; например, это может быть обвитие шеи или живота пуповиной (имя независимо от пола – mujínga, производное от глагола -jínga ‘обвивать, опутывать’), деформация ножек (независимо от пола имя – wáámba, обозначающее данную травму) и т. п.
При внимательном рассмотрении таких терминов остается ощущение, будто мы имеем дело не буквально с концептом БЛИЗНЕЦЫ, а с неким лексическим классом, лишь ассоциативно связанным с указанным концептом. Возможно, это еще не описанное (как кажется) явление пересечения концептов (в данном случае – БЛИЗНЕЦЫ и РЕБЕНОК), при котором одно и то же звено (слот) может принадлежать концептуальным полям обоих концептов.
Обратимся теперь ко второму аспекту ономастической составляющей концепта БЛИЗНЕЦЫ – к специальным именам для родителей. Это звено в близнечном концептуальном поле занимает иерархически более высокое место, чем два уже рассмотренных звена, так как превосходит их объемом уделяемого ему ритуального внимания. Можно полагать, что звено близнечной патронимии вместе с ядерным звеном – именами самих близнецов образует центр рассматриваемого концептуального поля.
Так, вполне типична для Африки лексическая пара, представленная в языке лингала: tata mapasa ‘отец близнецов’ – mama mapasa ‘мать близнецов’, ср. соответствующие обозначения в киконго и лаади: ta ngundi – ma ngundi, где ngundi означает ‘двойня’, а ‘близнец’ в лингала – lipasa, в киконго и лаади – dipasa (эти и приводимые ниже данные по указанным языкам любезно сообщил автору Жером Багана, профессор Белгородского госуниверситета, носитель языков лингала и киконго).
В ганда словарь Дж. Д. Мерфи [Murphy 1972] фиксирует аналогичную пару почетных обозначений родителей близнецов: ssaalongo – nnaalongo, где элементы ssaa– и nnaa– представляют собой гонорифические префиксы соответственно для мужских и женских имен и в данном случае означают ‘отец близнецов’ и ‘мать близнецов’. Подобная ономастическая практика широко представлена у бантоидных народов Камеруна; исследователи приводят многие примеры почетных имен, присваиваемых (нередко это входит в обязанности вождя) родителям близнецов.
Все эти обозначения выполняют двойственную семиотическую функцию: с одной стороны, денотативную – в качестве названий определенных лиц, с другой стороны, социальную (гонорифическую) – в качестве закрепленных почетных собственных имен