redoublement (= лат. reduplicatio) естественно дается как удвоение. Такое понимание данного термина закреплено в словаре О. С. Ахмановой: «редупликация. То же, что удвоение» [Ахманова 1969: 382]. Такова была дефиниционная сторона дела. Но уже в те годы активно развивавшийся типологический дискурс, вовлекавший в обсуждение все новые и новые языки, потребовал обозначения для явления, подобного греческому удвоению, но формально и семантически более многообразному – и в дело был пущен находившийся под рукой термин редупликация, который путем небольшого усилия (насилия) расширил свое содержание: его первичное значение как термина, совпадающее с этимологическим, стало одним из частных значений, уступив первенство новому терминологическому смыслу. При этом русскому лингвистическому дискурсу не пришлось особенно ничем жертвовать – достаточно было разорвать узы синонимии, привязывавшие удвоение к редупликации, оставив русский термин (в силу его навязчиво ясной этимологии) узкой сфере классического языкознания, возложив все прочие значения и коннотации на иноязычную (а значит, этимологически не столь ясную) редупликацию.
Итак, затемнение внутренней формы термина при переходе к его иноязычному (международному) аналогу открывает путь к его расширению и переосмыслению, как это и демонстрирует пара терминов удвоение ~ редупликация: невозможно представить применение первого из них к случаям типа так-так-так, да-да-да, шашлык-машлык, тогда как второй ныне именно так и используется вопреки его отчетливой внутренней форме, означая уже не только удвоение анлаута слова (формы), но также любое его n-кратное репетативное удлинение (вплоть до повтора всего слова), что наблюдается во многих так называемых экзотических языках. Очевидно, что и структурный тип термина способствует или не способствует подобным метаморфозам. В частности, полезно разграничивать термины на основе родного языка и термины, составленные из интернациональных терминоэлемен-тов или появившиеся в результате транслитерации (или частичного перевода) иноязычных терминов.
В связи с этим можно привести пример с терминами билингвизм и двуязычие, которые, будучи этимологически и структурно точными эквивалентами друг друга, в терминополе лингвистического дискурса обособились и стали обозначать похожие состояния, но в первом случае – индивида, владеющего двумя или более языками (психолингвистический аспект), а во втором случае – общество или социальную группу, пользующуюся более чем одним языком (социолингвистический аспект). Отметим, что такая терминологическая изысканность недоступна тем языкам, откуда пришел термин билингвизм – английскому и французскому.
Таким образом, этимологическая прозрачность термина существенно ограничивает возможности его метаморфоз. И напротив, внеположность терминоэлемента какой-либо этимологии и наличие определенной моды на него расширяет возможности терминотворчества. Этим объясняется, в частности, широкое распространение так называемой эмической терминологии, название которой связано с именем известного американского лингвиста К. Пайка. Начиная с середины прошлого века он сначала в лекциях, а затем и в научных публикациях стал пользоваться остроумным и удобным термином эмический и его коррелятом этический (не в связи с этикой, т. е. не ethic, а etic), которые представляют собой экстракт из базовых лингвистических терминов phonemic – phonetic и эксплуатируются, например, в его капитальном труде (впервые вышедшем в 1977 г.) [Pike, Pike 1982].
По существу, термин эмический отсылает к уровню инвариантов, этический к уровню вариантов, независимо от того, идет ли речь о лексических, грамматических или звуковых сущностях, рассматриваемых как конституенты (тагмемы, по Пайку) соответствующей конструкции. Таким образом, любая единица языка может иметь (этически) различные варианты воспроизведения, но все они признаются говорящими эмически идентичными, т. е. оцениваются как «то же самое», например, если по-русски сказать рыба с раскатистым или с картавым [р], любой русский скажет, что это то же самое слово.
Определение эмический / этический относится у Пайка к единицам языка (или к их уровню), но можно говорить также об эмической терминологии, т. е. построенной на основе терминоэлемента -ема, который, как говорилось выше, стал в середине ХХ в. чрезвычайно популярным в сфере лингвистического терминообразования. Так начали появляться порой причудливые и недолговечные термины типа социалема, уттерема, структема и под., но наряду с ними проявилась и иная тенденция – чрезвычайно вольно использовать термины, уже обремененные определенными коннотациями, ограничивающими круг их применения. Яркий пример тому находим у одного из лидеров американского дескриптивизма Ч. Хоккета [Hockett 1960]: phoneme of juncture, accentual / stress phonemes, intonational phonemes, где термин фонема, введенный для описания звукового строя языка, применяется к заведомо незвуковым элементам – к характеру стыка согласных (резкому или смазанному, как в night rates / nitrates), к разновидностям английского ударения (первичному / вторичному), к типам интонации (высотным уровням). Совершенно очевидно, что подобные метаморфозы невозможны для термина sound / звук / Laut, хранящего глубинную связь со смысловой стихией нетерминологической лексики родного языка.
Ахманова 1969 – Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. 2-е изд. М.: Советская энциклопедия, 1969.
Герман 1999 – Герман И. А. Речевая деятельность как самоорганизующаяся система: к становлению лингвосинергетической парадигмы: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Барнаул, 1999.
Крушевский 1883 – Крушевский Н. В. Очерк науки о языке. Казань, 1883.
Курилович 1962 – Курилович Е. Лингвистика и теория знака // Курилович Е. Очерки по лингвистике. Сб. статей / Пер. на русск. яз. под общ. ред. В. А. Звегинцева. М.: Изд. иностр. лит-ры, 1962. С. 9–20.
Леви-Строс 1983 – Леви-Строс К. Структурная антропология / Пер. с франц. под ред. Вяч. Вс. Иванова. М.: Гл. редакция вост. лит-ры, 1983.
Письма и заметки… 2004 – Письма и заметки Н. С. Трубецкого / Подгот. к изд. Р. Якобсона при участии Х. Барана, О. Ронена, М. Тейлор; вступит. ст. В. Н. Топорова; общая ред. русск. изд. В. А. Плунгяна. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Шантрен 1953 – Шантрен П. Историческая морфология греческого языка / Пер. с франц. Я. Б. Боровского. М.: Изд. иностр. лит-ры, 1953.
Эрну 1953 – Эрну А. Историческая морфология латинского языка / Пер. с франц. М. А. Бородиной, под ред. И. М. Тронского. М.: Изд. иностр. литры, 1953.
Якобсон 1923 – Якобсон Р. О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским. Берлин, 1923.
Якобсон 1971 – Якобсон Р. О. Круговорот лингвистических терминов // Фонетика. Фонология. Грамматика. К семидесятилетию А. А. Реформатского. М.: Наука, 1971. С. 384–387.
Hockett 1960 – Hockett Ch. F. A course in modern linguistics. 3rd printing. New York: The Macmillan Company, 1960.
Pike, Pike 1982 – Pike K. L., Pike E. G. Grammatical analysis. Arlington: SIL and The Texas University, 1982.
Trask 1993 – Trask R. L. A dictionary of grammatical terms in linguistics. London; New York: Routledge, 1993.
Некоторые вопросы изучения языковых заимствований158
В истории лингвистики известны темы, актуальность которых не утрачивалась на протяжении разных периодов, выдвигавших различные приоритетные проблемы. К числу таких тем относится изучение языковых контактов и заимствований (как прямых лексических заимствований, так и семантических и грамматических влияний). Непреходящая актуальность данной темы связана по крайней мере с двумя обстоятельствами.
Во-первых, с XIX в. ведутся сравнительно-исторические исследования языков разных семей с целью выяснения их соотношений внутри семьи и с целью реконструкции их общего предка – праязыка. Процедура сравнительного анализа опирается в первую очередь на регистрацию лексических сходств между языками, на основе которых можно судить о том, как выглядел архетип – исходная форма слова в праязыке, к которой сводятся семантически и фонетически сходные слова в обследуемых языках.
И вот тут встает тонкий вопрос о природе сходства: является ли оно унаследованным от праязыка, т. е. следствием параллельного развития родственных языков из одного источника, или сходство есть результат заимствования слова из одного языка в другой (а то и параллельного заимствования обоими языками из какого-то третьего). Например, сравнивая существительные в двух языках банту – ганда и суахили, мы легко обнаружим схожие слова: ганда ekitabu – суах. kitabu ‘книга’; что это – генетическое сходство? Нет, потому что перед нами арабизм, сначала заимствованный в суахили, а уже из суахили оно заимствовано в ганда. Другой пример: ганда leerwe ‘железная дорога’ – суахили reli с тем же значением; можно ли здесь говорить о заимствовании из суахили в ганда? Нет, потому что форма этого слова в ганда отчетливо указывает на английский источник: railway, а тот факт, что в начале слова ганда мы видим не r, а l, объясняется действием фонетических правил ганда при ассимиляции этого англицизма. Следовательно, перед нами параллельное и независимое заимствование обоими языками из английского.
Во-вторых, в современной гуманитарной области знаний все большее внимание привлекают вопросы, связанные с культурными и языковыми контактами, с межкультурной коммуникацией, с цивилизационным глобализмом – и одновременно с проблемами национальной и иной идентификации, в основе которой лежат культурно-языковые факторы. Все это придает особую актуальность изучению языковых контактов и заимствований, о чем свидетельствуют международные конференции, где эта тема неизменно становится предметом обсуждения, а также рост числа публикаций как конкретно-описательного, так и теоретического характера – укажем в качестве примера три недавних труда: [Черных 1994; Greenberg 1960; Hasselblatt et al. (eds) 2011].