Когнитивная значимость элементов картины мира, т. е. их семантическая категоризация, выражается прежде всего в наличии соответствующей именной и глагольной лексики и фразеологии (начало – конец, начальный – конечный, начинать(ся) – кончать(ся), конец – делу венец и их синонимы), но также (а может, в первую очередь) наличие словообразовательных и грамматических категорий, в совокупности с лексикой формирующих крупные единства, называемые в школе А. В. Бондарко [Бондарко 1987] функционально-семантическими полями, соответствующими языковому компоненту концептуальных полей.
С концептами НАЧАЛО – КОНЕЦ в грамматике соотносится категория фазовости, представляющая действие (реже – состояние) разложенным на фазы, отражающие его начало, продолжение и завершение, причем наименее грамматикализованной является средняя фаза, для выражения которой используются сочетания с фазовым глаголом продолжать или с другими уточняющими словами типа по-прежнему, все еще, ср.: запел – продолжает петь – допевает, заболевает – все еще болеет – добаливает, начинает писать – продолжает писать – дописывает.
В работе 1980 г. Ю. Д. Апресян семантически определил фазовые значения продолжения и завершения как производные от значения начинания, которое, таким образом, является базовым: «Общим компонентом значения всех фазовых глаголов является смысл ‘начинать’. Действительно, начинать Р = ‘начинать Р’, переставать Р = ‘начинать не Р’, продолжать Р = ‘не переставать Р’ = ‘не начинать не Р’» [Апресян 1995: 30] (см. также [Храковский 1987: 153–155]). Отметим, что в аспекте концептуального анализа НАЧАЛО и КОНЕЦ являются скорее асимметричными, причем когнитивно более значимым представляется именно КОНЕЦ вследствие его очевидного тяготения к концепту ДОСТИЖЕНИЕ ЦЕЛИ.
Далеко не во всех языках имеются морфологические средства выражения фазовости, но лексически и синтаксически эта когнитивно значимая категория получает вполне ясное выражение. В рамках активно развиваемой модели «Смысл ↔ Текст» для описания семантических категорий на синтаксическом уровне разработан метод лексических функций, регулирующих лексемную сочетаемость (близкую к фразеологизации) и синонимическое перифразирование и в широком смысле аккумулирующих когнитивный опыт прямых и особенно метафорических номинаций. Среди этих функций есть и функции Incep и Fin, соответствующие нашим концептам НАЧАЛО и КОНЕЦ, ср.: Incep (любовь) → начинаться, зарождаться, вспыхивать; Fin (любовь) → кончаться, умирать, растаять (о лексических функциях см. [Мельчук 1974: гл. 1]; см. также [Кустова 2002]).
Семантические (понятийные) категории – как чисто лексические, так и в той или иной степени грамматикализованные – формируют совокупный, сложно организованный план когнитивного содержания языка. Языки различаются не только набором своих категорий, но и их лингвистическим статусом в том или ином языке. В одних случаях категория остается чисто лексической и не имеет обязательных формальных показателей, при этом категориальное значение является базовой частью словарного толкования. В других случаях она выступает как грамматическая категория со своим обязательным набором формальных средств регулярного выражения (ср. определение словоизменительной категории в [Мельчук 1997: 249]) и описывается в сфере грамматики на основе выделяемых грамматических значений. Приобретение категорией статуса грамматической перемещает ее в ядро категориальной системы языка, охватывающее те семантические компоненты концептов, которые выводятся из-под сознательного контроля говорящего при оперировании ими в дискурсе, словно когнитивный императив ставит защиту над опорными смыслами языковой картины мира.
Обязательность выражения как черта, отличающая грамматическую категорию от лексической, была впервые вскрыта Ф. Боасом; «грамматика воистину ars obligatoria, как называли ее преподаватели классических гимназий, поскольку она обязывает говорящего принимать решения типа “да” – “нет”» [Якобсон 1985: 233]. Разделение грамматических категорий на словоизменительные и классифицирующие (см. [Зализняк 1967]) отражает два когнитивных процесса категоризации мира, различающихся, как можно полагать, разной ментальной глубиной «залегания». По-видимому, с этим обстоятельством связана известная универсалия: если в языке есть грамматическая категория рода, то в нем есть и грамматическая категория числа [Гринберг 1970: 140]. В данном случае речь идет о том, что наличие развитой классификативной категории предполагает наличие словоизменительной категории, определенным образом сопряженной с ней.
Категориальная система языка имеет свою парадигматику – внутреннюю и внешнюю. Внутренняя включает субкатегориальные значения, в сумме составляющие данную категорию; они находятся в отношении дополнительного распределения, определяемом на множестве единиц, обладающих рассматриваемой категорией, т. е. эти значения несовместимы в пределах одной лексемы или словоформы. При этом они подвержены изменениям и могут либо изменяться в количестве, либо трансформироваться в новое субкатегориальное значение (внутренняя деривация категории), либо дать жизнь новой категории (см. об этом для индоевропейских языков [Курилович 1965]). Так, в категории числа обычным является исчезновение значения двойственности, в категории аспектуальности развитие итератив > дуратив, а категория собирательности повсеместно служит питательной почвой для развития субкатегории множественности.
Внешняя парадигматика охватывает противопоставления категорий, обратной стороной которых является их сопряженность, выражающаяся в совместимости или несовместимости категориальных значений в рамках словоформ; на эту область категориальной парадигматики обратил внимание Р. О. Якобсон [1972: 108]. Например, в русском языке категория рода позитивно сопряжена (совместима) с категорией числа в контексте субкатегориального значения «единственное число» и одновременно негативно сопряжена (несовместима) с указанной категорией в контексте «множественное число», где происходит парадигматическая нейтрализация родовых различий. Таким образом, в системе языка одна категория может выступать в качестве контекста реализации другой категории, как это происходит в русском и других славянских языках с классификативной категорией одушевленности – неодушевленности, контекстом проявления которой служит словоизменительная категория падежа (точнее, формы вин. п. ед. ч. и род. п. мн. ч.) при корректирующем контексте категории рода (встречаю поезд / карету / брата / сестру // встречаю поезда / кареты / братьев / сестер). В результате подобных межкатегориальных взаимовлияний могут видоизменяться имеющиеся категории и складываться новые; в качестве примера можно сослаться на сложное взаимодействие категорий определенности – неопределенности и собирательности, из которого проступают контуры новой категории числа с бинарной оппозицией единственности – множественности [Виноградов 1988: 172].
Апресян 1995 – Апресян Ю. Д. Типы информации для поверхностно-семантического компонента модели «Смысл ↔ Текст» // Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. II. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской культуры, 1995. С. 8–101.
Баранов, Добровольский 2002 – Баранов А. Н., Добровольский Д. О. «Начало» и «конец» в русской идиоматике // Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. С. 27–35.
Бондарко 1987 – Бондарко А. В. Введение. Основания функциональной грамматики // Теория функциональной грамматики. Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л.: Наука, 1987. С. 5–39.
Виноградов 1988 – Виноградов В. А. Типологическая реконструкция // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции. М., 1988. С. 157–180 (см. с. 262–295 наст. сборника).
Гринберг 1970 – Гринберг Дж. Некоторые грамматические универсалии, преимущественно касающиеся порядка значимых элементов // Новое в лингвистике. Вып. V (Языковые универсалии). М., 1970. С. 114–162.
Зализняк 1967 – Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М.: Наука, 1967.
Курилович 1965 – Курилович Е. О методах внутренней реконструкции // Новое в лингвистике. Вып. IV. М., 1965. С. 400–433.
Кустова 2002 – Кустова Г. И. Семантические аспекты лексических функций (глаголы со значением ‘начаться’ / ‘кончиться’) // Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. С. 69–82.
Лакофф 2004 – Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Мамардашвили 1996 – Мамардашвили М. К. Стрела познания (набросок естественно-исторической гносеологии). М.: Языки русской культуры, 1996.
Матвеенко 2002 – Матвеенко В. А. Начало как продолжение и конец как исполнение (на материале старо- и церковнославянского языка) // Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. С. 96–108.
Мельчук 1974 – Мельчук И. А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл ↔ Текст». М.: Наука, Гл. ред. вост. лит-ры, 1974.
Мельчук 1997 – Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. 1. М.; Вена, 1997.
Мечковская 2002 – Мечковская Н. В. Концепты «начало» и «конец»: тождество, антонимия, асимметричность // Логический анализ языка. Семантика начала и конца / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2002. С. 109–120.
Храковский 1987 – Храковский В. С. Фазовость // Теория функциональной грамматики. Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л.: Наука, 1987. С. 153–195.