, приравниваемых к титулам. В результате образуются имена, относящиеся к категории так называемых текнонимов, которые известны у разных народов за пределами культурного комплекса близнецов. Явление текнонимии (косвенных составных имен) нередко связано с ограничениями (вплоть до запрета) на употребление личного имени среди чужих людей, но может определяться и иными социальными причинами, по которым к человеку обращаются не по имени, а посредством текнонима «отец такого-то», «мать такого-то», «дед такого-то». Иными словами, рождение у супругов первого ребенка знаменуется их «переименованием», а рождение первого внука – новым «переименованием». Похожим образом, только гораздо торжественнее, происходит присвоение супругам нового имени в случае рождения близнецов, сопровождаемое определенными поздравительными действиями.
Так проясняется еще одна социальная функция новых имен-текнонимов, в широком плане обозначенная К. Гирцем: «С помощью системы текнонимии идентифицируется супружеская пара» [Гирц 2004: 430]. Гирц исходит из общего соображения, что в культуре фиксируется не положение индивида, а некий «всеобщий порядок», т. е. своего рода фрейм, внутри которого состояние и положение индивида подвижно вдоль определенных культурно (семиотически) значимых осей. При этом такое движение мыслится не в категориях времени, а в категориях неизменной данности – социально-культурного пространства. Поэтому отмеченная смена текнонимов (человек становится «отцом такого-то», затем «дедом такого-то») «говорит не столько о возрасте, сколько о перемене относительно системы социальных (и, что в данном случае одно и то же, космических) координат…» [Гирц 2004: 468]. Такая трактовка текнонимов, в том числе и почетных имен родителей близнецов, позволяет видеть в смене имен разновидность rites de passage – описанных еще в 1909 г. обрядов перехода (см. [Геннеп 2002]), т. е. смены социального статуса индивида. Обычно во внимание принимаются четыре таких обряда (из которых сам индивид сознательно участвует лишь в двух): рождение, инициация, брак и смерть; однако можно полагать, что рассмотрение близнечного культурного поля позволяет включить в этот список также ономастически (и не только) маркированный переход супругов в статус родителей близнецов.
Ономастический компонент близнечного культа образует не только ядерное звено соответствующего концепта, но и неотъемлемую структурную составляющую всего близнечного ритуала; отмечается, что есть две черты этого традиционного культурного института, встречающиеся повсеместно в мире: наличие специальных имен близнецов и требование одинакового обращения с обоими [Loeb 1958: 167]. Во многих случаях выбор имени происходит почти автоматически ввиду ограниченности альтернатив наречения близнецов, которое обычно следует определенным стереотипам. При этом должны удовлетворяться два условия: 1) близнецы обязательно получают имена, отличные от имен обычных детей; 2) близнецы должны иметь имена, позволяющие четко различать их между собой, не нарушая принципа равного почитания.
В различных культурно-языковых образованиях встречается разное количество имен близнецов; это зависит от количества семантических категорий, лежащих в основе данной ономастической подсистемы. В целом в языках, имеющих специальные близнечные имена-термины (лексемы, выступающие и в качестве собственных имен, и в качестве денотативных обозначений), в расчет могут приниматься три семантических категории: пол близнеца, очередность появления на свет и половое соотношение в близнечной паре (однополые – неоднополые). Эти категории обладают важной характеристикой: они являются денотативно двучленными, поскольку двоичность заложена в самом факте близнечности. Следовательно, бинарность соответствующих семантических различительных признаков, используемых при описании и типологизации близнечных имен, является не операциональной условностью, а когнитивно обусловленным свойством описываемых терминосистем.
В соответствии с принятым в лингвистике двоичным форматом представления можно использовать следующие признаки:
1º – мужескость – женскость (мальчик – девочка), или [± муж];
2º – предшествование – следование (первый – второй), или [± первый];
3º – симметричность – несимметричность (назовем так упомянутое важное свойство однополости – разнополости близнечной пары), или [± сим].
Если следовать известной формуле N = 2n, устанавливающей зависимость между количеством различаемых единиц N и количеством двоичных признаков n (откуда n = log2 N, см. [Черри и др. 1962: 284]), то при трех различительных признаках можно ожидать теоретический максимум идентифицируемых единиц (близнечных имен), равный восьми (23). Однако в действительности восьмичленной системы имен близнецов не зарегистрировано.
По-видимому, объяснение этому следует видеть в природе самих сформулированных признаков. Во-первых, в отличие от фонологических признаков, чисто формальных по своей природе, наши признаки являются семантическими; во-вторых, реализация всех теоретически возможных комбинаций признаков (что дает максимум различаемых единиц) предполагает эквивалентность и логическую независимость признаков, а наши признаки этому условию не отвечают. Так, два значения признака 3º по-разному имплицируют применение признака 1º, что отражает разный структурный вес симметричности и несимметричности близнецов: [+ сим] требует применения признака пола к близнечной паре в целом, тогда как противоположное значение [– сим] требует индивидуального применения признака пола к каждому из близнецов.
Введенные три признака соответствуют трем семантическим категориям, существенным для понимания близнечного культурно-языкового комплекса, объединяемого концептом БЛИЗНЕЦЫ. В связи с этим важно отметить, что каждая из этих категорий имеет культурные коннотации, придающие своеобразие конкретным близнечным обрядам и терминосистемам. Так, языковая семантика категории пола дополняется культурной семантикой, как, например, у джибе (джукун, Нигерия): в атрибутах, входящих в оснащение близнечного культа, непременно присутствуют два горшка, изготовляемых специально для родившихся близнецов, причем один из горшков чуть больше и предназначен для старшего из близнецов, но если близнецы разнополые, то независимо от реального старшинства больший горшок достается мальчику [Dinslage, Storch 2000: 130]. Следовательно, биологический признак пола в данном случае отягощен дополнительным признаком социального старшинства, которое при различии полов аннулирует биологическое старшинство.
Точно так же категория порядка появления на свет приобретает иную трактовку в контексте некоторых культур. По свидетельствам разных источников (ср. [Katesi, Mutungidimbu 1995: 414; Witte 1929: 945]), признак биологического старшинства осложняется дополнительными оценочными коннотациями, суть которых можно выразить так: «старше тот, кто умнее, а умнее тот, кто не лезет в мир первым, а посылает на разведку брата-близнеца». Таким образом, социально (культурно) старшим считается биологически младший из близнецов; эта норма касается в первую очередь однополых (симметричных) близнецов.
Наконец, с категорией «однополые/неоднополые» также связаны определенные, широко распространенные культурно-магические представления, вносящие дополнительные нюансы в языковую семантику этой категории. Культурная оценка этого свойства близнечной пары порой удивительно схожа у разных народов. Так, в славянском ареале отмечались факты суеверной настороженности по отношению к разнополым близнецам, которым якобы суждена недолгая и несчастная жизнь [Толстой 1995: 193]. Аналогичное отношение к перекрестным близнецам встречается у многих народов Америки, Азии, Океании (см. [Loeb 1958: 169–171]), но вместе с тем в Африке отмечалось прямо противоположное представление об однополых и разнополых близнецах, и, например, у баганда перекрестные близнецы считаются большей удачей, чем однополые [Roscoe 1911: 70].
При сравнении систем имен близнецов можно констатировать не только факт их неполноты (что типологически малозначимо, так как имеет всеобщий характер), но и типы неполноты, что гораздо интереснее. Внутренним механизмом этой неполноты – или, если можно так выразиться, ее внутренней формой – является нейтрализованность (редуцированность) тех или иных категориальных противопоставлений, выраженных в приведенных выше бинарных признаках, причем нейтрализоваться может любое из них. Именно сохранность/редуцированность важных для разграничения имен семантических различий лежит в основе типологии систем имен близнецов. Это станет ясным, если представить себе идеальную полную систему, в которой каждой позиции соответствует отдельное, более не встречающееся имя. Как сказано, в исследованных языках такой системы не встретилось, однако она может служить исходной моделью и своеобразным tertium comparationis:
(латинские буквы символизируют имя каждой позиции, вертикальный штрих разграничивает симметричные и несимметричные пары). Как можно видеть, в этой идеальной системе восемь неповторяющихся имен от A до H.
Обратимся теперь к довольно типичному примеру реальной системы, содержащей четыре лексемы, обслуживающих в качестве имен восемь позиций в близнечном поле, образованном разными комбинациями близнецов того и другого пола:
Как видим, в подсистеме симметричных (однополых) близнецов представлены все четыре лексемы, тогда как в подсистеме несимметричных только две. Такой тип системы близнечных имен находим в языке сога (банту, Уганда): A – Waisswa (старший из мальчиков-близнецов), B – Tenywa (младший из мальчиков-близнецов), C – Babirye (старшая из девочек-близнецов), D – Wudha (младшая из девочек-близнецов). Имена старших из двух однополых близнецов используются также для обозначения близнеца соответствующего пола в несимметричных парах независимо от старшинства, т. е. мальчик всегда зовется