Можно полагать, что первичный треугольник включает признаки, которые с точки зрения иерархии ДП являются немаркированными, характеризуясь наибольшей сферой распространения, что и позволяет использовать их в качестве просодических кванторов слова. Вместе с тем давление всей фонологической системы в целом проявляется и в выборе конкретного признака для этой цели. Дж. Гринберг совершенно справедливо отметил существенность наличия градации по некоторому признаку: в африканских языках компактностный сингармонизм соотносится с компактностным варьированием парадигмы (по вертикали), в «туранских» языках тональный сингармонизм соотносится с тембровым варьированием парадигмы (по горизонтали).
Характер структурированности тюркской вокалической восьмерки позволяет предположить, что данная система является результатом трехкратного расщепления первичного треугольника, расщепления, состоящего в уравновешивании числа вхождений каждого меризматического символа в структурную схему. На следующем рисунке видно, что признаки высокой тональности, компактности и виртуальной бемольности имеют по одному вхождению, тогда как остальные значения признаков фигурируют дважды:
Подчеркнутые значения признаков фиксируются в точке расщепления, которое представляет собой варьирование данного узла схемы по признакам преобладающего числа вхождений. В результате первого расщепления получаются фонемы /е/ и /о/:
В полученной пятичленной системе признаки характеризуются следующим числом вхождений: G = 3, G° = 2, Ср = 3, Ср°= 2, F = 2, F° = 3. Фиксируются значения G°, Ср° и F, и происходит второе расщепление:
В данной системе вхождения признаков характеризуются следующими величинами: G = 3, G° = 4, Ср = 4, Ср° = 3, F = 4, F° = 3. Фиксируя значения G, Ср° и F°, которые в сумме соответствуют фонеме /у/, производим третье расщепление, в результате которого получаем тюркскую восьмерку:
Данные формулы расщепления одновременно являются формулами оппозициональных отношений в системе: признак, выступающий в роли вариатора узла схемы, есть основание противопоставления фонем, получающихся в результате расщепления.
Иная картина представлена в африканских языках, например в тви. Здесь в первичном треугольнике содержатся четыре признака: G/G°, Ср/Ср°, Df/Df°, F/F0. Расщепление происходит аналогичным образом, но только с тенденцией к сохранению неравновесия между положительными и отрицательными значениями признаков величиной в одно вхождение (соотношение 5:4). Не выписывая всех формул расщепления, укажем только, что по признакам Ср/Ср° и Df/Df° фонемы распределяются следующим образом:
Поскольку /е, о, i, u/ и /ε, ɔ, I, U/ образуют сингармонические ступени, необходимо заключить на основании данной матрицы, что признаки, по которым различаются данные ступени, суть диффузность и недиффузность. Таким образом, приходится внести поправку в интерпретацию сингармонизма в тви и в языках с подобной вокалической системой: сингармонизация здесь осуществляется по признаку диффузности.
4.4. Особенности сингармонизации в африканских языках связаны с наличием в них варьирования вокализма по степени раствора, которое может достигать весьма значительных размеров, образуя шестиступенчатые системы, как, например, в описанном Сепиром языке гвеабо [Sapir 1931]. Этим они резко отличаются от «туранских» языков, где различия по раствору носят, говоря словами Гринберга, абсолютный характер. Но в «туранских» широко представлено тембровое варьирование вокализма, чуждое рассмотренным африканским языкам.
Эти существенные фонологические расхождения двух групп языков можно поставить в связь с различиями в области просодических систем. На примере славянской фонологии Якобсон показал, что корреляция палатализации и музыкальное ударение не совмещаются в одной системе [Jakobson 1929: 51]. Давление просодической парадигматики распространяется на все фонологические уровни, и это в значительной степени подтверждает относительность деления признаков на просодические и ингерентные. Несовместимость диезности и музыкального ударения в слове может быть объяснена как проявление тенденции к ограничению разнообразия одного порядка. Дело в том, что и музыкальное ударение, и диезность хотя и располагаются в системе Якобсона и Халле под разными рубриками (просодические vs. ингерентные), тем не менее меризматически соотносятся как явления одного порядка – как тональностные признаки. На это указали сами авторы теории ДП, установив следующие соответствия (см. [Jakobson, Halle 1962: 553]):
В славянских языках признак диезности функционирует как слоговая просодия, что прекрасно показано в работах В. К. Журавлева. Музыкальное ударение меризматически относится к тому же классу, что и тон, и тембровые признаки. Понятно поэтому, что в пределах одной системы действует тенденция к ограничению насыщенности суперсегментного уровня релевантным разнообразием. С этой точки зрения понятной становится также и своеобразная картина в сингармоническом ареале, включающем такие разные языки, как африканские и «туранские».
Если язык имеет развитую тоновую систему, то это исключает дальнейшую тембровую перегрузку просодического уровня. По-видимому, такие же последствия имеет наличие музыкального ударения, релевантность которого связана с тембровым разнообразием фонологической системы, если только это не противоречит более общей типологической универсалии, сформулированной Б. А. Успенским: «В любом языке, если в большинстве случаев слово односложно, то оно также и одноморфемно, и существует музыкальное ударение» [Успенский 1965: 208]. Характерной чертой африканских языков является их политональность, ссылкой на которую и следует объяснять отсутствие в них тембрового сингармонизма.
Но тональностное варьирование фонологической системы на просодическом уровне не препятствует варьированию по другому параметру – по признакам звучности (сонорности), каждый из которых потенциально может быть кандидатом на роль просодического квантора слова. Предпочтение отдается, однако, признаку компактности (диффузности) как первичному, т. е. входящему в первичный треугольник. Из этого, впрочем, не следует, что компактностный сингармонизм непременно должен сопровождать (или сопровождаться) расчлененную тоновую систему. Отсутствие тембрового варьирования вокализма может послужить достаточным основанием для установления сингармонизма по компактности, как это имеет место в палеоазиатских языках. А вот чем это отсутствие обусловлено – не всегда ясно. Может быть, палеоазиатские языки имели в прошлом музыкальное ударение, что отразилось как в неразвитости тонального варьирования гласных, так и в отсутствии диезных корреляций согласных. Если же просодический инвентарь слова включает признак силы, т. е. динамическое ударение, то, препятствуя развитию соотносимого с ним сингармонизма по признакам звучности, это ударение хорошо уживается с тембровым варьированием вокализма слова, что мы и наблюдаем в «туранских» языках60.
Аврорин 1958 – Аврорин Б. А. Сингармонизм гласных в нанайском языке // Докл. и сообщ. Ин-та языкознания АН СССР. 1958. № II.
Баскаков 1966 – Баскаков Н. А. Тюркские языки (общие сведения и типологическая характеристика) // Языки народов СССР. Т. 2. М., 1966.
Бенвенист 1965 – Бенвенист Э. Уровни лингвистического анализа // Новое в лингвистике. Вып. 4. М., 1965.
Богораз 1934 – Богораз В. Г. Луораветланский (чукотский) язык // Языки и письменность народов Севера. Ч. III. М.; Л., 1934.
Виноградов 1966 – Виноградов В. А. Сингармонизм и фонология слова: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1966.
Владимирцов 1927 – Владимирцов В. Я. Сравнительная грамматика монгольского письменного языка и халхасского наречия. Введение и фонетика. Л., 1927.
Дмитриев 1960 – Дмитриев Н. К. Турецкий язык. М., 1960.
Журавлев 1963 – Журавлев В. К. Развитие группового сингармонизма в праславянском. Минск, 1963.
Иохельсон 1934 – Иохельсон В. И. Унанганский (алеутский) язык // Языки и письменность народов Севера. Ч. III. М.; Л., 1934.
Исхаков 1955 – Исхаков Ф. Г. Гармония гласных в тюркских языках // Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков. Ч. I. М., 1955.
Котвич 1962 – Котвич В. Исследования по алтайским языкам. М., 1962.
Мартине 1960 – Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях. М., 1960.
Мельников 1961 – Мельников Г. П. Математические формулы и блок-схемы электронных автоматов для описания и моделирования взаимодействия дифференциальных признаков фонем при сингармонизме (огласовка тюркских аффиксов). Ч. I. М., 1961.
Мельников 1965 – Мельников Г. П. Объемные геометрические модели в пространстве физических характеристик для анализа статических и динамических свойств фонологических систем. М., 1965.
Мячина 1960 – Мячина Е. Н. Язык суахили. М., 1960.
Прокофьев 1937 – Прокофьев Г. Н. Ненецкий (юрако-самоедский) язык // Языки и письменность народов Севера. Ч. I. М.; Л., 1937.
Радлов 1884 – Радлов В. В. О языке куманов. По поводу издания куманского словаря. СПб., 1884. (Отд. оттиск.)
Реформатский 1955 – Реформатский А. А. О соотношении фонетики и грамматики (морфологии) // Вопросы грамматического строя. М., 1955.
Рясянен 1955 – Рясянен М. Материалы по исторической фонетике тюркских языков. М., 1955.
Стебницкий 1934а – Стебницкий С. Н. Нымыланский (коряцкий) язык // Языки и письменность народов Севера. Ч. III. М.; Л., 1934.
Стебницкий 1934б – Стебницкий С. Н. Ительменский (камчадальский) язык // Языки и письменность народов Севера. Ч. III. М.; Л., 1934.
Трубецкой 1960 – Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960.
Успенский 1965 – Успенский Б. А.