i, u (см. [Doke 1931]): leli / lolu ‘этот’ – lɛlɔ / lɔ̄lɔ̄ ‘тот’, angiɓoni ‘я не вижу’ – ɓɔna ‘видеть’. А. Такер указывает на подобную ситуацию в конзо, с той лишь разницей, что в зулу вторичными вариантами считаются широкие, а в конзо – узкие, ср.: ‘кричать, плакать’ – ‘заставить плакать’, nakɔla ‘я сделал (I did)’ – ‘я сделал (I’ve done)’ [Tucker 1960: 16].
Впрочем, относительно сингармонизма в зулу существует и другое мнение, выраженное В. Вангером, который, может быть – чрезмерно, был увлечен идеей о связях языков банту с алтайскими. Согласно этому мнению, все гласные фонемы в зулу имеют по два варианта – широкий и узкий, причем сингармонизация носит не регрессивный характер, как обычно полагают, а туранский – от корня к аффиксу (исключая префикс, имеющий свою сингармоническую схему). Поэтому Вангер использует разную запись для всех гласных в зависимости от просодического контура слова: -vala ‘закрывать’ – ‘дверь’, -enza ‘делать’ – is-̭ǝnzo̭ ‘поступок, дело’, -biza ‘звать’ – ‘имя’ [Wanger 1927: 16–19].
Известны две различные диахронические интерпретации сингармонизма в банту. Как полагает Дж. Гринберг, в протобанту гласные е, о и ɛ, ɔ исключали друг друга в пределах морфемы [Greenberg 1963: 36]. Вокализм, следовательно, распределялся по двум ступеням:
Иную картину рисует К. Майнхоф, полагающий, что различия в характере сингармонизации по языкам свидетельствуют о позднейшем развитии последней, и на этом основании им реконструируется вокалическая система только с широкими е, о, квалифицируемыми как вторичные, т. е. дифтонгического происхождения. Вместе с тем Майнхоф допускает существование компактностной градации, постулируя диффузные пары i – ị u – ụ [Meinhof 1932: 24–25].
Вопрос о фонологической реконструкции протобанту хотя и принципиальный, но может быть исключен из настоящего рассмотрения, поскольку связан со специфическими проблемами бантуистики. Гораздо важнее и интереснее в связи с развиваемой темой подвергнуть анализу вопрос об интерпретации сингармонизма в африканских языках, в частности в группах банту и ква. Для большинства этих языков характерны вокалические системы более расчлененные, чем рассмотренные выше. Так, весьма типическая система представлена в сото [Meinhof 1932: 73]:
Сингармонизация осуществляется по четности – нечетности уровней, исключая уровень /a/, ср.: ma-lelu ‘борода’, sɔsɔ ‘скелет’, seswai ‘восемь’, -rɛlɛla ‘скользить’.
Такую же систему обнаруживаем в фанти и игбира (см. [Ladefoged 1964: 37]). Другой, столь же распространенный тип вокализма представляет четырехступенчатую систему, отмеченную для сусу, нгбака, йоруба, идома, конде:
Парадигматической базой сингармонизма в этом случае является парность средних уровней, т. е. e, o/ɛ, ɔ и i, u/ɪ, ʊ. Вместе с тем в системах этого типа сингармонизм нередко выражен крайне слабо. В сусу, например, сегментный анализ позволяет установить лишь несовместимость в пределах слова (не композита) e, o и ɛ, ɔ, но, в отличие от йоруба и идома, на сочетаемость остальных гласных наложены весьма странные ограничения: если /i/ совместимо с любой гласной, то /u/ и /a/ совместимы со всеми, кроме /ɔ/; /o/ совместимо в своей подгруппе с /e/ и /o/, а /e/ – только с /e/ (см. [Houis 1963: 41—42]).
По-видимому, правильнее говорить в подобных случаях не о сингармонизме, а лишь об известных тенденциях к сингармонизму, как это делает Жаклин Тома относительно нгбака [Thomas 1963]. В этом языке сегментные ограничения в системе вокализма еще более жесткие. На следующей схеме стрелками соединены фонемы, сегментно исключающие друг друга в пределах двухсложного слова:
Нельзя не заметить, что здесь жесткость сегментных ограничений фактически нивелирует парадигматическую базу сингармонизма, т. е. корреляции e : ɛ, o : ɔ. Трудно даже сказать, в чем собственно состоит сингармонизация. По мнению Ж. Тома, тенденция к гармонии наиболее явственно проявляется в заимствованиях; например, франц. règler передается как lɛkɛlɛ. Но по таким, в общем малопоказательным, примерам можно констатировать лишь тенденцию к примитивному сингармонизму. И действительно, для языка нгбака чрезвычайно характерна изотембровая огласовка слова, ср.: yὲngὲ ‘сито’, kángā ‘тюрьма’, mōkō ‘спелый, сладкий’, ‘резать, рубить, рассекать’.
Что же касается неизотембровой огласовки, то она подчиняется следующему любопытному правилу: тройка /a, i, u/ противопоставлена четверке /e, ɛ, ɔ, о/. Иными словами, гласные первичного треугольника противопоставляются гласным, расщепляющим этот треугольник. При этом гласные четверки исключают друг друга в пределах слова (допуская изотембровую огласовку). Кроме того, на всех уровнях системы элементы, входящие в одну ступень, взаимоисключаемы. Таким образом, имеет место своеобразный контрастивный, или «диссонирующий», сингармонизм, допускающий сочетание лишь первичных гласных друг с другом либо первичных со вторичными, но не вторичных друг с другом. Однако формулировать общие правила сингармонизма затруднительно ввиду наличия ограничений и в самом первичном треугольнике. Имеются также исключения из приведенных правил, большинство которых Ж. Тома объясняет как композиты (например, sekó ‘шимпанзе’, sētò ‘лесной дух’), что, впрочем, мало меняет дело, поскольку есть и простые слова, не подчиняющиеся схеме ограничений, в частности некоторые иррегулярные редупликаты типа múmólō ‘учитель’, zūzōkò ‘добро’.
3.3. На протяжении последних страниц имплицитно предполагалось, а иногда и прямо указывалось, что сингармонизм в африканских языках носит компактностный характер. Однако это не настолько очевидно, чтобы могло быть постулировано без всяких обоснований. П. Ладефогед при описании африканской гармонии гласных пользуется иной терминологией: он говорит о гармонии по признаку напряженности – ненапряженности [Ladefoged 1964: 36–37]. Еще раньше Вестерман и Уорд писали о гармонии в бари как о меризматически идентичном явлении, различая пять напряженных и пять ненапряженных гласных, например: girjö ‘вытирать тарелку’ – girja ‘заживать, зарубцовываться’, kurjö ‘занимать, заимствовать’ – kʊrjʊ ‘мотыжить’, rembu ‘ранить, заколоть’ – rɛmba ‘крыть соломой’ [Westermann, Ward 1933: 128].
Схемы сингармонизма, приводимые Ладефогедом для некоторых языков (тви, фанти, игбира, йоруба, идома, ибо), сами по себе не дают ничего для определения основания сингармонизации. Вокализм тви рассмотрен, кроме того, Гринбергом, который также считает возможным говорить о гармонии по признаку Т–Т°. Однако в дальнейшем Гринберг на основании данных языка ибо полагает целесообразным объединить признаки напряженности и относительной высоты в единый просодический квантор [Greenberg 1963: 34, 36]. Полезно в связи с различными мнениями на этот счет сопоставить вокализм данных языков (транскрипция Гринберга):
В тви соседние подуровни (1 и 2, 3 и 4) различаются по одному признаку, и вся передняя парадигма, как и задняя, образует градуальную оппозицию, характеризуемую постепенным увеличением открытости. В ибо соседние подуровни оказываются связанными более условным образом: если в тви i : ɪ = е : ɛ, то в ибо такой фонетически четкой пропорции нет. Именно это обстоятельство, по-видимому, заставило Гринберга дать иную интерпретацию сингармонизма ибо – по признаку относительной высоты (принцип четности подуровня)59.
Сравнение двух систем показывает, что с субстанциональной точки зрения вокализм ибо построен не вполне логично: е и о, ɛ и ɔ оказываются на разных сингармонических ступенях. Наличие в системе /ɵ/, или в ином обозначении /ʊ/, позволяет предположить трансформацию вокализма протоибо, представлявшего, как можно думать, систему типа тви, но с пустой клеткой на 2-м подуровне переднего ряда. В результате троекратного сдвига, направленного на заполнение пустой клетки, произошла структурная перестройка системы, результат которой представлен в современном языке:
Таким образом, в основе вокалической парадигматики ибо также лежит градуальная оппозиция по открытости. Какие же основания дают приведенные системы для постулирования корреляции по напряженности? По-видимому, никаких. Правда, Якобсон и Халле, со свойственным им стремлением разлагать градуальные оппозиции на бинарные (корреляции), интерпретируют вокализм и сингармонизм ибо как взаимодействие признаков Ср и Т (в следующих формулах R означает корень, Р – префикс):
Однако стремление исключить градуальность из фонологической парадигматики не всегда можно приветствовать, и именно этот момент образует одно из спорных мест в теории бинаризма, столь решительно критикуемой А. Мартине [Мартине 1960]. Кроме того, отнюдь не все случаи охватываются правилом сингармонизации, сформулированным Якобсоном и Халле. Если по отношению к префиксу /е-, различающему формы «времени I» и «времени II», это справедливо, то, например, инфинитивный префикс /e- этому правилу не подчиняется, образуя два диффузных (в интерпретации Якобсона и Халле – i1 и i2) варианта, различаемых лишь по номеру подуровня, т. е. по степени открытости, ср.: есе ‘нести в руках’ – ikε ‘раздать’. Аналогичным образом префикс 2-го л. ед. ч. может иметь лишь диффузные варианты /e-, ср.: i-siε ‘ты приготовил пищу’ – е-се akhu ‘ты не несешь кокосовых орехов’. Напротив, префикс 3-го л. ед. ч. образует лишь компактные варианты о/ɔ: ɔ-za ulo ‘он должен подмести в доме’ –