ср.: synder [sønǝr] ‘грехи’ – sønner [sœnǝr] ‘сыновья’; абсолютно значимым остается различие по степени раствора (компактности), которое сохраняется во всех позициях и которое заставляет отождествлять [ø] перед /n/ не с фонемой /ø/, а с фонемой /y//47, т. е. руководствоваться не критерием «звукотипа» (как результата абсолютизации тождества), а критерием «функционального типа», обусловленного абсолютной тенденцией к сохранению релевантного различия. Поэтому всякое тождество в языке есть в конечном счете функциональное тождество, т. е. частный случай различия. Позиционное отношение [y]1 – [ø]2 в датском языке может восприниматься как тождество только потому, что отношение [ø]2 – [œ]2 воспринимается как различие, позиционно параллельное различию [y]1 – [ø]1, заданному системой. Эта лингвистическая специфика категории тождества – различия была замечена Н. Ф. Яковлевым еще 40 лет назад [Яковлев 1928: 46]48.
Raison d’être фонем в системе языка лаконично определяется Р. О. Якобсоном и М. Халле: «Никакая фонема не означает ничего, кроме простого различия» (mere otherness) [Якобсон, Халле 1962: 237]. Данный афоризм отражает основной принцип эмического уровня: отличимость через противопоставленность. Естественно потребовать, чтобы интерпретация всякой единицы, определяемой как «-эма», строилась на этом принципе. Между тем классическая теория нейтрализации, разработанная Пражской школой в предвоенные годы, определяет единицу, создаваемую нейтрализацией, – архифонему, через отсутствие различия, и только. В результате архифонема оказалась весьма противоречивым понятием, означающим эмическую единицу, несравнимую с фонемой ввиду их различного признакового состава и одновременно входящую в один уровень анализа вместе с фонемой как фонологическая составляющая слова49. Попытка Трубецкого переформулировать корреляцию в терминах архифонем не только не упростила ситуацию, но внесла в нее новую двусмысленность. Члены противопоставления получали при этом «трансцендентальную» характеристику как маркированный и немаркированный, причем последний представлялся в виде «архифонема + нуль», а маркированный – в виде «архифонема + некоторый признак (марка)» [Trubetzkoy 1936a: 33–34].
Очевидное несоответствие этой интерпретации определению фонемы в «Проекте» пражской фонологической терминологии (см.: [Булыгина 1964: 79–80]) послужило поводом для оживленной дискуссии на страницах TCLP, следствием которой явилось новое осмысление фонологической единицы как терма минимального фонологического различия (см.: [Вахек 1967: 90]). Но и с этими дополнениями пражская теория нейтрализации оставляла почву для внутренней противоречивости. Формула немаркированного коррелята «архифонема + нуль», при отсутствии специального обсуждения семиотичности этого нуля, становится эквивалентной формуле «архифонема», ср.: «фонема типа b содержит две фонологические единицы – единицу р и единицу ‘звонкость’» [Там же: 91]. Это в свою очередь провоцирует понимание оппозиции как «архифонема»: «архифонема + марка», т. е. оппозиция фонем превращается в оппозицию части и целого. Таково следствие нечеткости, вернее недоговоренности, в формулировке Трубецкого: «…les termes d’une opposition supprimable se décomposent phonologiquement en ‘archiphonème + qualité spécifique’» [Trubetzkoy 1936b: 13]. Указанное противоречие было бы невыводимо из этой формулировки, если бы нуль интерпретировался как значимое отсутствие признака, т. е. тоже как «qualité spécifique», но это создало бы, в рамках комментируемой теории, трудности при определении маркированности, которая и была введена как «трансцендентальная категория», позволяющая переходить от фонемы в оппозиции к архифонеме в нейтрализации. При внесении же описанных коррективов определение маркированности стало бы сугубо эвристическим фактом (ср.: [Шаумян 1962: 138–139; Вazell 1956]).
Принципиально иной подход к описанию нейтрализации декларирован Московской фонологической школой (МФШ). В противоположность упомянутым выше фонологическим направлениям, московская теория нейтрализации сосредоточивает внимание не на совпадении (отсутствии различия), а на сохранении различия, но на более высоком уровне, т. е. «на первый план выдвигается момент функциональной значимости» [Кузнeцов 1941: 148]. Центральной идеей этого подхода является идея групповой различимости, сформулированная А. А. Реформатским еще в начале 30-х годов, в период его увлечения лингво-полиграфической проблематикой [Реформатский 1933: 49]. В. Н. Сидоровым была введена специальная единица – самим автором, впрочем, нигде в печати не отраженная – для уровня групповой различимости, названная гиперфонемой. В европейской фонологии коррелятом данного понятия может быть архифонема, но лишь в чисто терминологическом аспекте. По существу же это понятие противоположно понятию архифонемы как в его отношении к понятию оппозиции, так и в отношении к уровню фонем вообще [Reformatski 1957; Реформатский 1970]. Среди европейских фонологов, пожалуй, только А. Мартине близко подошел в своей теории нейтрализации к понятию гиперфонемы, когда он, со свойственной ему тонкостью анализа, указал на ряд противоречий в пражской концепции и обосновал применение понятия архифонемы к таким простым фонологическим единицам, которые способны в определенных позициях расщепляться на два или более фонологически отличных элемента, но которые не тождественны ни с одним из этих элементов [Martinet 1936: 54]. Что же касается понятия гиперфонемы, фигурирующего в фонологической концепции К. Пайка, то это – чистейшей воды омонимия, поскольку для Пайка гиперфонема – это фонологический контекст (слог, слово и т. д.), в котором исследуется поведение минимальной «бихевиоремы» – фонемы [Pike 1955: 41].
Но, как это ни парадоксально, встречаемость понятия и особенно термина «гиперфонема» в трудах московских фонологов находится в обратной зависимости от его фундаментальности в фонологической концепции МФШ. Даже в исследованиях тех фонологов, которые сознательно стоят на позициях Московской школы, обычным является использование термина «архифонема», причем вместе с вызываемыми им пражскими ассоциациями (ср., например, работы С. К. Шаумяна, И. И. Ревзина). Отчасти это объясняется фрагментарностью и спорадичностью описаний данного понятия в работах теоретиков МФШ (Р. А. Аванесов, например, вообще не пользуется терминами «нейтрализация» и «гиперфонема»), отчасти – некоторой двусмысленностью этих немногочисленных описаний.
С одной стороны, о гиперфонеме неизменно говорится там, где излагается теория нейтрализации, и при этом подчеркивается сохранение групповой различимости фонем, соотносимых с данными гиперфонемами; отсюда естественно было бы заключить, что всякий конкретный вариант принадлежит к определенной гиперфонеме и всякая нейтрализация есть гиперфонемная ситуация (см.: [Кузнецов 1941: 116; Реформатский 1970: 116]). С другой стороны, употребление гиперфонемы неизменно иллюстрируется весьма замкнутым кругом материала – таким, как баран, корова, собака, где первая гласная определяется как гиперфонема А/О, или такими, как где, кто, где первая согласная определяется как гиперфонема К/Г; при этом подчеркивается, что во всех подобных случаях имеет место слабая позиция, не чередующаяся с сильной, т. е. констатируется неполный фонемный ряд (см.: [Кузнецов 1959: 35; Аванесов, Сидоров 1945: 44; Аванесов 1956: 32–33]). Поскольку иллюстрация впечатляет сильнее, чем декларация, именно второе, суженное, употребление понятия гиперфонемы обусловило, по-видимому, его незаслуженную непопулярность.
Между тем фундаментальность понятия гиперфонемы следует из сформулированной выше аксиомы: всякий звук речи представляет по крайней мере одну функциональную единицу более высокого уровня, т. е. соотносится с определенной гиперфонемой. Для русского вокализма в позициях после твердого согласного можно говорить о трех гиперфонемах, представленных звуками [ъ], [ы], [у]: в любой из указанных позиций данные «звукотипы» различаются. Это означает, между прочим, что в анализе выделение гиперфонем должно предшествовать выделению фонем50, так как последние связаны с более тонкой различимостью: если гиперфонемы различимы в любой позиции, то фонемы различимы лишь в некоторых специальных позициях. Таким образом, гиперфонемы образуют первичный результат второго лингвистического членения (в понимании Мартине). Содержание дальнейшего анализа определяется пониманием гиперфонемы как кодовой единицы для некоторой группы фонем и состоит в выяснении состава этой группы (которая может ограничиваться одной фонемой).
Очевидно, что при таком методе описания фонологической системы исходным материалом для анализа являются конкретные звуки в конкретных позициях в слове. Это обстоятельство снимает проблему релевантных / иррелевантных признаков на гиперфонемном этапе описания: релевантность признака, как и система фонем, не может постулироваться; это – остаток после снятия всех характеристик, которые обусловлены позицией. Набор дифференциальных признаков и набор фонем должен быть конечным результатом фонологического анализа, непосредственным объектом которого является набор гиперфонем.
Основным свойством гиперфонемы, подлежащим исследованию, является ее парадигматическая разложимость на фонемы; назовем это свойство разрешимостью51. Разрешимость гиперфонемы предполагает снятие нейтрализации, т. е. наличие таких позиций, которые допускают не только групповую, но и индивидуальную различимость фонем: эти позиции называются сильными. Остальные позиции являются слабыми, или позициями нейтрализации. Следует заметить, что как сильные, так и слабые позиции