Примером замкнутой содержательной категории, в отличие от приведенных открытых категорий, является категория родства, охватывающая ограниченное число слов – обозначений родственных лиц / отношений (отец, мать, сын, дочь, брат, сестра, муж, жена и др.); пример замкнутой формальной категории – категория глухих и звонких согласных (п, т, к, ф, с, ш, х, ц, ч, щ – б, д, г, в, з, ж, й). Применительно к таким формальным группировкам термин «категория» часто синонимичен термину «класс».
В языках мира существует комплекс наиболее обобщенных категорий, которые так или иначе находят выражение в конкретных языках, – это такие категории, как время, пространство, количество, качество, принадлежность и ряд др.; посредством этих категорий язык фиксирует опыт познания человеком окружающего мира. Они были названы понятийными категориями [Есперсен 1958: 57–58] и образуют основной объект изучения в рамках когнитивного подхода к языку.
Языки различаются не только набором своих категорий, но и их лингвистическим статусом в том или ином языке. В одних случаях категория остается чисто лексической и не имеет обязательных формальных показателей, при этом категориальное значение является базовой частью словарного толкования. В других случаях она выступает как грамматическая категория со своим обязательным набором формальных средств регулярного выражения (ср. определение словоизменительной категории в [Мельчук 1997: 249]) и описывается в сфере грамматики на основе выделяемых грамматических значений. Например, в языках, не имеющих грамматического рода, представлена понятийная лексическая категория пола, выражаемая отдельными лексемами типа «мужчина» – «женщина», «сын» – «дочь», «бык» – «корова» и т. п. В языках же, где категория пола включается в грамматическую категорию рода, категориальное значение (мужской, женский, иногда и средний) находит обязательное выражение в синтаксическом согласовании: «мой сын» – «моя дочь», «новый журнал» – «новая книга» – «новое издание». Приобретение категорией статуса грамматической перемещает ее в ядро категориальной системы языка, которая в функциональной грамматике описывается через понятие функционально-семантического поля, разработанное А. В. Бондарко [Бондарко 1983; 1984], – сложное категориальное образование иерархического строения, центр которого образует некоторая грамматическая категория, а периферию – лексические средства выражения категориального значения.
Обязательность выражения как черта, отличающая грамматическую категорию от лексической, была впервые вскрыта Ф. Боасом; «грамматика воистину ars obligatoria, как называли ее преподаватели классических гимназий, поскольку она обязывает говорящего принимать решения типа “да” – “нет”» [Якобсон 1985: 233]. Разделение грамматических категорий на словоизменительные и классифицирующие (см. [Зализняк 1967]) отражает два когнитивных процесса категоризации мира, различающихся, как можно полагать, разной ментальной глубиной «залегания». По-видимому, с этим обстоятельством связана известная универсалия: если в языке есть грамматическая категория рода, то в нем есть и грамматическая категория числа [Гринберг 1970: 140]. В данном случае речь идет о том, что наличие развитой классификативной категории предполагает наличие определенной словоизменительной категории, некоторым образом когнитивно сопряженной с ней.
Категориальная система языка имеет свою парадигматику – внутреннюю и внешнюю. Внутренняя включает субкатегориальные значения, в сумме составляющие данную категорию; они находятся в отношении дополнительного распределения, определяемом на множестве единиц, обладающих рассматриваемой категорией, т. е. эти значения несовместимы в пределах одной лексемы или словоформы. При этом они подвержены изменениям и могут либо изменяться в количестве, либо трансформироваться в новое субкатегориальное значение (внутренняя деривация категории), либо дать жизнь новой категории (см. об этом для индоевропейских языков [Курилович 1965]). Так, в категории числа обычным является исчезновение значения двойственности, в категории аспектуальности развитие итератив > дуратив, а категория собирательности повсеместно служит питательной почвой для развития субкатегории множественности.
Внешняя парадигматика охватывает противопоставления категорий, обратной стороной которых является их сопряженность, выражающаяся в совместимости или несовместимости категориальных значений в рамках словоформ; на эту область категориальной парадигматики обратил внимание Р. О. Якобсон [Якобсон 1972: 108]. Например, в русском языке категория рода позитивно сопряжена (совместима) с категорией числа в контексте субкатегориального значения «единственное число» и одновременно негативно сопряжена (несовместима) с указанной категорией в контексте «множественное число», где происходит парадигматическая нейтрализация родовых различий. Таким образом, в системе языка одна категория может выступать в качестве контекста реализации другой категории, как это происходит в русском и других славянских языках с классификативной категорией одушевленности – неодушевленности, контекстом проявления которой служит словоизменительная категория падежа (точнее, формы вин. п. ед. ч. и род. п. мн. ч.) при корректирующем контексте категории рода (встречаю поезд / карету / брата / сестру // встречаю поезда / кареты / братьев / сестер).
Античные теории… 1936 – Античные теории языка и стиля / Под общ. ред. О. М. Фрейденберг. М.; Л.: ОГИЗ, 1936.
Бондарко 1983 – Бондарко А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. Л., 1983.
Бондарко 1984 – Бондарко А. В. Функциональная грамматика. Л., 1984.
Гринберг 1970 – Гринберг Дж. Некоторые грамматические универсалии, преимущественно касающиеся порядка значимых элементов // Новое в лингвистике. Вып. V (Языковые универсалии). М., 1970. С. 114–162.
Есперсен 1958 – Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958.
Зализняк 1967 – Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М.: Наука, 1967.
Кубрякова 2004 – Кубрякова Е. С. Язык и знание. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Курилович 1965 – Курилович Е. О методах внутренней реконструкции // Новое в лингвистике. Вып. IV. М., 1965. С. 400–433.
Мельчук 1997 – Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. 1. Москва; Вена: Прогресс, 1997.
Степанов 1987 – Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. Семиологическая грамматика. М.: Наука, 1987.
Якобсон 1972 – Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С. 95–113.
Якобсон 1985 – Якобсон Р. О. Взгляды Боаса на грамматическое значение // Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985. С. 231–238.
Якобсон 2001 – Якобсон Р. В поисках сущности языка // Семиотика. Антология / Сост. и общ. ред. Ю. С. Степанова. М.: Деловая книга, 2001. С. 111–126.
Lakoff 1986 – Lakoff G. Classifiers as a reflection of mind // Craig С. (ed.). Noun classes and categorization. Amsterdam: John Benjamins, 1986. P. 13–51.
Lenneberg 1971 – Lenneberg E. H. Language and cognition // Steinberg D. D., Jakobovits L. A. (eds). Semantics / An interdisciplinary reader in philosophy, linguistics and psychology. Cambridge: Univ. Press, 1971. P. 536–557.
Термин в научном дискурсе157
Жизнь научного термина пролегает между теми же крайностями, что и жизнь обычного слова: с одной стороны – центростремительная тенденция, удерживающая единицу языка в гравитационном поле своей системы (в отведенной ей клетке системы); с другой стороны – центробежная тенденция, побуждающая единицу языка к вариативности и многозначности (полифункциональности) в безбрежном океане дискурса. Но по отношению к термину воздействие этих полярных сил иное, нежели к слову, и при анализе этих особенностей терминов существенным фактором оказывается их структурный тип и внутренняя форма.
Принято считать (и для этого есть основания), что термин (особенно хороший термин) отличается от обычного слова абсолютной тенденцией к однозначности и значительно большей тенденцией к устойчивости, к избеганию вариативности. Однако реальное бытие терминов создает более сложную и порой более смазанную картину.
Есть два модуса существования терминов – в системе и в специальном дискурсе. Именно терминосистема формирует и поддерживает две указанных тенденции в семантике терминов. Сравнение с лексическими подсистемами общеупотребительного языка показывает, что в них заложен вектор многозначности в сочетании с принципиальной допустимостью стилистического варьирования. И вот что примечательно: те редкие замкнутые подсистемы общеупотребительной лексики, которым присущи тенденции к ограничению неоднозначности и вариативности – например, названия родственных отношений, – сближаются со специальной лексикой и не случайно носят наименование «термины родства», хотя пользуются ими все носители языка.
Другой модус существования термина связан с терминополем, которое формируется в рамках научного дискурса. Терминополе – это арена активного функционирования и взаимодействия терминов из разных терминосистем, в том числе и из других областей знаний. И между такими терминами (и терминологическими подсистемами) возможны образные сближения и заимствования – в качестве примера можно привести сочетание синергетической терминопарадигмы из общей теории изменчивых систем с диахронической лингвистикой или с теорией речевой деятельности, что привело в лингвистику такие термины, как