Однако в критицизме В. Пизани содержится много рационального, равно как и существование индоевропейских изоглосс не подвергается сомнению. Усилия, столь долго затрачиваемые им на развенчание праиндоевропейского мифа, сопряжены не с бесплодным теоретизированием, а с попыткой преодолеть те трудности, примирение с которыми может повлечь слишком далеко идущие выводы. Ориентация на единый реальный индоевропейский праязык делает естественным переход в область ностратических или борейских штудий, но эти более общие языки представляют собой уже метагипотезу, выдвигаемую для объяснения гипотезы индоевропейской. Непротиворечивость построенной для этих целей теории еще ни о чем не говорит, так как теория может оставаться непротиворечивой даже при ложности обеих гипотез. Здесь важно четко определить, какие вообще задачи ставятся перед диахронической лингвистикой. Если считать вместе с X. М. Хенигсвальдом, выразившим весьма распространенное мнение, что задачей сравнительно-исторического исследования, отличающей его от «сравнения ради сравнения» (т. е. типологии), является реконструкция системы-архетипа [Hoenigswald 1963a: 2], необходимость обсуждаемых здесь дискуссий относительно статуса праязыка автоматически отпадает. Реконструкция ради реконструкции предполагает построение гипотезы, претендующей на закон, и диахроническая процедура оказывается ориентированной на синтез. Между тем задачей историка языка можно считать объяснение реально засвидетельствованных фактов, и с этой точки зрения следует расценивать как равнонеобходимые не только ретроспективное, но и проспективное направление диахронического поиска. Чтобы говорить о достоинствах этого направления, достаточно сослаться на блестящую работу К. Уоткинса, использовавшего метод проспективной экспликации в сочетании с методом внутренней реконструкции при анализе кельтского глагола [Watkins 1962]. Пусть это будет выражением частного мнения, но, по убеждению автора, анализ есть душа науки, а синтез имеет ценность лишь постольку, поскольку он образует промежуточный этап в процессе анализа, и не случайно в современной лингвистике все шире применяются процедуры, получившие название «анализ через синтез». В представлении Р. Валена, сущность сравнительно-исторического метода сводится к проспективной предсказуемости, т. е. к дуализму «экспликатор – экспликат». Под первым понимается реконструируемый архетип, под вторым – факты исторических языков [Valin 1964: 13]. К этому следовало бы добавить, что в схеме диахронического объяснения стрелки должны идти не только от архетипа к факту, но и наоборот, т. е. процедура должна строиться именно по схеме «анализ – синтез – анализ». Такое понимание задач диахронической лингвистики не только избавляет ее от многих трудностей и противоречий ортодоксального представления реконструкции, связывая последнюю с построением лишь рабочей гипотезы, призванной быть не целью, а средством исследования, но также позволяет компаративистике занять должное место в ряду других лингвистических отраслей, имеющих дело с алгоритмическими процедурами (дешифровка, машинный перевод и т. д.) (см.: [Иванов, Топоров 1966]).
Критицизм в духе В. Пизани стимулирует исследования, лишенные предвзятости – как предвзятости ортодоксальных «протоистов», так и агностической предвзятости самого В. Пизани. Самое удивительное состоит, пожалуй, в том, что такая исследовательская установка реабилитирует не только идею праязыка, но и диахроническую значимость лингвистической географии, где, по тонкому замечанию авторов только что цитированной работы, «некоторые пространственные соотношения можно переосмыслить как временны́е» [Иванов, Топоров 1966: 16]. С этой точки зрения праязык можно представлять не как статическую единообразную систему и не как систему изоглосс, а как систему ареальных структурных тенденций (изохронов); наложение изохронов на изоглоссы формирует и видоизменяет конкретный языковой тип, отражая процесс, названный выше «праиндоевропейской инерцией»37. На уровне инвариантов праязык есть не более чем чистый индоевропеизм, т. е. некоторое типологическое состояние, некоторая структурная предрасположенность к изменению в определенном направлении. Этот индоевропеизм языковой структуры существовал в виде конкретных локальных вариантов, достаточно демократичных в типологическом отношении, т. е. допускающих включение в индоевропейскую тенденцию языков, прежде в нее не входивших. Для этого необходимо было лишь наличие некоторого типологического минимума, обладая которым язык мог войти в ареал той или иной типологической тенденции, что, впрочем, зависело также и от степени интенсивности этой тенденции в условиях стыка с конфликтирующими тенденциями38. В процессе развития может происходить как дальнейшая специализация типологических тенденций путем их расщепления, так и конвергентные обобщения.
Из сказанного, между прочим, следует, что история языка есть последовательность его конкретных типологических состояний, и задачей реконструкции является, таким образом, не восстановление праявлений, как считает В. Пизани, а восстановление «прасостояний» (ср.: [Серебренников 1965]), в связи с чем особое значение приобретает метод внутренней реконструкции39, потребность в котором возникает не только в случаях, отмеченных У. Л. Чейфом [Сhafe 1959: 478], но также вследствие одного любопытного парадокса сравнительно-исторического метода (внешней реконструкции): осуществление реконструкции праязыка предполагает наличие группы родственных языков, а для установления генетического родства нескольких языков необходимо показать, что они могут быть возведены к одному праязыку. Этого парадокса можно избежать, если принять предложенное здесь понимание праязыка как некоторого типологического состояния. В этом случае языки, родственные по происхождению, определяются как такие языки, предельные типологические состояния которых, доступные реконструкции, совпадают. Если для двух или нескольких языков предельные типологические состояния, доступные реконструкции, характеризуются различиями, объяснимыми в рамках принятой процедуры, то такие языки являются сородственными. Если же, наконец, для указанных различий такое объяснение невозможно, то языки являются неродственными. В свете приведенных определений большой интерес представляет вопрос о соотношении двух типов реконструкции (внутренней и внешней), который не может быть, однако, здесь рассмотрен, так как это значительно отдалило бы завершение и без того затянувшегося обсуждения.
Отметим в заключение, что из сказанного выше следует также необходимость постановки диахронических исследований на типологический фундамент, о чем, впрочем, в лингвистике говорилось уже не раз и что наиболее четко было сформулировано в последнее время Р. О. Якобсоном [1963]40. Типологизация исторической лингвистики предполагает не только проверку диахронических законов по типологическим универсалиям, не только обнаружение таких универсалий в развитии языков (ср.: [Hoenigswald 1963b; Cowgill 1963; Greenberg 1966]), но и построение диахронической типологии как истории структурных состояний языков. Сравнительно-историческая компаративистика нуждается в определении типологического минимума, специфицирующего каждую языковую семью, и пределов допустимого, с точки зрения сохранения типа, варьирования этого минимума во времени. Пионерский опыт Н. С. Трубецкого является в этом отношении многообещающим прецедентом, как бы мы ни оценивали сейчас шесть сформулированных им индоевропейских типологических признаков41.
Абаев 1965 – Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. М., 1965.
Артеменко 1963 – Артеменко И. И. Культура племен верхнего и северного районов Среднего Поднепровья в эпоху бронзы (Племена среднеднепровской культуры): Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1963.
Арциховский 1955 – Арциховский А. В. Основы археологии. М., 1955.
Бенвенист 1963 – Бенвенист Э. Классификация языков // Новое в лингвистике. Вып. III. М., 1963.
Брюсов 1952 – Брюсов А. Я. Очерки по истории племен Европейской части СССР в неолитическую эпоху. М., 1952.
Брюсов 1964 – Брюсов А. Я. Что надо понимать под этническими общностями в археологии и их значение для проблемы происхождения древних и современных народов // Доклады на VII Междунар. конгрессе антропологических и этнографических наук. М., 1964.
Брюсов 1965 – Брюсов А. Я. Восточная Европа в III тыс. до н. э. // СА. 1965. № 2.
Брюсов, Зимина 1966 – Брюсов А. Я., Зимина М. П. Каменные сверленые боевые топоры на территории Европейской части СССР. М., 1966.
Георгиев 1958 – Георгиев В. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. М., 1958.
Горнунг 1958 – Горнунг Б. В. Индоевропейское языковое единство и его распадение // Изследования в чест на акад. Д. Дечев. София, 1958.
Гоpнунг 1963 – Гоpнунг Б. В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. М., 1963.
Гоpнунг 1964 – Гоpнунг Б. В. К вопросу об образовании индоевропейской языковой общности (XII Междунар. конгресс антропологических и этнографических наук). М., 1964.
Дикшит 1960 – Дикшит С. К. Введение в археологию. М., 1960.
Долгопольский 1964 – Долгопольский А. Б. Методы реконструкции общеиндоевропейского языка и сибиро-европейская гипотеза // Этимология. М., 1964.
Евтюхова 1966 – Евтюхова О. Н. О происхождении абашевской культуры // СА. 1966. № 1.
Журавлев 1967 – Журавлев В. К. Современные проблемы реконструкции праязыка // Проблемы языкознания. X Междунар. конгресс лингвистов. М., 1967.
Иассек 1949 – Иассек Т. С. Периодизация трипольских поселений. М.; Л., 1949.